Выпуск: №7(42) Исследования молодых учёных

Раздел: Исторические науки

Опубликовано: 05 июля 2022

Код уникальной десятичной классификации: 9.93/94

Автор: Прошин Алексей Васильевич

ГАОУ ВО МГПУ, г. Москва, бакалавр 3 курса

Научный руководитель: Челнокова Алла Юрьевна

доцент кафедры отечественной истории Института гуманитарных наук ГАОУ ВО МГПУэхж

кандидат исторических наук, доцент

Аннотация. В статье рассматривается употребление концепта «царь» в древнерусских литературных произведениях второй половины XII века применительно к великому владимирскому князю Андрею Боголюбскому, в то время как института царской власти и царского титула на Руси еще не существовало.

Ключевые слова: концепт «царь», Андрей Боголюбский, литература Северо-Восточной Руси, вторая половина XII века.

Первым русским князем, который официально принял царский титул, был, как известно, Иван IV. Однако письменные источники фиксируют, что задолго до 1547 года, некоторые русские князья назывались «царями», причем не только ближайшие предки Ивана Грозного, но и его дальние родственники, например, Владимир Святославич, Ярослав Мудрый, Изяслав Мстиславич, Андрей Боголюбский, Иван Калита и др. [2, с. 513-523].

Вместе с тем, нет оснований полагать, что до XVI века смысл слова «царь» был таким же, поскольку, во-первых, «со временем слова претерпевают в лоне языка сложные, специфические изменения» [6, с. 64], во-вторых, общепринятые значения окружены множеством индивидуальных смыслов, требующих отдельного изучения [6, с. 64]. Буквальное понимание слова «царь», а также образованных от него словоформ, прочтение их в политическом контексте вело историков к заведомо ложным построениям. И лишь относительно недавно, когда в исторической науке оформился запрос на уточнение лексики древнерусских источников, проблема «царского титула» нашла своих исследователей [5], [12], [14].

Наиболее значимой для нашего исследования представляется статья В. Водова «Замечания о значении титула «царь» применительно к русским князьям в эпоху до середины XV века», в которой рассмотрены практически все примеры употребления в древнерусской литературе лексемы «царь» применительно к князьям, учитывая то идейно-смысловое поле, в рамках которого могли мыслить авторы произведений [2]. Однако при всех своих достоинствах эта работа носит обзорный характер, а количество примеров и временные рамки исследования не позволили автору в достаточной степени изучить каждый случай отдельно.

Нас интересует применение лексемы «царь» в отношении князя Андрея Боголюбского, поскольку неточное понимание ее семантики особенно ярко отразилось в гипотезах о политических амбициях Андрея Боголюбского и его восприятии современниками [3, с. 83-84], [9, с. 282-284]. Чтобы менее предвзято судить о деяниях князя, представляется важным, во-первых, определить, каковым в реалиях XII века могло быть содержательное наполнение слова «царь», во-вторых, установить, как оно было связано с назначением произведения, в котором употреблялось.

Само слово «царь», имеющее в источниках форму «цесарь», восходит к латинскому Caesar и на восточнославянской территории фиксируется уже начиная с XI века, появляясь с принятием христианства для передачи греческого basileus [14, с. 251]. Однако область применения этого слова была весьма обширнее. «Царем» для древнерусского книжника, в первую очередь, был Царь небесный – Господь, во-вторых, библейские правители, и наконец – византийский император.

С конца XII века «цесарем» начинают именовать императора Священной Римской империи, а с XIII – монгольского хана. Семантика слова «царь» в данных случаях вполне ясна – это верховный властитель. В случае же с «императорами» оно является переводом титула верховного правителя.

Иначе обстоит дело с применением этого слова в отношении русских князей. Во-первых, древнерусская политическая модель не знала института царской власти, аналогичного существующему в империях, что подтверждается отсутствием в дипломатических, сфрагистических и зарубежных источниках «царской титулатуры» князей [2, с. 512]. К тому же случаи употребления лексемы «царь» весьма вариативны и не имеют систематического характера, им в произведениях наделены не только некоторые киевские князья, имеющие до определенного времени реальное политическое верховенство, но и князья удельные, а также киевского стола не державшие или политического веса не имевшие [2, с. 524-525]. Поэтому, в данном случае, приходится говорить не о титуле, как таковом, а, скорее, о концепте, для которого характерна большая вариативность и широкая область применения.

