Выпуск: №9(65) Исследования молодых ученых

Раздел: Исследования научно-исторического общества «Ваганты»

Опубликовано: 10 июля 2024

Код уникальной десятичной классификации: 94(47).047+ 94(47).048

Автор: Лачин Иван Викторович

бакалавр 3 курса, Московский городской педагогический университет (МГПУ), г. Москва, e-mail: LachinIV@mgpu.ru

Научный руководитель: Андреев Игорь Львович

профессор департамента истории Института гуманитарных наук Московского городского педагогического университета (МГПУ)

кандидат исторических наук

Аннотация. В данной работе предпринимается попытка проследить влияние одной из неканонических книг Ветхого Завета (III книги Ездры) на трансформацию представлений старообрядцев о царской власти, а также о роли царя в событиях раскола. Автор приходит к выводу о том, что вышеназванное произведение оказало серьёзное влияние на десакрализацию царской власти в глазах некоторых столпов раскола.

Ключевые слова: III книга Ездры, старообрядчество, церковный раскол XVIIв., Алексей Михайлович, Фёдор Алексеевич, патриарх Никон, эсхатология, образы власти.

Церковный собор 1666-1667 гг. во многих аспектах оказался поворотным для старообрядчества [9, c. 48-49]. Он привёл к усилению преследования раскольников, во главе которого окончательно утвердилась светская власть [11, с. 236]. Это вызвало сильнейший психологический и идеологический кризис движения староверов. Царь представлял для раскольников сакральную фигуру, обладающую определёнными харизматическими дарами, полученными от Господа. Он являлся главным гарантом соблюдения «чистоты» православия, что налагало на него обязанность по борьбе с ересями [11, c. 222]. В этом аспекте раскольники являлись продолжателями длительной традиции осмысления границ княжеской/царской власти. В частности, указанные права/обязанности царя можно проследить в трудах инока Акиндина [5, c.116-117], Иосифа Волоцкого [17, с. 401], Филофея [12, c. 49-56] и Ивана Грозного [16]. Покушение государя на сами основания веры привели к кризису всей обозначенной объяснительной модели.

Проблема преодоления кризиса объяснительной модели царской власти неоднократно поднималась в историографии. В специальных работах В.Е. Вальденбурга [5] и П.В. Лукина [11], посвящённых представлениям о царской власти, о её правах и обязанностях как в среде интеллектуалов, так и в сознании других сословных групп, выделено несколько вариаций разрешения назревшей интеллектуальной дилеммы. Исследователи акцентируют внимание на трудах Дьякона Фёдора, в которых впервые царь был сопоставлен с антихристом («рожок антихристов»), а его «нечистая» сущность обозначалась как изначальная [11, c. 241-246]. Можно согласиться с утверждением П.В. Лукина о том, что на подобные выводы «столпа» раскола повлияло определённое толкование «Кирилловой книги» и «Книги о вере». В них действительно присутствуют отрывки, позволяющие обозначить царя как предтечу антихриста, например упоминание 10 римских царей, являющихся рогами антихриста [10, л. 47-49].

В работах, посвящённых эсхатологии старообрядчества (здесь стоит отметить труд А.Л. Юрганова), приведена любопытная гипотеза о том, что на перемену в восприятии царя большое влияние оказала теория «духовного антихриста», изображающая «князя тьмы» как абстрактную сущность, которая в равной мере пребывает как в светских, так и в церковных институтах [20, с. 417-418].

Но все вышеобозначенные концепции подчёркивают лишь равенство царя и патриарха как проявлений тёмных сил. Они не позволяют в полной мере объяснить то обстоятельство, что в некоторых трудах старообрядческих идеологов, написанных после собора 1666-1667 гг., царь фигурирует как более значительный актор в наступающем конце времён, Никон же именуется его слугой. Подобное семантическое наполнение мы встречаем, например, в «Исповедании» Игнатия Соловецкого [8, с. 322]. Данная трансформация образа царя, без сомнения, могла быть вызвана действиями самого Алексея Михайловича, а именно тем фактом, что он ещё до окончательного отстранения Никона взял на себя роль руководителя борьбы с расколом, приближая к себе наиболее исполнительных интеллектуалов, не связанных со строптивым патриархом, вроде Паисия Лигарида, и готовых принимать деятельное участие в установлении «нового обряда» [18, c. 217].

