Аннотация. В статье анализируется роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил», выявляются традиции скоморошества в изображении главного героя, Виктора Служкина, которые трансформируются в соответствии с художественным материалом романа. Скоморошество героя, избранная им роль Иванушки-дурачка, – это своего рода маска, за которой кроются истинные эмоции героя, его опустошенность и страдания. Маска шута позволяет защититься от агрессивной социально-общественной среды и навязанных стереотипов поведения с помощью иронии и самоиронии.
Ключевые слова: Алексей Иванов, роман, образ скомороха, функция смеха, самоирония, маска.
Роман известного современного прозаика Алексея Иванова «Географ глобус пропил» (1995) привлек к себе внимание сразу же после его публикации и экранизации. Ему посвящено значительное количество статей: «Ирония как способ мировоззрения в романе А.И. Иванова «Географ глобус пропил» Н.С. Беликовой; «Героизация Выживания» И. Кукулина; «Современный человек: внутренняя одиссея, или крестовый поход на восток» О. Масловой; «Мотивы русской классической литературы в романе А. Иванова «Географ глобус пропил» Е.А. Московиной; «Проблема героя времени в романе Алексея Иванова «Географ глобус пропил» Е.В. Никольского; «Своеобразие главного героя в романе А. Иванова «Географ глобус пропил» Н.К. Шутая и др.
Цель статьи: выявить особенности воплощения образа главного героя романа «Географ глобус пропил», определить роль традиций скоморошества и их трансформацию.
Обратимся к истории изучения темы скоморошничества в отечественной науке, к трудам таких исследователей, как А.В. Аргова «Культурные смыслы русского скоморошества» [1]; Д.С. Лихачева, А.М. Панченко «Смеховой мир» Древней Руси» [8]; З.И. Власова «Скоморохи и фольклор» [3]; Е.П. Френсиса «Скоморохи и церковь» [11]; А.А. Белкина «Социальное положение скоморохов к концу XV – первой половине XVI века» [2]; А.А. Морозова «К вопросу об исторической роли и значении скоморохов» [10]; А.М. Панченко «Роль скоморохов в культуре Древней Руси» [12].
Скоморохи являются неотъемлемой частью народной культуры, существующей еще со времен язычества. Однако тип скомороха зародился в культуре Древнего Рима, пройдя через Средневековье в Западноевропейских странах, оказавшись на Руси лишь в XIV веке. Скоморохи обладали разнообразными талантами, начиная от увеселения публики и заканчивая колдовским и знахарским промыслом: «Скоморох (древняя форма – «скомрах») – это человек, общающийся «со мраком» т.е. с тем светом и его обитателями» [5, с. 38]. Во время различных праздников и ярмарок в труппе театра появляются скоморохи, сочиняющие и декламирующие на широкую публику частушки и песни, посвященные каким-то событиям в стране или высокопоставленным лицам, дабы осмеять их и указать на пороки. Скоморохи являлись некими носителями и выразителями народной праздничности.
Помимо отмеченных выше талантов скоморохов, многие из них были также и отличными музыкантами. Перемещаясь по всей стране, они не только распространяли фольклорное творчество, но и усваивали многое из культур того или иного региона, тем самым расширяя свой репертуар и обогащая его. Другими словами, их искусство становилось все более универсальным, словно подстраивалось под каждого человека.
Из исторических документов следует, что скоморошество как социальное явление не было однородным, как, например, в европейских странах. Зачастую средневековые шуты служили при дворах у королей и императоров, веселя их и раскрывая пороки, ведь они отличались умом и проницательностью, скрываемыми под маской шута. Умение скрыть очевидную истину в различных афоризмах, едких насмешках и небольших стихотворных произведениях требуют не только таланта, но и навыка видеть людей насквозь.
Скоморошничество как искусство становилось явлением все более массовым и популярным, поэтому в 1613 году царь Михаил Федорович велел создать Потешные палаты, предназначенные «для увеселения («потех») царя и его приближенных, немалое место в ней отводилось также скоморохам» [7, с. 16]. Потешные палаты стали первым в России государственным учреждением искусств в очень простом и линейном понятии.
Скоморохи отличались острым языком и колкими высказываниями, содержащими горькое отражение не только действительности, но и всей черноты человеческой души. Это вызывало критику и негодование со стороны представителей православного духовенства, которые стремились к очищению и возвышению людских душ. «С точки зрения представителей православной службы наиболее заметные носители языческих обрядов, скоморохи, рассматривались служителями православного культа как проводники «поганства», «дела богомерзкого, идольского служения» [7, с. 20]. Скоморохи отвлекали обычных людей от церкви, уводило их от истинного пути. Церковь на государственном уровне стала ущемлять права скоморохов, вводя множество запретов на их театральное и музыкальное искусство. В начале XVIII века в Россию проникают новые веяния европейской культуры, тем самым ослабляется интерес к скоморошничеству.