К Андрею Боголюбскому в литературных произведениях, имеющих Владимирское происхождение, и восходящих ко второй половине XII века, слово «царь» и производные от него словоформы применены авторами четыре раза. Стоит заметить, что списки этих произведений, а именно: Лаврентьевской летописи, «Слова о празднике Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы», «Жития Леонтия Ростовского» – создаются не ранее XIV века, из-за чего вполне естественны сомнения в том, что князь назван «царем» именно в XII веке.

Еще больше эти сомнения подтверждаются тем фактом, что в первой редакции «Жития Леонтия Ростовского» Андрей Боголюбский – «князь наш» [4, с. 25], и только в четвертой редакции – «царь и князь наш» [4, с. 25]. С другой стороны, нет оснований полностью относить появление лексемы «царь» к более позднему времени, поскольку один из ранних, если не самых первых, случаев ее употребления в отношении русского князя – граффити в Софийском собора Киеве, датированное XI веком, в которой сообщается «к успене цесаря нашго» [18, с.14-16]. Следовательно, практика использования лексемы «царь» применительно к русским князьям восходит еще к XI веку, однако, в некоторых случаях, может являться и продуктом более поздней переработки.

Наиболее примечательным случаем, когда автор называет Андрея Боголюбского «царем», является цитата из «Повести об убиении Андрееве» в составе Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, куда «Повесть» попала, наиболее вероятно, из Владимирского свода конца XII в. [19, с. 73] Однако в этом случае «царем» князь назван не напрямую, а, скорее, через своего рода аллюзию: «пакы Павел апостол глаголеть, всяка душа властелемъ повинуется, власти бо от Бога учинени суть, естествомъ бо земным подобенъ есть всякому человеку цесарь, властью же сана яко Богъ, веща бо великыи Златоустец, тѣмже противятся волости, противятся закону Божью, князь бо не туне мечь носить, божии бо слуга есть» [11, с. 256].

Эта цитата, помещенная между рассказами о разграблении Боголюбовской резиденции и погребении князя, состоит из выдержек из Рим.13:1-2,4, а также из «Поучения» Агапита, написанного в VI в. для Юстиниана I и попавшего на Русь, наиболее вероятно через византийский сборник разнородных поучений «Пчелу» [1, с. 30] (см. таблицу 1).

Таблица 1. Сопоставление фрагментов летописной цитаты и ее источников

В той части цитаты, которая непосредственно восходит к Священному писанию, отражена идея о божественном происхождении власти, следовательно, и княжеской власти Андрея Боголюбского тоже. Однако в контексте данного исследования куда большее значение имеет заимствование из «Поучения» Агапита, отражающее византийское представление о природе уже именно царской власти: равный людям по происхождению царь своей властью подобен самому Богу.

В оригинале под царем, ввиду происхождения «Поучения», стоит понимать именно византийского императора. Составитель «Повести об убиении Андрееве», правда, пользовался не оригинальным произведением, а лишь выдержкой из него в составе «Пчелы», ввиду чего воспринимал эту цитату в отрыве от ее контекста, представляя слово «царь» – перевод греческого basileus, вероятно, как определение правителя in abstracto, о чем в определенной степени свидетельствует использование в одном тексте сразу трех обозначений правящего лица: «властитель», «цесарь», «князь».

К тому же в Изборнике 1076 года [7, с. 248] или в «Поучении архиепископа Луки к братии» [17, с. 10] первой половины XI века греческое basileus из наставления Апостола Петра «Бога бойтесь, царя чтите» (1Пет.2:17) передано словом «князь», что свидетельствует, вероятно, об отсутствии в представлении средневекового книжника разницы между царской и княжеской властью. С другой стороны, эти примеры весьма редки и не позволяют в полной мере считать эту гипотезу убедительной.

Впрочем, контекст, в котором в «Повести об убиении Андрееве» употреблено слово «царь» не позволяет в полной мере определить его семантику, значение для автора, а также причины вставки в библейский текст цитаты из «Пчелы». Понять, что под словом «царь» понимали авторы XII века, может помочь цитата из «Послания митрополита Никифора», грека по происхождению, которое в начале XII века было адресовано Владимиру Мономаху и несло в себе византийские политико-религиозные теории.