Но, возможно, на изменение представлений о роли царя в совершающемся «отпадании» повлияли и некоторые другие литературные памятники. Здесь особый интерес представляет так называемая III книга Ездры – одна из неканонических книг Ветхого Завета. Анализу её влияния на публицистику XVII в. посвящена статья Т.А. Опариной [15]. Из старообрядцев основное внимание в ней уделено дьякону Фёдору, упоминается о влиянии книги на Аввакума и Авраамия, но оно не конкретизируется. Специальных исследований, касающихся отношения староверов к смысловым конструкциям данного литературного памятника, на данный момент нет. Перечисленные обстоятельства актуализируют проблему рассмотрения возможного влияния III книги Ездры на трансформацию восприятия роли царя в «отпадании» России от истинной веры. Рамки нашего исследования будут ограничены периодом правления Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича – времени, когда были живы «столпы» раскола.

Следует начать с характеристики источника, а также с анализа прямых упоминаний данного труда в произведениях раскольников. III книга Ездры представляет собой неканоническую книгу Ветхого завета. Главы 11 и 12 данного произведения повествуют о том, как в «последние времена» из моря выйдет орёл, имеющий три головы и двенадцать крыльев. Он вступит в схватку со львом, в которой погибнет [2, л. 243-246]. Традиционно образ льва связывался с Христом, а орла – с антихристом. Три головы находили параллели с образом четырёх мировых империй пророка Даниила, постепенная смена которых должна приближать конец света, соответственно, сам орёл воспринимался как олицетворение последнего всемирного царства [15, с. 269]. По поводу проникновения сочинения в Россию существует определённая дискуссия. Т.А. Опарина связывает появление сочинения с Геннадиевской Библией 1499 г., в свою очередь И.Н. Данилевский считает, что знакомство с данным трудом могло произойти и раньше благодаря связям с католической Европой, например, в княжение Даниила Галицкого [7, с. 33]. Она фигурирует в составе Острожской Библии 1581 г. и Московской Библии 1663 г [15, с. 273].

За время бытования данного сочинения в эпоху, предшествовавшую расколу русской церкви, оно приобрело три основных семантических наполнения. С одной стороны, первоначально книга преследовала цель утвердить независимость церковной власти от светской, что соответствовало взглядам архиепископа Геннадия [18, c. 59]. Одновременно с этим книга приобретала более антимосковское звучание. Представители сил, оппозиционных Москве, начали связывать укрепление Московского государства с установлением последнего царства и наступлением конца света [15, с. 270-271]. Но уже ко второй половине XVI в. произведение получает промосковское наполнение – с ним может быть связано появление теории «Москва – Третий Рим» [15, с. 271]. Кроме того, в качестве символов, украшающих опричный двор Ивана Грозного, упоминаются лев и двуглавый орёл. Наконец, на печатях Ивана IV и его преемников (в том числе Алексея Михайловича) между двумя орлиными головами помещалась либо корона, либо восьмиконечный крест, которые лежали на третьей, невидимой голове [7, c. 33]. Здесь нам важен факт того, что эсхатологическая модель, представленная в данной книге, могла быть направлена против светской власти, которая сама использовала символ орла, что могло способствовать ассоциативным связям.

В рамках вышеобозначенного периода прямое упоминание III книги Ездры встречается только один раз – в «Послании к сыну Максиму» (1678-1679 гг.) дьякона Фёдора. Он обращается к ней в контексте пророчеств об апокалипсисе, а также для обличения книжной справы никониан. При этом дьякон ссылается не на сам труд, а на книгу «Орёл от Ездриных книг». По его словам, в ней были указаны отступники, при которых произойдёт отпадание от истинной веры, позднее он уточняет – не просто отступники, но конкретно царь и патриарх: «…в ней же написано явно, при котором царе и патриархе превращения будет вера на Москве» [19, с. 327]. Таким образом, книга «Орёл от Ездриных книг» может являться толкованием на III книгу Ездры, либо представлять собой расширение первоначального текста без указания на автора дополнений, что было свойственно раннестарообрядческой публицистике [4, c. 114-115]. Однако, данную гипотезу можно подвергнуть сомнению, так как Фёдор упоминает о большой древности книги: «…книга Орел сказа нам время се и имена начальным отступником, толкована от Ездриных книг мудрых, прежде даже и прадедов их не бысть» [19, c. 106], что отсылает скорее к Геннадиевскому переводу [15, c. 273]. Таким образом, можно предположить, что в распоряжении дьякона находилась сама III книга Ездры, а утверждения о том, что в ней указаны царь и патриарх связаны с личным осмыслением данного труда самим Фёдором. В качестве подтверждения гипотезы можно привести сопоставление книги «Орёл…» с Апокалипсисом: «яко не восхоте, да сбудутся писания о них обоих, писанная во Апокалипсисе и в книге Орле небопарном» [19, с. 102]. В откровении Иоанна Богослова также не упоминаются конкретные цари и святители-отступники. Стоит отметить, что дьякон ранее в тексте уже связывал поведение царя с наступлением последних времён с помощью определённого толкования различных эсхатологических текстов [11, c. 245].

