Аннотация. В статье обобщаются существующие результаты изучения проблемы взаимоотношения краткой и пространной редакций «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Вместе с тем проводится анализ некоторых концепций, сложившихся в историографии по данному вопросу, которые представляются противоречивыми и не в полной мере обоснованными.
Ключевые слова: «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», краткая редакция, пространная редакция, историография.
Летописная «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» (далее «Повесть») – единственный источник, повествующий о кончине одного из могущественнейших князей Древней Руси, Андрея Юрьевича Боголюбского. В «Повести» непротиворечиво сочетаются панегирик князю, хвала новому святому-страстотерпцу и полный драматизма рассказ об убийстве Андрея своими приближенными. Однако привлечение «Повести» в качестве исторического источника для исследований затрудняется существованием двух основных ее редакций: краткой по спискам Лаврентьевской и близких к ней летописей [11, с. 254-257], [9, с. 83-84] и пространной по Ипатьевскому и Хлебниковскому спискам Ипатьевской летописи [12, с. 398-408].
Пространная редакция в три раза превышает краткую по объему, «подробнее» освещает сцену убийства князя, создавая развитый сюжет о последовавших за этим событиях, приводит более обширный панегирик. Краткая редакция по сравнению с пространной кажется сухой, безыскусной. Вопрос об их взаимоотношении, то есть какая из редакций была создана первой, а какая представляет собой ее переделку, был поднят еще в XIX в., но окончательно решен так и не был. На первый взгляд, изобилующий «подробностями» текст пространной редакции, написанный будто очевидцем, явно кажется первичным, тогда как скупая на детали краткая редакция – сокращением пространной. И все же данная проблема, при всей кажущейся очевидности, требует серьезного текстологического анализа.
Проведение исследования, посвященного установлению взаимоотношения редакций, то есть последовательности их составления, требует обобщения существующих результатов изучения «Повести» и анализа сложившихся в историографии данного вопроса концепций. В этом и состоит цель настоящей работы.
Вопрос о взаимоотношении редакций «Повести» был поднят еще в дореволюционной российской историографии. По мнению М.П. Погодина, первым обратившегося к данному вопросу, «Повесть» – «особое сказание очевидца» [10, с. 59], только составитель протографа Ипатьевской летописи полностью сохранил его, тогда как составитель протографа Лаврентьевской – сократил [10, с. 59]. Вслед за М.П. Погодиным первичность пространной редакции поддерживал И.П. Хрущов [15, с. 142], поскольку повествование в пространной редакции «живое, подробное» [15, с. 142]. Оказавшись в летописании Северо-Восточной Руси, «Повесть», полагал исследователь, была сокращена для летописи, которой были присущи официальность, церковность, сухость и бесцветность [15, с. 143]. «Величавость содержания, – писал И.П. Хрущов далее, – требовала сокращения сказаний, пришедших с юга и урезывания живых подробностей» [15, с. 143], и только «редкие и определенные случаи удостаивались внесения в летопись» [15, с. 143].
Аналогичного мнения придерживался Н.И. Серебрянский. Краткая редакция, считал он, – «переделка древней редакции» [14, с. 142], то есть помещенной в Ипатьевской летописи пространной. Исследователь отмечал, что кроме подробного описания обстоятельств убиения князя редактор сократил «агиографический отдел» [14, с. 145], поскольку «Лаврентьевская редакция – это политический трактат в защиту нового порядка жизни» [14, с. 142], сразу предназначенный для помещения в летопись.
Какими бы ни были рассуждения исследователей о характере каждой из редакций, равно как и характере включающих их летописей, они следуют уже из самого признания пространной редакции первичной, а краткой – вторичной. Аргументом в пользу этой точки зрения становится подробность пространной редакции, насыщенность ее сведениями, что позволяет исследователям видеть за текстом очевидца произошедшего. Такой аргумент, однако, оказывается несколько спорным. Как отмечал Д.С. Лихачев, «расширение текста за счет дополнительного источника производится в древнерусских рукописях постоянно» [6, с. 198], что в равной степени позволяет считать первичной и краткую редакцию, признавая пространную результатом ее дополнения.