Смеховая традиция в русской культуре и отечественной истории представляет собой длительный и многогранный процесс, берущий свое начало из истории других стран, однако, возымевший собственную уникальную природу и особенности, которые присущи русскому народу. По прошествии времени традиции скоморошества сохранились в фольклоре и по-своему трансформировались в художественной литературе. Отпечаток русской шутовской культуры сохраняется в литературе даже в XXI веке, реагирующей на социально-политические перемены в стране. Примером подобной метаморфозы образа скомороха является персонаж романа Алексея Иванова «Географ глобус пропил».
Фольклорная традиция отчетливо прослеживается в тексте романа. Например, показан переход между тремя фазами жизни героя – детство, работа в школе, поход. Два наиболее подходящих определения для героя – дурак и лентяй – неоднократно встречаются в произведении: «Ты лентяй, Витус <…> Идеалист и неумеха. Только языком чесать и горазд» [6, с. 18], – резюмирует Будкин. С дурачком часто сравнивают Служкина Надя и Кира: «Ты шут! Неудачник! Ноль! Пустое место!» [6, с. 80]; «Сколько ни прикидывайся дураком, всегда найдется кто-нибудь дурее тебя, так что этим не выделишься» [6, c. 204]. Таким образом, причастность главного героя к миру юродивых, грустных весельчаков, с фольклорным Иванушкой-дурачком не вызывает сомнений.
Связь с фольклорным началом усиливается использованием поговорок и прибауток, которыми пересыпана речь Служкина: «хорош – не хорош, а вынь да положь» [6, c. 17], «доведет доброта, что пойду стучать в ворота» [6, c. 19], «нету толка, когда в заду иголка» [6, c. 29], «в плечах аршин, а на плечах кувшин» [6, c. 47], «дураков на сказки ловят» [6, c. 48], «не люблю, когда ставят сапоги на пироги» [6, c. 149], «брехать – не кувалдой махать» [6, c. 176], «командир пропил мундир» [6, c. 177], «глисту длиною в версту» [6, c. 404].
Для жителей современной Российской Федерации 1990-е годы стали временем революционных преобразований, изменений исторического и общественного сознания. Народное осознание исторических перемен и истории обновления в провинции привели к новому пониманию истории и современной жизни в творчестве Алексея Иванова. В центре его произведений – восприятие мира и человека в движении времени. Писателя привлекает действительность конца прошлого века, достоверное изображение происходившего.
Главный герой романа «Географ глобус пропил» – Виктор Служкин – переживает кризис среднего возраста. Это проявляется в глубоких изменениях психологического состояния человека. Внешняя среда усугубляет его состояние, т.к. герой не вписывается в общественное устройство, где требуется придерживаться установленных стандартов и обязанностей. Все это разрушает изнутри человека, пытающегося найти свое место в обществе. Вот почему Виктора Служкина привлекает природа, где только он ощущает себя в гармонии с самим собой и может достичь полного покоя.
Одиночество Виктора Служкина усугублялось отсутствием чувства любви, в том числе способности сочувствовать и заботиться о близких. Однако по ходу повествования создается впечатление, будто автор сочувствует своему герою, избирающему вместо напускного оптимизма в качестве защиты от внешнего мира полнейшую апатию и ребячество. «Служкин был универсальным человеком, вобравшим в себя все стороны существования: смешное, трагическое, возвышенное» [9].
В качестве защитного механизма выступает способность героя даже в предлагаемых обстоятельствах находить ту долю счастья, которой так не хватает Виктору Служкину. Уникальная способность главного героя заключается в необычайной легкости быстро преодолевать жизненные трудности, решать конфликты с коллегами и учениками с помощью юмора и иронии, при этом ограждая себя от других.
Ирония в произведении А. Иванова становится средством самопознания себя и способом выражения отношения к перипетиям собственной жизни. По словам главного героя романа, «без шутки жить жутко» [3, с. 79]. Основой его поведения является дисгармония с обществом. Он понимает всю тщетность происходящего, которая выступает в роли катализатора. Так ирония становится для героя средством преодолевать трудности и выживать в чуждой ему среде.
Анализируя иронию в этом романе как слово, которое позиционирует героя в глазах окружающих людей, то часто употребляемыми определениями его личности выступают следующие слова: «шут» и «дурак»: «– Тебя не только любить, тебя и уважать-то невозможно! …Ты шут!» [6, с. 80], «Сколько ни прикидывайся дураком, всегда найдется кто-нибудь дурее тебя, так что этим не выделишься…» [6, с. 204], «Я – шут…» [6, с. 20].