Дьякон, говоря о содержании книги, упоминает её в контексте с другими эсхатологическими произведениями, популярными у староверов: Иоанн Богослов, Ипполит Римский, Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин, апостол Павел и Книга о вере: «указа бо нам о них явственно святый тайнозрительный Апокалипсис Иоанна Богослова, и Апостол Павел, и святый Златоуст, и Ипполит священномученик, и преподобный Ефрем Сирин и прочий церковнии учители, яснейши же Книга о правой вере указа их, яко перстом в лице, печатная на Москве до мору, и книга Орел сказа нам время се и имена начальным отступником, толкована от Ездриных книг мудрых» [19, c. 106]. Но наибольшую популярность сохраняли концепты Апокалипсиса и Книги о вере. Определённое толкование этих трудов способствовало частичному преодолению идеологического и психологического кризиса староверов. Так они позволили обозначить царя и патриарха как примерно равных акторов в процессе отпадания Руси от истинной веры в рамках теории о четырёх отпадениях [14, л. 272]. Важно отметить, что ни одно из обозначенных творений не позволяло заявить о вине светской власти как о более значимой. III книга Ездры представляется исключением.

Среди высказываний Фёдора особый интерес вызывает его утверждение о том, что Никон «не знал его (Орла) до патриаршества» [19, с. 327], а когда патриарх прочёл данный труд, то «тот Орёл согна его с Москвы» [19, c. 327]. Таким образом, здесь мы наблюдаем оригинальную интерпретацию пары Орёл-лев. «Льва» Никона сгоняет «Орёл» (а значит антихрист) Алексей Михайлович [15, c. 273]. Судя по всему, она представляется попыткой осмыслить конфликт царя и патриарха и низложение последнего и в этом качестве дополняет концепцию «духовного антихриста» [20, с. 414-418]. Но в отличие от неё Алексей Михайлович предстаёт перед нами как более важный «сосуд антихриста».

Подобная интерпретация поведения царя фактически наслаивается на одну из наиболее популярных в среде старообрядческих интеллектуалов модель отношения к царской власти. В своих ранних сочинениях (до собора 1666-1667 гг.) они продолжили развитие идей Иосифа Волоцкого о симфонии властей и о праве царя делать распоряжения в отношении духовных чинов [5, c. 173–174]. В частности, особой популярностью пользовалась идея собора с участием царя, белого духовенства (основной опоры раскольников) и мирян, на котором, при решающем мнении царя, должен бы быть избран новый патриарх. Для староверов существовал удачный исторический пример – собор 1448 г., на котором князь Василий Тёмный поставил Иону на митрополичью кафедру автокефальной русской церкви – апологетами этой модели стали Александр Вятский и инок Авраамий [11, c. 213]. Распространяя данную концепцию, староверы признавали главенство светской власти над церковной в периоды смут внутри церкви – царь представлялся противовесом святителям-отступникам.

Книга «Орёл…» в интерпретации Фёдора также представляет нам модель отношений, в которой царь распоряжается высшим святительским престолом, но данное действие государя теперь представлено в негативном свете и скорее представляет собой дополнительный аргумент для доказательства антихристовой сущности Алексея Михайловича. Так как только книга «Орёл…» могла предоставить возможность для подобной интерпретации, то можно предположить, что похожая система рассуждений у других «столпов раскола» может быть также связана с осмыслением книги «Орёл…», несмотря на отсутствие её прямого упоминания.

Следуя хронологии, мы впервые встречаемся с подобной семантикой в 17 главе «Христианоопасного щита веры» – главного труда Авраамия, написанного вскоре после собора 1666-1667 гг. (1667-1669 гг.). В ней инок подвергает традиционному обличению Никона, среди прочего упоминая о том, что он был поставлен на святительскую кафедру без знамения святого духа: «Сей же вс мъ святымъ врагъ, помрачитель вселенныя, адовъ песъ, не по божесгвеннымъ правиломъ, безъ знаменія Святаго Духа, пастырскій жезлъ пріятъ» [13, с. 90]. При этом Авраамий делает акцент на том, что «враг святых» был возведён в сан государем, точно так же, как митрополитом некогда стал Митяй – духовник Дмитрия Донского. Этот Московский князь, как считает большинство исследователей, был отлучен от церкви и представлял собой князя-отступника [6]: «…утвердившимъ имя свое на з мныхъ, якоже зл возведеный великимъ княземъ Георгіемъ Маркій безумный. или яко Митяй возлюбленъ великимъ княземъ Димитріемъ Ивановичемъ Донскимъ» [13, с. 90]. То есть в данном отрывке первопричиной отступничества патриарха (а фактически и отпадения русской церкви) косвенно оказывается светская власть, представленная государем. Данное сочинение было написано как реакция на упомянутый Московский собор и скорее представляется органично связанным с объяснительными моделями Фёдора, предполагавшими равную степень вины царя и патриарха, тела которых находятся во власти духовного антихриста [20, с. 417-418], но здесь уже видна попытка переосмыслить роль государя в духе книги «Орёл…» как более значимую, ведь поставить нечестивца на патриаршую кафедру мог только сам антихрист.