Так Никифор пишет: «аще въ стадо Христово не даси вълку вънити, и аще въ виноград иже насади Богъ не даси насадити трънїа, но съхраниши преданїа старое отецъ твоих… тогда и самъ с Давидомъ въспоеши къ Богу, и съцарьствуя съ нимъ, възъглашолеши рекыи: ненавидящая ли тя Господи възненавидех и от вразехъ твоих истаях…» [16, с. 68-69]. Важно отметить упомянутый в тексте и рекомендованный Владимиру к пению сотый псалом Давида, смысл содержания которого аналогичен наставлению из «Послания».

Таким образом, Никифор постулирует, что правитель, как библейский Царь Давид и, наверное, известный ему византийский император, должен обладать определенной властью в церковной сфере, в частности, принимать меры, говоря современным языком, дисциплинарного характера. Согласно «Поучению», за деятельное участие в жизни церкви, князь может быть уподоблен Давиду, «царствуя» вместе с ним. То есть слово «царь», возможно и не являвшееся прижизненным титулом, и, вероятно, в политической практике не используемое никоим образом, было для книжника своего рода маркером, характеристикой правителя, сыгравшего значительную роль в устроении христианской церкви.

Подтверждает эту гипотезу другой пример. Под 1169 г. в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях помещен рассказ об изгнании Андреем Боголюбским епископа Феодора, в котором видна явная реминисценция идей, выраженных Никифором. Летописец так преподносит действия князя, изгнавшего «владыку»: «спасе рабы своя рукою крѣпкою и мышцею высокою, рукою благочтивую царскою, правдиваго и благовѣрнаго князя Андрѣя» [11, с. 247]. По-видимому, рука князя именно потому и названа «царскою», что ею вершится важное церковное дело. По крайней мере, летописец описывает Феодорца в ярко негативных тонах, а его деяния, как весьма угрожающие «стаду Христову»: «злаго и пронырливаго и гордаго лестьца», «нечестивыи», «церкви всѣ в Володимери затворити и ключѣ церковныѣ взя, и не бысть ни звоненья ни пѣнья по всему граду», «много бо пострадаша человеци от него» [11, с. 245-246].

Сюда же, пожалуй, стоит отнести и попытку Андрея Боголюбского устроить в своем княжестве митрополичию кафедру, самостоятельно поставив митрополита [3, с. 66]. В. Водов приходит к заключению, что три древнерусских князя, названные в источниках «царями», в числе которых и Андрей Юрьевич, также прикладывали усилия к выбору собственного митрополита: Ярослав Мудрый способствовал избранию Иллариона, позже Изяслав Мстиславич настаивал на избрании Клима Смолятича.

Если взглянуть на текст «Повести об убиении Андрееве», исключая из него событийное повествование, вместе с уже рассмотренным фрагментом останется обширная часть текста, в котором князь прославляется за его личные качества и добродетели. Этот нарратив создает в итоге не только образ князя – примерного христианина, но вместе с тем князя-мученика, в тексте Лаврентьевской летописи названного прямо страстотерпцем. Следовательно, возможно летописец неспроста помещает цитату из «Поучения» Агапита между Рим.13:1 и Рим.13:2, стремясь подчеркнуть божественную власть князя в религиозном контексте: устроителя и заступника церкви.

Во многие произведения, где князья названы «царями», точно также описано религиозное рвение и христианские добродетели правителей: граффити «на успение» Ярослава Мудрого [18, с.14], похвалы Ростиславу Мстиславичу, Изяславу Мстиславичу, Ивану Калите [2, с. 533-534]. Вдобавок, в некоторых текстах слово «царь» употребляется в контексте провозглашения святости князя и отражает складывания культа местного почитания [2, с. 534]. Собственно, «Повесть об убиении Андрееве», кажется, совмещает в себе оба варианта.

Известны также два самостоятельных произведения, восходящие к XII веку, в которых Андрей Боголюбский назван «царем». Первое – «Слово о празднике Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы», встречающееся в списках русского Пролога и включенное в цикл Сказаний о чудесах иконы Владимирской Богоматери [13, с. 239]. Данное произведение повествует об установлении во Владимиро-Суздальском княжестве праздника Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы после успешного похода Андрея Боголюбского на волжских болгар. Андрей Юрьевич, многократно упомянут в тексте, однако, лишь один раз назван «царем»: «благочестивому и верному нашему цесарю и князю Андрею», в остальных к его имени приписано лишь слово «князь» [13, с. 444].