В советской историографии возникли альтернативные точки зрения, что привело к оформлению дискуссии вокруг данного вопроса. Так, С.А. Бугославский (исследование С.А. Бугославского не было опубликовано и цитируется по работе Н.Н. Воронина [4, с. 81-82]) допускал, что либо обе редакции – это результаты различного изменения общего протографа, либо пространная редакция возникла в ходе стилистического распространения и дополнения фактическими сведениями краткой редакции [4, с. 81-82]. Второе предположение С.А. Бугославский считал наиболее вероятным, так как для Ипатьевской летописи весьма характерна амплификация [4, с. 82]. Версию о первичности пространной редакции исследователь решительно отвергал, находя текст краткой редакции более связным и стройным, нежели пространный [4, с. 82].
Д.С. Лихачев, незнакомый с работой С.А. Бугославского, также считал краткую редакцию первичной [7, с. 242]. По его мнению, текст пространной редакции «оказывается внутренне противоречивым и далеко не цельным» [7, с. 242]. Краткая же редакция «отличается гораздо большею внутреннею цельностью» [7, с. 242]. Более того, считал исследователь, признание пространной редакции первичной «противоречит и истории летописных текстов Ипатьевской и Лаврентьевской летописей» [7, с. 242]. В пространной редакции изначальный текст, по мнению Д.С. Лихачева, дополнен рассказом «жизненно-реального характера», вступающим в противоречие с изначальным текстом, а также отрывками из жития Игоря Ольговича, как его называет исследователь [7, с. 243]. На составной характер и вторичность пространной редакции, отмечал Д.С. Лихачев, указывают и дублировки, например, два раза оказываются описаны грабежи [7, с. 243]. Однако, в пространной редакции не повторяется описание грабежей, а описаны разные грабежи: в Боголюбово и во Владимире [12, с. 406]. Краткая же редакция сообщает только о грабежах в Боголюбово [11, с. 256].
В.П. Адрианова-Перетц, вслед за Д.С. Лихачевым, также признавала, что пространная редакция «Повести» была составлена путем объединения некролога Лаврентьевской летописи, то есть краткой редакции, и рассказа очевидца, находящихся в противоречии друг с другом [1, с. 15].
А.Н. Насонов рассматривал вопрос взаимоотношения краткой и пространной редакций через взаимоотношение летописей, их содержащих. По его мнению, «Повесть» попала в Ипатьевскую летопись через ее «северо-восточный» источник [8, с. 149], который «носит следы более поздней обработки по сравнению» с текстом Лаврентьевсой летописи [8, с. 150]. Однако А.Н. Насонов считал, что составитель краткой редакции сокращал текст, бывший протографом и для краткой, и для пространной редакций [8, с. 150-151]. Этот протограф, замечал исследователь далее, был, однако, расширен составителем северо-восточной летописи, вошедшей в Ипатьевскую летопись, который пользовался какой-то еще редакцией «Повести» [8, с. 151–152]. Концепция А.Н. Насонова об общем протографе двух редакций стремится объяснить наличие в пространной редакции тех сведений, которые отсутствуют в краткой, но, по мнению исследователя, должны были быть известны составителю краткой «Повести». Сведения эти, как считал А.Н. Насонов «набрасывали тень (как могло представляться позднее в официальных кругах г. Владимира) на стольный город Владимир» [8, с. 157], а потому были сокращены для протографа Лаврентьевской летописи, но остались в некоем своде, ставшим источником летописи Ипатьевской.
Н.Н. Воронин доказывал, что краткая редакция является прямым результатом сокращения пространной редакции [4, с. 91-92]. Исследователь считал, что некий редактор сократил рассказ о строительстве во Владимире и Боголюбово в пространной редакции, и «очень неудачно» объединил сокращение с похвалой [4, с. 91]. В итоге, полагал Н.Н. Воронин, цитата из пространной редакции «смыслъ бо оставивъ и умъ яко полату красну д(у)шю украсивъ всими добрыми нравы» [12, с. 398–399] стала выглядеть в краткой иначе – «смыслъ бо оч(и)стивъ и умъ яко полату красну сию създа въ Володимери и в Бо(го)любѣмь» [11, с. 254]. При этом сам исследователь процитировал Лаврентьевскую летопись следующим образом: «[Андрей] ум яко полату…» [4, с. 91]. Поэтому Н.Н. Воронин заключал: «ум Андрея сопоставляется с «красной палатой», поставленной им сразу в двух местах: в ней, а не в Успенском соборе, стоит Владимирская икона… Текст совершенно обессмыслен!» [4, с. 92]. Таким образом, по мнению исследователя, цитата «яко полату красну» согласуется со словом «умъ», хотя нет оснований отделять слово «умъ» от предшествующей цитаты «смыслъ бо оч(и)стивъ и…» [11, с. 254], тем более что в тексте пространной редакции сравнение с палатой относится к следующему, а не предыдущему фрагменту: «яко полату красну д(у)шю украсивъ всими добрыми нравы» [12, с. 398-399].