Служкин осознает это, но не стремится стать другим в глазах окружающих, для него шутовство становится маской, он использует ее как щит, защищающий его от суровых реалий жизни. «Cколько ни прикидывайся дураком, всегда найдется кто-нибудь дурее тебя, так что этим не выделишься» [6, c.83] – говорит герой, подчеркивая, что ирония – это его способ существования в той среде, где он не находит своего места. Но ирония Служкина – это не просто маска. Она позволяет ему разглядеть абсурдность происходящего, увидеть пустоту и тщетность жизни, и тем самым, принять ее такой, какая она есть. «Жег глаголом, да назвали балаболом» [6, c.60] – эта фраза, высказанная героем, ярко отражает его философию. Он понимает, что его слова, его правда, не находят отклика в обществе, но он продолжает говорить, продолжает иронизировать, ведь именно в этом он видит смысл своего существования. Кроме того, Кира, подруга главного героя, в разговоре с ним говорит о двуликости Виктора Служкина: «– Для тебя понятия правды и неправды неприемлемы, как для романа. Твои маски так срослись с тобой, что уже составляют единое целое. Даже слово-то это – «маски» – не подходит. Тут уже не маска, а какая-то пластическая операция на душе. Одно непонятно: для чего тебе это нужно? Не вижу цели, которой можно добиться, производя дурацкое впечатление.
– Могу тебе назвать миллион таких целей. Начиная с того, что хочу выделиться из массы, кончая тем, что со мной таким легче жить. Впрочем, если ты помнишь классиков, «всякое искусство лишено цели». Так что возможен вариант «в белый свет как в копеечку» [6, с. 203].
Ирония, таким образом, становится для Служкина не просто способом выживания, но и самопознания. В его иронических репликах и игре проявляются глубокая печаль и определенная свобода. Иронически отстраняясь от реальности, герой умудряется увидеть ее более четко и понять ее абсурдность. Именно в ироническом восприятии действительности выражается его способность сохранить свою индивидуальность в беспощадном мире.
Помимо оценочных характеристик главного героя второстепенными персонажами, его иронических реплик, Виктору Служкину присуща самоирония, выраженная через постоянное шутовство и игру в некоего скомороха. Все эти аспекты намеренно «воздействует социальное положение героя в определенный момент развития сюжета. Однако все это компенсируется непринужденной манерой общения и кажущейся легкостью восприятия действительности: «Мне однажды девятый «А» уже обещал нечто подобное и надул меня, как Кутузов Наполеона» [6, с. 49]; «Жег глаголом, да назвали балаболом» [6, с. 60]; «Раздолбай я клевый, а учитель из меня, как из колбасы телескоп» [6, с. 95].
Образ главного героя романа – Виктора Служкина – продолжает отечественную фольклорную традицию скоморошничества (Иванушка-дурачок) и вписывается в литературную традицию. Он вобрал в себя основные качества, присущие скомороху / шуту, о чем свидетельствует поведение героя, его речь, пересыпанная шутками и прибаутками, ирония и самоиронии, напускная внешняя отстраненность от официоза и чуждой ему среды, легкое отношение к личным проблемам.
Таким образом, русская культура скоморошничества впитала в себя культуру западных карнавалов и шутовства, адаптировав ее под отечественные реалии, что поспособствовало созданию такого героя, который, используя шутки, юмористические истории, иронию и сарказм, вызывает негодование у общества, которому проще считать такого человека «дураком». Однако так он лишь маскирует свою душевную боль, одиночество и пустоту, стремясь таким образом найти себе место в современном безжалостном мире. Этот персонаж глубоко внедряется в литературные традиции XIX столетия, обретая корни в мифологическом и культурологическом пространстве народных верований. Он не требует материальных благ, изображается как наивный и простодушный юноша, склонный к шуткам и развлечениям, одновременно выступая в роли хитреца и шута, который бесконечно издевается над реалиями жизни. В его образе находит отражение концепция «лишнего человека», характерная для классической литературы XIX века. Эта фигура, обладающая талантом и образованием, остроумна, однако не способна на самореализацию и не стремится достичь социальной значимости, оказавшись в состоянии глубокой апатии во времена так называемого «потерянного» десятилетия 90-х годов. Подобным драматическим образом заканчивается и сам роман: «Служкин стоял на балконе и курил. Справа от него на банкетке стояла дочка и ждала золотую машину. Слева от него на перилах сидел кот. Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества» [6, с. 410]. В традициях русской литературы наличие открытого конца в произведениях часто служит источником надежды и света, предоставляя читателю место для размышлений.