Интересна и создаваемая автором аналогия: во-первых, согласно «Слову» единовременно с Боголюбским в поход на «срацин» отправляется император Мануил Комнин, во-вторых, поясняется, что Мануил Комнин «мирно в любви и братолюбье живущу» с князем Андреем. Данная параллель, равно как и «царский титул», некоторыми исследователями воспринималась преимущественно как запрос на изменение политической реальности, то есть политическое возвышение владимирского князя, условное уравнение его власти и власти basileus’a, что представляется несостоятельным предположением.

Куда более вероятно, что, как и в описанных выше случаях, здесь большее значение имела именно «христианская» тема. Во-первых, само произведение имело чисто церковное происхождение и, будучи в составе Пролога, предназначалось для чтения именно в религиозном контексте. Во-вторых, в центр повествования помещена помощь небесных сил в победе над «болгарами», которые, как и «срацины», разбитые Мануилом I с помощью тех же сил, были не христианами, а мусульманами. В-третьих, в тексте Андрей Боголюбский вновь показан как примерный христианский государь: «идяше всегда чистою душею, iкону владычица нашея Богородица Приснодевица Марья, и крестъ прозвутера два въ сущныхъ ризах ношаху и ту приїмаше от святыхъ таiнъ плоти ї крови Господня и сущиї с нимь, глаголя се владычце Богородице родившия Христа Бога нашего, уповая на тя все не погибнеть, аз же рабъ твоi iмѣю тя стѣну i покровъ, i крестъ Сына твоего оружье на врагы обоидуостро, ї огнь попаляя лица противных наших хотящихъ брани, и падоша на колѣну предъ святою Богородицею съ слезами цѣлующе» [13 с. 445]. К тому же, кажется, более значимой была мифологема о введении византийским императором этого же праздника, по случаю установления которого и создано «Слово», в виду чего безусловно, повышались значимость и авторитет местного праздника.

Другое произведение, имеющее также чисто церковное происхождение, – «Житие Леонтия Ростовского» [4, с. 25], о редакциях которого, однако, уже было сказано выше: в первой редакции Андрей Боголюбский только «князь наш» [4, с. 25] в четвертой редакции жития, составленной по предположению Воронина не ранее XVI века [4, с. 24], – «цесарь и князь наш». Здесь слово «царь» действительно появляется достаточно поздно, но при этом, совершенно не противоречит логике, объясняющей его появление в других произведениях.

Основываясь на приведенном материале следует отметить, что появление лексемы «царь» в указанных случаях вовсе не случайно, а связано с общей тенденцией, характерной и для произведений иного времени. Книжники применяют к Андрею Боголюбскому «царский титул» только в произведениях, или их фрагментах, имеющих безусловное церковное происхождение и религиозное назначение.

В «Повести об убиении Андрееве», князь не напрямую назван «царем», а с использованием аллюзии, там же после перечисления его заслуг и добродетелей он возводится в сонм мучеников. В летописной статье об изгнании Феодора, Андрей Боголюбский выступает защитником «стада Христово» от епископа. Вместе это, в свою очередь, весьма согласуется с недавно оформившейся и развивающейся концепцией назначения летописания, лаконично изложенной в работе И.Н. Данилевского «Герменевтические основы изучения летописных текстов. Повесть временных лет» [6].

Согласно данной концепции, летопись выступает своего рода «книгой жизни», то есть реестром заслуг и грехов, которые точно фиксируются для «предоставления» на Страшном суде [6, с. 359, 370-371, 409-411]. Тогда и лексема «царь» может быть безусловно признана маркером, который книжник использует дабы отметить особые качества и заслуги христианина. Не противоречат общей концепции и примеры из не летописных произведений: в «Слове о празднике Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы» благоверный князь отправляется в поход на болгар-мусульман, заступничеством Христа и Богородицы одерживает победу и устанавливает новый церковный праздник, а в «Житии Леонтия Ростовского» поклоняется мощам святого и указывает построить над ними новый храм. Это, в свою очередь, позволяет отметить концептуальный характер использования лексемы «царь», а, следовательно, признать само слово концептом.

При этом в контексте политических событий, об участии в которых Андрея Юрьевича источники сохранили информацию, он «царем» не назван ни разу. Даже «Повесть об убиении Андрееве» не подводит итога его «светскому» правлению. Зато в Ипатьевской летописи, в рассказе об изгнании князем дружины и младших братьев, про Андрея Боголюбского сказано «хотя самовластець быти всѣи Суждальскои земли» [8, с. 357]. Собственно, то, что в современности принято называть «царскими замашками», древнерусскими книжниками передавалось преимущественно словом «самовластец» [2, с. 529].