Исследователь также обращал внимание на различие молитвенных обращений в обеих редакциях «Повести». Так, в краткой редакции книжник просит Андрея Боголюбского «Б(ог)у молися помиловати князя наш(е)го и г(о)с(под)ина Всеволода» [11, с. 257], а в пространной – «Бо(г)у молися помиловати братью свою» [12, с. 408]. Н.Н. Воронин считал, что под «братьей» однозначно скрываются Михалко и Всеволод Юрьевичи [4, с. 92]. Пространная редакция, таким образом, была составлена не позже июня 1176 г., когда умирает Михалко [4, с. 92]. Краткая редакция, где указан только Всеволод с женой и детьми, полагал Н.Н. Воронин, могла быть составлена «не ранее конца 80 – начала 90-х годов, когда появилось «большое гнездо» Всеволода III – пять его сыновей» [4, с. 94], за которых также просит молиться книжник: «многа лѣта съ княгынею и съ бл(а)городными дѣтьми» [11, с. 257]. Следовательно, по этому признаку краткая редакция также оказывается вторичной. Однако, слово «братья» из пространной редакции «Повести» употребляется в единственном числе, не отражая число лиц, стоящих за ним. Поэтому оно, видимо, является собирательным выражением, охватывающим весь княжеский род. Важно отметить, что указания имен в молитвенном обращении – слабые датирующие признаки. В самом первом тексте могли быть названы и «братья», и Всеволод без детей. В дальнейшем же адресат молитвы мог измениться.
Н.Н. Воронин подробно останавливался лишь на двух фрагментов, далее обзорно отмечая «сокращения» в тексте краткой редакции, и признавая в общем их неискусность [4, с. 92]. Любопытно заключение исследователя: «думать же, что полный текст был распространением краткого, невозможно, так как в этом случае пришлось бы признать за его автором необычайную силу художественного воображения, почти провидения» [4, с. 92]. Впрочем, оно скорее риторическое, нежели научное, поскольку, как было отмечено ранее, амплификация древнерусских текстов, особенно Ипатьевской летописи, оказывается весьма распространенным явлением [4, с. 92], [6, с. 198]. И все же внимания заслуживает одно наблюдение Н.Н. Воронина, позволяющее поставить под сомнение как наименее вероятную точку зрения А.С. Бугославского, так и гипотезу А.Н. Насонова об общем протографе: «в полном и кратком текстах налицо точные дословные совпадения, свидетельствующие об их взаимозависимости» [4, с. 92].
Несколько подробнее взаимоотношение редакций рассматривал Б.А. Рыбаков, также полагавший, что пространный текст первичный. Исследователь останавливался на том же фрагменте, что Н.Н. Воронин, и видел в нем грамматическую несогласованность, даже бессмысленность, поскольку «нельзя также одну палату построить в двух местах» [13, с. 80]. О неумелости редактора, сокращавшего пространный текст, по мнению Б.А. Рыбакова, свидетельствует цитата «паче же на м(и)л(о)стыню зѣло охотивъ ибо брашно свое и медъ по улицам(ъ) на возѣхъ слаше болным(ъ) и по затвором(ъ)» [11, с. 254]. Так, союз «ибо», считает исследователь, был бы необходим лишь при обратном порядке конструкции, при присоединении придаточного причины [13, с. 81]. Однако слова Святослава Игоревича из Повести временных лет «да не посрамимъ землѣ Рускиѣ но ляжемъ костьми мертвы ибо срама не имамъ» [11, с. 51], показывают, что употребление союза «ибо» возможно и при присоединении дополняющего, поясняющего предложения.