Развитие мотивов Авраамия продолжил протопоп Аввакум в своём знаменитом сочинении «Книга бесед» (1669-1675 гг.). В восьмой беседе мы встречаем следующий эпизод: Аввакум рассказывает о своём видении, в котором ему явился антихрист. «Князь тьмы» признаёт благочестие протопопа и кланяется ему: таким образом, здесь проводится мысль о том, что битва за спасения человечества ведётся в душе каждого человека [20, с. 414-415]. Стоит обратить внимание на то, что за антихристом следует процессия, во главе которой находится царь. За ним следуют некие «власти» и народ. Носители святительских санов не упоминаются: «За ним царь наш последует и власти со множеством народа» [1, с. 421]. Следует отметить внимание на форму, в которой поддаётся данный нарратив – видение. Оно представляет собой специфический средневековый жанр, который позволял критиковать тот порядок вещей, который в обыденной жизни представлялся сакральным [20, с. 414]. Соответственно, можно выдвинуть гипотезу о том, что в данном отрывке Аввакум обращается к видению для того, чтобы открыто поставить под сомнение сакральность царской власти. Более того, царь теперь изображён как первейший последователь антихриста. В то же время Никон или другие святители не упомянуты вовсе.

Более законченную форму данные измышления Аввакума приобретают в его более позднем сочинении – «Послании к отцу Ионе» (конец 70-х гг.). В нём протопоп довольно сильно преуменьшает значение патриарха Никона в драме отпадания русской церкви. Бывший патриарх никогда не был «последним антихристом» – он лишь один из многих атаманов дьявольских сил: «А Никон, веть, не последней антихрист, так – шишь антихристов…. Я Никона знаю: недалеко от моей родины родился, между Мурашкина и Лыскова, в деревне; отец у него черемисин, а мати русалка, Минка да Манька; а он, Никитка, колдун учинилься, да баб блудить научился, да в Желтоводие с книгою поводился, да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы» [1, с. 820]. Таким образом, постепенно тяжесть вины за отступление постепенно перекладывается с церковной власти на светскую.

Наконец, окончательный вид модель Аввакума приобретает в «Возвещении от сына духовного ко отцу духовному». Законченный вид данное сочинение обрело на рубеже 70-х и 80-х годов. В нём Аввакум обращается к теории четырёх отпадений, актуализированной дьяконом Фёдором [11, c. 241-246], но он представляет своё собственное толкование этих событий, применительно к русской церкви. Протопоп так же, как и Фёдор, обращается к образу «двоерогого зверя» как символа царя и патриарха. Но если дьякон с помощью определённого толкования «Апокалипсиса» (Откр. 13:11) [3], Книги о вере [14, л. 272] и Кирилловой книги [10, л. 47-49] постулирует их равенство и даже некоторую зависимость светской власти от духовной в вопросе отпадания, то Аввакум делает упор на главенствующей роли царя. Государь виноват в трёх основных аспектах:

1. Он передал Никону патриарший сан, с чего и начался акт отпадания: «Во 160 году поставлен бысть Никон патриархом при царе Алексее и начаша оба, патриарх и царь, казити в Русии християнскую веру. Исперва треперстную ересь в церковь внесоша, сиречь печать антихристову, и нача ю силою и лестию давати людем на десную руку: малым и великим, богатым и убогим, свободным и работным» [1, c. 982].
2. До Московского собора царь, возможно, активно и не учувствовал в реформе, но его самоустранение от дел способствовало гибели праведной веры: «Исперва цар-ет, до соборища тово, бутто и не ево дело, а волю Никону всю дал, вору. Он же со диаволом на складе, что захотел, то и делал в седми летех своея власти: вся превратил в церкве, и бысть вся горняя долу» [1, c. 982].
3. Царь одобрил постановления Московского собора и тем самым узаконил отпадание: «Потом и соборище собра царь Алексей на подкрепление тоя бляди в лета-та, иже Богослов назнаменует: Число бо человеческо и число его 666.» [1, c. 982].