К тому же, как показывает исследование В. Водова, практика использования книжниками концепта «царь» после монгольского нашествия сохраняется несмотря на то, что князья оказались в явной политической зависимости [2, с. 532]. Учитывая также, что «царями» в источниках названы и князья, о серьезной власти которых говорить не приходится, можно предположить о неполитическом содержании концепта «царь», что еще больше подтверждается появлением самих источников преимущественно уже после смерти князей [2, с. 532].

Таким образом концепт «царь» в произведениях литературы второй половины XII века имел скорее религиозное содержание, а не отражал политической реальности и не давал права на ее изменение. Он, в большей степени, не имел какого-либо хождения, являясь, скорее, маркером, итоговой оценкой, даваемой князю книжником, скорее только ему и понятной [6, с. 409]. Следовательно, Андрей Боголюбский под пером летописца и составителей других произведений, даже тех, кто дополнял их впоследствии, рисуется не как автократор, basileus, а как благочестивый и благоверный князь-христианин, не только добродетельный и добронравный, но и, что более важно, заботившийся о «стаде Христовом».

The concept of «tsar» in the literature of Northeastern Russia of the second half of the XII century

Proshin A.V.,
bachelor of 3 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Chelnokova Alla Yurievna,
Associate Professor of the Department of National History of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor

Annotation. the article examines the use of the concept «tsar» in Old Russian literary works of the second half of the XII century in relation to Andrei Bogolyubsky, while the institution of tsarist power and the title «tsar» in Russia did not yet exist.
Keywords: the concept of «tsar», Andrey Bogolyubsky, literature of North-Eastern Russia, the second half of the XII century.

1. Византийская цивилизация в освещении российских ученых. 1894-1927. / Сост. Жаворонков П.И., Литаврин Г.Г. М.: НИЦ «Ладомир», 1999. С. 27-34.
2. Водов В. Замечания о значении титула «царь» применительно к русским князьям в эпоху до середины XV в. // Из истории русской культуры. Т. 2; Кн. 1: Киевская и Московская Русь. / Сост. А.Ф. Литвина., Ф.Б. Успенский. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 506-542.
3. Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский. М.: «Ломоносовъ», 2022. С. 63-112.
4. Воронин Н.Н. «Житие Леонтия Ростовского» и византийско-русские отношения второй пол. XII в. // Византийский временник. Т. 23. М.: изд. АН СССР, 1963. С. 23-46.
5. Горский А.А. «Всего еси исполнена земля русская...»: Личности и ментальность русского средневековья: Очерки. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 135-136; 149.
6. Данилевский И.Н. Герменевтические основы изучения летописных текстов. Повесть временных лет. СПб.: «Издательство Олега Абышко», 2019. С. 54-69; 357-411.
7. Изборник 1076 года. 2-е изд., перераб. и доп. Том 1. / Отв. ред. А.М. Молдован; Изд. подгот. М. С. Мушинская, Е. А. Мишина, В. С. Голышенко. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. С. 248.
8. Ипатьевская летопись. // ПСРЛ. Т. 2. Спб: Типография М.А. Александрова, 1908. 638 с.
9. Карпов А.Ю. Андрей Боголюбский. М.: Молодая гвардия, 2014. С. 184-202.
10. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 1. М.: Мысль, 1987. С. 295-318.
11. Лаврентьевская летопись. // ПСРЛ. Т. 1: Лаврентьевская летопись. М.: Книга по требованию, 2013. С. 240-302.
12. Лавренченко М. Титулы и эпитеты правителей в русских летописях и польских хрониках XI–XIII вв. // Colloqiua Russica, Series I, vol. 9: Rus' and Poland. 10th – 14th Сenturies. Edited by Vitaliy Nagirnyy and Tomasz Pudłocki. Krakow 2019. С. 183-196.
13. Лосева О.В. Жития русских святых в составе древнерусских прологов XII – первой трети XV. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. С. 239-244; 444-448.
14. Майоров А.В. Царский титул Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича и его потомков. // Петербургские славянские и балканские исследования. 2009. №1-2. С. 250-262.
15. Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII в. М.: 1969. С. 168-178.
16. Послания Митрополита Никифора. / подготовка текстов и перевод: Г.С. Баранкова. М.: 2000. С.56-94.
17. Русские Достопамятности, издаваемые Обществом Истории и Древностей Российских, учрежденным при Императорском Московском университете. Ч. 1. М.: Университетская типография, 1815. С. 3-16.
18. Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI-XIV веков. М.: Наука, 1964. С. 16-18.
19. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М.: Наука, 1972. С. 72-79.
20. Семенов В. Древняя русская Пчела по пергаменному списку. // Сборник отделения русского языка и словесности императорской академии наук. Том LIV, № 4. Спб.: типография императорской АН, 1893. С. 111-112.