Б.А. Рыбаков также сопоставлял фрагмент из пространной редакции «Убьен же бысть в суботу на ночь. И освете заутра в неделю на память 12-ти апостол. Оканьнии же оттуда шедше убиша Прокопья…» [13, с. 82] со схожим фрагментом краткой – «Убьен же бысть в суботу на ночь. И освете заутра мертв в неделю на память 12 апостол налезоша и под сеньми лежаща…» [13, с. 82]. «Сокращение», считал исследователь, снова привело «к грамматическим и смысловым ошибкам» [13, с. 82]. Б.А. Рыбаков, однако, разделив цитату из пространной редакции на отдельные предложения, не сделал этого с цитатой из краткой редакции. Более того, отсутствие продолжения фрагмента в цитате исследователя, действительно, наводит на мысль об искажении в краткой «Повести». Нескладность развеивается при правильном цитировании: «убьен же быс(ть) в суб(бо)ту на ночь и о свѣте заутра мертвъ в нед(е)лю на память .12. ап(о)с(то)лу Налѣзоша и подъ сѣньми лежаща вземше и на коврѣ клирошане Бо(го)любьскыи внесоша и в божницю пѣвше надъ нимь вложиша и в гробъ каменъ» [11, с. 256]. Налезоша (с др. рус. – нашли) – действие не уже почившего Андрея, как представляется из цитаты Б.А. Рыбакова, а боголюбовских клирошан. Более того, «и» в данном случае, вероятнее всего, неличное указательное местоимение мужского рода, выполняющее функцию личного местоимения третьего лица в значении «его». Поэтому вывод Б.А. Рыбакова о противоречивости краткой редакции, оказывается, по большей части, результатом ошибочного цитирования и непонимания правил языка источника. Б.А. Рыбаков также, как и Н.Н. Воронин, видел за «братьей» из молитвенного обращения в пространной редакции Михалко и Всеволод Юрьевичей [13, с. 82]. Критика этого предположение уже была дана выше.
В современной историографии обсуждение вопроса взаимоотношения редакций «Повести» продолжилось. Украинский исследователь Т.Л. Вилкул отмечает внутренние противоречия в тексте пространной редакции, например путаницу с днями недели совета убийц, нападения на князя и его гибели [3, с. 256-260], что, по ее мнению, свидетельствует о «неудачной редакции» [3, с. 258]. Однако куда более важные замечания Т.Л. Вилкул связаны с проведенной ей реконструкцией генезиса Ипатьевской летописи, вернее, ее части за XII в. от Повести временных лет до Галицко-Волынской летописи, получившей название Киевской летописи. Так, она отмечает, что в составе Ипатьевской летописи есть общие чтения с Лаврентьевской, только в Ипатьевской они дополнены, из-за чего появляются «неувязки, свидетельствующие о редактировании» [3, с. 264]. Причем, отмечает исследователь, «дополнительный текст преобладает» [3, с. 264] над общим текстом Ипатьевской и Лаврентьевской летописей. Это утверждение истинно в отношении пространной редакции «Повести» – она в три раза больше краткой по Лаврентьевской летописи. Т.Л. Вилкул, вместе с тем, допускает, что некоторые дополнения текста «Повести» могли быть сделаны в источнике Ипатьевской летописи, через который в нее попали северо-восточные известия [3, с. 264].
Исследователь также устанавливает источники, которыми пользовался некий киевский книжник, редактировавший Киевскую летопись. Среди них особое место занимает средневековое повествование об Александре Македонском – «Александрия», заимствования из которой использованы для создания сцены убийства князя в пространной редакции, ранее представлявшейся полной реализма и подробностей [3, с. 268-278]. Фактически, убийство Андрея Боголюбского в пространной «Повести» повторяет убийство приближенными Дария Персидского [3, с. 269-270]. При этом в Лаврентьевской летописи заимствований из «Александрии» не обнаруживается, что свидетельствует о пользовании ей только редактора Киевской летописи [3, с. 272]. По итогу проведенного масштабного исследования, Т.Л. Вилкул приходит к заключению о вторичности северо-восточных сведений Ипатьевской летописи по отношению к Лаврентьевской, следовательно, и о вторичности пространной редакции «Повести» [3, с. 264-267].
В рамках «традиционного» текстологического сличения текстов краткой и пространной редакций «Повести» написана работа А.А. Бурыкина. Исследователь считает первичной краткую редакцию [2, с. 8, 11], однако, не по списку Лаврентьевской летописи, который он считает дефектным [2, с. 8], а по более «исправному» списку Летописца Переяславля-Суздальского [2, с. 11]. В Летописце Переяславля-Суздальского, например, в определенной степени снимается «противоречивость» фрагмент «смыслъ бо оставивъ и умъ яко полату красну д(у)шю украсивъ всими добрыми нравы» [11, с. 254], поскольку там он имеет несколько иной вид: «смыслъ бо очистивъ и умъ и яко полату красну ц(е)рк(о)вь създа…» [9, с. 83].