Список литературы:
- Аргова А.В. Культурные смыслы русского скоморошества: автореф. дис. … канд. культурол. наук. Санкт-Петербург, 2015. 21 с.
- Белкин А.А. Социальное положение скоморохов к концу XV – первой половине XVI века // Наука о театре. Л.: Ленинградский гос. ин-т театра, музыки и кинематографии, 1975. 76 с.
- Власова З.И. Скоморохи и фольклор. СПб.: Алетейя, 2001. 524 с.
- Газо А. Шуты и скоморохи всех времен и народов. М.: Издатель А. Вяткин, 2007. 384 с.
- Грунтовский А.В. Русский фольклорный театр. СПб.: Издательский Дом «РУССКИЙ ОСТРОВ», 2013. 456 с.
- Иванов А. Географ глобус пропил. М.: Альпина нон-фикшн, 2021. 412 с.
- Имханицкий М.И. Становление струнно-щипковых народных инструментов в России. Учебное пособие для музыкальных вузов и училищ. М.: РАМ им. Гнесиных, 2008. 370 с.
- Лихачев Д.С., Панченко А.М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1984. 295 с.
- Маслова О. Современный человек: внутренняя одиссея, или крестовый поход на восток. Континент, 2007. №131. (дата обращения: 20.03.2024).
- Морозов А.А. К вопросу об исторической роли и значении скоморохов // Русский фольклор: Историческая жизнь народной поэзии. Л.: Т. XVI, С. 35-67.
- Френсис Е.П. Скоморохи и церковь // Скоморохи в памятниках письменности / Сост. З.И. Власова, Е.П. Фрэнсис (Гладких). СПб.: Нестор-История, 2007. С. 463-477.
- Панченко А.М. Роль скоморохов в культуре Древней Руси // Славянские литературы. IX Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. Киев, 1983. С. 376-384.
A. Ivanov's novel «The geographer of the globe drank»: features and transformation of the image of a buffoon
Borkhanova M.V.,
undergraduate of 1 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Smirnova Alfiya Islamovna,
Professor of the Department of the Russian Literature Institute of Humanities Moscow City University, doctor of Philological Sciences, Professor
Abstract. The article analyzes Alexey Ivanov's novel «The Geographer of the Globe drank», reveals the traditions of buffoonery in the image of the main character, Viktor Sluzhkin, which is transformed in accordance with the artistic material of the novel. The hero's buffoonery, his chosen role of Ivanushka the fool, is a kind of mask behind which the true emotions of the hero, his emptiness and suffering lie. The mask of the fool allows you to protect yourself from an aggressive socio-social environment and imposed stereotypes of behavior with the help of irony and self-irony.
Keywords: Alexey Ivanov, Roman, the image of a buffoon, the function of laughter, self-irony, mask.
References:
- Argova A.V. Cultural meanings of Russian buffoonery: abstract. ... cand. St. Petersburg, 21 p.
- Belkin A.A. The social status of buffoons by the end of the XV – first half of the XVI century. // The Science of theater. Leningrad: Leningrad State Institute of Theater, Music and Cinematography, 1975. 76 p.
- Vlasova Z.I. Buffoons and folklore. St. Petersburg: Alethea, 2001. 524 p.
- Gazo A. Buffoons and buffoons of all times and peoples. Moscow: Publisher A. Vyatkin, 2007. 384 p.
- Gruntovsky A.V. Russians Russian Folklore Theater. St. Petersburg: Publishing House «RUSSKY OSTROV», 2013. 456 p.
- Ivanov A. The Geographer drank his globe away. Moscow: Alpina non-fiction, 2021. 412 p.
- Imkhanitsky M.I. The formation of string-plucked folk instruments in Russia. Textbook for music universities and colleges. Moscow: RAM im. Gnesinykh, 2008. 370 p.
- Likhachev D.S., Panchenko A.M. «The laughing world» of Ancient Russia. Leningrad: Nauka, 1984. 295 p.
- Maslova O. Modern man: an inner odyssey, or a crusade to the East. Continent, 2007. №131. (date of the address: 20.03.2024).
- Morozov A.A. On the question of the historical role and significance of buffoons // Russian folklore: The historical life of folk poetry. Leningrad: Vol. XVI.: 35-67.
- Francis E.P. Buffoons and the Church // Buffoons in the monuments of writing / Comp. Z.I. Vlasov, E.P. Francis (Gladkikh). St. Petersburg, 2007.: 463-477.
- Panchenko A.M. The role of buffoons in the culture of Ancient Russia // Slavic literatures. IX International Congress of Slavists. Reports of the Soviet delegation. Kiev, 1983.: 376-384.