1. The Byzantine civilization in the coverage of Russian scientists. 1894-1927. / Comp. Zhavoronkov P.I., Litavrin G.G. Moscow: SIC «Ladomir», 1999. Page: 27-34.
2. Vodov V. Notes on the meaning of the title «tsar» in relation to Russian princes in the era before the middle of the XV century. // From the History of Russian culture. Vol. 2; Book 1: Kiev and Moscow Rus. / Comp. A.F. Litvin., F.B. Uspensky. Moscow: Languages of Slavic culture, 2002. Page: 506-542.
3. Voronin N.N. Andrey Bogolyubsky. Moscow: «Lomonosov», 2022. Page: 63-112.
4. Voronin N.N. «The Life of Leonty of Rostov» and Byzantine-Russian relations in the second half. 12th century. // Byzantine time book. T. 23. Moscow: ed. AN SSSR, 1963, Page: 23-46.
5. Gorsky A.A. «Vsego esi ispolnena zemlja russkaja...»: Personalities and mentality of the Russian Middle Ages: Essays. Moscow: Languages of Slavic culture, 2001. Page: 135-136; 149.
6. Danilevsky I.N. Hermeneutical foundations of the study of chronicle texts. Russian Primary Chronicle. St. Petersburg: «Oleg Abyshko Publishing House», 2019. Page: 54-69; 357-411.
7. Izbornik of 1076. 2nd ed., reprint. and add. Volume 1. / Ed. A.M. Moldovan; Ed. prepared by M.S. Mushinskaya, E.A. Mishina, V.S. Golyshenko. Moscow: Handwritten monuments of Ancient Russia, 2009. Page: 248.
8. Ipatiev Letopis. // PSRL. Vol. 2. St. Petersburg: Printing house of M.A. Alexandrov, 1908. 638 pages.
9. Karpov A.Yu. Andrey Bogolyubsky. Moscow: Molodaya gvardiya, 2014. Page: 184-202.
10. Klyuchevsky V.O. Course of Russian history. Part 1. Moscow: Mysl, 1987. Page: 295-318.
11. Laurentian Letopis/ // PSRL. Vol. 1: Lavrentievskaya chronicle. Moscow: Book on demand, 2013. Page: 240-302.
12. Lavrenchenko M. Titles and epithets of rulers in Russian chronicles and Polish chronicles of the XI–XIII centuries. // Colloqiua Russica, Series I, vol. 9: Rus' and Poland. 10th – 14th Centuries. Edited by Vitaliy Nagirny and Tomasz Pudłocki. Krakow 2019. Page: 183-196.
13. Loseva O.V. Lives of Russian saints as part of ancient Prologue XII – the first third of the XV centuries. Moscow: Handwritten monuments of Ancient Russia, 2009. Page: 239-244; 444-448.
14. Maiorov A.V. The title of Tsar of Hаlych аnd Volyn' Prіnce Roman Mstislavich and his descendants. // St. Petersburg Slavic and Balkan studies. 2009. № 1-2. Page: 250-262.
15. Nasonov A.N. History of the Russian letopis of the XI – beginning of the XVIII century. Moscow, 1969. Page: 168-178.
16. Epistles of Metropolitan Nikifor. / preparation of texts and translation: G.S. Barankova. Moscow, 2000. Page: 56-94.
17. Russian Memorabilia, published by the Society of Russian History and Antiquities, established at the Imperial Moscow University. Part 1. Moscow: University Printing House, 1815. Page: 3-16.
18. Rybakov B.A. Russian dated inscriptions of the XI-XIV centuries. Moscow: Nauka, 1964. Page: 16-18.
19. Rybakov B.A. Russian letopis and the author of the «The Tale of the campaign of Igor». Moscow: Nauka, 1972. Page: 72-79.
20. Semenov V. Ancient Russian Pchela according to the parchment list. // Collection of the Department of the Russian Language and Literature of the Imperial Academy of Sciences. Volume LIV, № 4. St. Petersburg: Printing House of the Imperial Academy of Sciences, 1893. Page: 111-112.