«Повесть» по Летописцу Переяславля-Суздальского дает также другое имя в молитвенном обращении: «молися помиловати кн(я)зя нашего и г(осподи)на Ярослава своего же … с(ы)н(о)вца» [9, с. 84]. А.А. Бурыкин считает, что Ярослав – это Ярослав Изяславич [2, с. 7, 11], луцкой князь, пропавший со страниц летописи в 1174 г. Значит и вариант текста по Летописцу Переяславля-Суздальского более ранний, поскольку не мог появиться «позже конца 1174 – начала 1175 г.» [2, с. 7]. Последующая замена имени «не стяжавшего симпатий» [2, с. 7] князя на Всеволода, с точки зрения А.А. Бурыкина, более вероятна и непротиворечива, нежели появление похвалы Ярославу Всеволодовичу Переяславскому (род. не ранее 1190 г.), как считает А.А. Инков [5, с. 6], «в давнешней статье об основательно подзабытых событиях» [2, с. 7].
Весомых доказательств, что речь идет об Ярославе Изяславиче, А.А. Бурыкин не приводит. Однако появление имени Ярослава в Летописце Переяславля-Суздальского, куда более вероятно, связано с работой над его протографом, в котором отмечается явная переяславская переделка, в ходе которой переяславцы становятся участниками некоторых событий XII в. Поэтому появление имени Ярослава Всеволодовича, ставшего после смерти отца князем Переяславля-Залесского, вопреки А.А. Бурыкину, могло возникнуть именно в ходе этой редакции. В общем, текст Летописца Переяславля-Суздальского скорее отражает более позднюю переделку, но никак не более исправный, нежели Лаврентьевская летопись, текст. Поэтому и привлечение его для исследования взаимоотношения редакций, в сущности, ничего не дает.
Проведенный анализ историографии показывает, что обсуждение вопроса взаимоотношения краткой и пространной редакций «Повести» привело к оформлению в историографии дискуссии, в ходе которой возникли три точки зрения о последовательности составления редакций. Согласно первой точке зрения пространная редакция «Повести» по спискам Ипатьевской летописи является первичной, а краткая редакция по спискам Лаврентьевской и близких к ней летописей представляет результат сокращения пространной. Согласно диаметрально противоположной точке зрения, изначальной редакцией была краткая, тогда как пространная – это дополненная краткая. Еще одна точка зрения была предложена С.А. Бугославским, который допускал, сам считая это маловероятным, что обе редакции восходят к общему протографу, который один редактор сократил, а другой расширил. С большей уверенностью эту точку зрения разделял развивший ее А.Н. Насонов.
Современными исследователями «Повести» разделяется, преимущественно, точка зрения о первичности краткой редакции. Однако отсутствие обобщающего исследования, в котором вопрос взаимоотношения редакций был бы рассмотрен более подробно, оставляет дискуссию по прежнему открытой.
Поэтому исследователи, занимающиеся реконструкцией убийства Андрея Боголюбского, чаще всего обращаются к более «подробному» и «красочному» источнику – пространной редакции «Повести об убиении Андрея Боголюбского».
В настоящей работе кроме обобщения были также отмечены некоторые неточности в аргументации исследователей, что в еще большей степени подтверждает необходимость пересмотра оформившихся концепций.
Литература:
- Адрианова-Перетц В.П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI-XV вв.) // ТОДРЛ. Т. 16. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. С. 15-17.
- Бурыкин А.А. К текстологии «Повести об убиении Андрея Боголюбского»: проблемы хронологии двух редакций Повести и оценка вклада автора – зодчего Кузьмища Киянина в варианты текста Повести // Неофилология. 2017. №2(10). С. 5-13.
- Вилкул Т.Л. Летопись и хронограф. Текстология домонгольского киевского летописания. М.: Квадрига, 2019. С. 232-299.
- Воронин Н.Н. «Повесть об убийстве Андрея Боголюбского» и ее автор // История СССР. 1963. №3. С. 80-97.
- Инков А.А. Летописец Переяславля Суздальского: предисловие, перевод, комментарий. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2016. С. 6-12.
- Лихачев Д.С., Алексеев А.А., Бобров А.Г. Текстология (на материале русской литературы X-XVII вв.). СПб.: Алетейя, 2001. 198 с.
- Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1947. С. 241-246.
- Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII века. Очерки и исследования. М.: Наука, 1969. С. 145-158.
- Оболенский М.А. Летописец Переяславля-Суздальского, составленный в начале XIII века (между 1214 и 1219 годов). М.: Университетская типография, 1851. С. 83-84.
- Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. 4. Период удельный, 1054-1240. М.: Университетская типография, 1850. С. 58-60.
- Полное собрание русских летописей. Т. 1: Лаврентьевская летопись. М.: Книга по требованию, 2013. С. 254–257.
- Полное собрание русских летописей. Т. 2: Ипатьевская летопись. СПб.: Типография М.А. Александрова, 1908. С. 398-408.
- Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М.: Наука, 1972. С. 79-83.
- Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития. М.: Синодальная типография, 1915. С. 142-146.
- Хрущов И.П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI-XII столетий. Киев: Университетская типография, 1878. С. 138-143.
The relationship between the texts of the short and lengthy editions of the “Tale about the Murder of Andrey Bogolyubsky”: historiography of the issue
Proshin A.V.,
bachelor of 4 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Chelnokova Alla Yurievna,
Associate Professor of the Department of National History of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor
Annotation. The article summarizes the existing results of studying the problem of the relationship between the short and lengthy editions of the «Tale about the Murder of Andrey Bogolyubsky». At the same time, some concepts that have developed in historiography on this issue are analyzed, if they seem contradictory and not fully reasoned.
Keywords: «Tale about the Murder of Andrey Bogolyubsky», short edition, lengthy edition, historiography.
Literature:
- Adrianova-Peretz V.P. On realistic tendencies in Ancient Russian literature (XI-XV centuries) // TODRL. T. 16. Moscow; Leningrad: Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR, 1960. Page: 15-17.
- Burykin A.A. To the textology of the «Tale about the Murder of Andrey Bogolyubsky»: problems of chronology of two editions of the Tale and assessment of the contribution of the author – architect Kuzmish Kiyanin to the variants of the text of the Tale // Neophilology. 2017. №2(10). Page: 5-13.
- Vilkul T.L. Chronicle and chronograph. Textology of the Pre-Mongol Kiev Chronicle. Moscow: Quadriga, 2019. Page: 232-299.
- Voronin N.N. «The tale of the murder of Andrei Bogolyubsky» and its author // History of the USSR. 1963. № Page: 80-97.
- Incov A.A. Chronicler of Pereyaslavl Suzdalsky: preface, translation, commentary. Moscow: Publishing House of Moscow Humanities University, 2016. Page: 6-12.
- Likhachev D.S., Alekseev A.A., Bobrov A.G. Textology (based on the material of Russian literature of the X-XVII centuries). St. Petersburg: Aleteya, 2001. 198 pages.
- Likhachev D.S. Russian Chronicles and their cultural and historical significance. Moscow; Leningrad: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1947. Page: 241-246.
- Nasonov A.N. History of the Russian chronicle of the XI – beginning of the XVIII century. Essays and research. Moscow: Nauka, 1969. Page: 145-158.
- Obolensky M.A. Chronicler of Pereyaslavl-Suzdalsky, compiled at the beginning of the XIII century (between 1214 and 1219). Moscow: University Printing House, 1851. Page: 83-84.
- Pogodin M.P. Studies, remarks and lectures on Russian history. Vol. 4. Specific period, 1054-1240. Moscow: University Printing House, 1850. Page: 58-60.
- The Complete Collection of Russian Chronicles. Vol. 1: The Laurentian Chronicle. Moscow: Book on Demand, 2013. Page: 254-257.
- The Complete collection of Russian Chronicles. Vol. 2: Ipatiev Chronicle. St. Petersburg: Printing House of M.A. Alexandrov, 1908. Page: 398-408.
- Rybakov B.A. Russian Chroniclers and the author of «The Words about Igor's Regiment». Moscow: Nauka, 1972. Page: 79-83.
- Serebryansky N.I. Old Russian princely Lives. Moscow: Synodal Printing House, 1915. Page: 142-146.
- Khrushchev I.P. About Old Russian historical stories and tales of the XI-XII centuries. Kiev: University Printing House, 1878. Page: 138-143.