Получается, что именно государь стоит за всеми узловыми событиями раскола русской церкви.

Вышеобозначенную мысль Аввакума в более экспрессивной форме выражает Игнатий Соловецкий в своём «Исповедании» (1682 г.). Теперь Алексей Михайлович – любимый слуга антихриста, а Никон – лишь его советник: «Вы же сами изо ада погибели злаго еретичества изшедше, возбеснесте, яко к пс и як наставни ва и оте древни сотана, и ег слуги, и угодни любимо – Алексей, и советни ег лукаво – Никон.» [8, c. 322]. Здесь к грехам царя добавляется ещё один важный проступок – разорение Соловецкого монастыря: «И развратив с сердц свое, як лу крив, иже душ свое стра божи никакож стяжав, ниж будущаг суд убояся, устрои рат злочестив и богоборн н святу честну великую обител преподобны оте Зосим и Саватия, Соловецки чюдотворцев» [8, c. 323]. Особое внимание стоит заострить на сопоставлении царя с папой Римским и византийскими императорами-отступниками: «о закон ег святаг евангельскаго отступили, и уклонилис в латынъски римски ереси, и ины различный раздор многия, якож римски пап и законопреступни Иулия и Лев, Исав бывый, и сы ег Констянти Гноетезный» [8, с. 321]. Они представляют первый и второй Рим соответственно. В свою очередь трёхголовый Орёл из III книги Ездры, возможно, являлся прообразом теории о трёх Римах [15, c. 270-271]. Используя подобную аналогию, Игнатий мог преследовать цель демонстрации исполнения пророчества «книги Орёл»: эпоха третьего Рима, то есть последнего христианского царства – наступила, и она привела к началу Апокалипсиса. В данных обстоятельствах блюстителям истинной веры остаётся держаться её и не отступать, надеясь на пришествие льва-Христа: «м благочести истиннаго, о святы оте преданнаго, и крещения святаг н отступаем, рад о ва всяк теснот и мук страдати. В же, видевш нас, так пребывающих, докол н скончеваете, н нужн // об г лет Р томит и мучите.» [15, c. 323].

Таким образом, из анализа вышеприведённых творений раскольников можно сделать вывод, что III книга Ездры, или же толкование на неё, оказывало заметное влияние на построения старообрядцев касательно царской власти практически сразу после окончания Московского собора 1666-1667 гг., который являлся значимым водоразделом в отношениях староверов со светской властью. Эсхатологическая модель, представленная в данной книге, в большей степени отражала психологические и идеологические запросы старообрядцев – потребность в объяснении новой роли царской власти в происходящих событиях. Антицарская трактовка символики данного сочинения привела к окончательной десакрализации Алексея Михайловича, а также способствовала уничтожению того образа государя, что культивировался русскими интеллектуалами на протяжении нескольких веков. Светская власть теперь ассоциировалась с орлом-антихристом, предвестником последних времён. В связи с этим у староверов появилась потребность в поиске новой модели поведения по отношению к миру, попавшим во власть тьмы. Уже к моменту написания Игнатием своего труда оформятся три основных направления: 1. Бегство от мира. 2. «Огненное вознесение». 3. Попытки сопротивления светской власти (Московский инцидент 1681 г.).

Список литературы:

1. Аввакум, протопоп. Собрание творений. СПб.: Издательский проект «Квадривиум», 2017. 1232 с.
2. Библия [Острожская Библия]. Острог: Изд. Ивана Федорова, 1581. 628 с.
3. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета с параллельными местами и приложениями: в синодальном переводе. М.: Никея, 2016. 1592 [1] с.
4. Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в.: Источники, типы и эволюция / Б-ка Рос. АН. СПб.: БАН, 1995. 434 [1] с.
5. Вальденбург В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки рус. полит. лит. от Владимира Святого до конца 17 в. / [Соч.] Владимира Вальденберга. П: тип. А. Бенке, 1916. X, 463 с.
6. Данилевский И.Н. Как Сергий Радонежский стал героем Куликовской битвы // Родина. 2014. № С. 11-15.
7. Данилевский И.Н. Семантика опричного дворца и смысл опричнины: к вопросу о системе доказательств в исторической реконструкции // Вестник Томского государственного университета. История. 2017. №48. С. 29-37.
8. Демкова Н.С. Из истории раннестарообрядческой литературы: 4. «Исповедание» Игнатия Соловецкого (1682 г.) и отклики современников на разгром Соловецкого монастыря царскими войсками в 1676 г. // ТОДРЛ. Л., 1983. Т. 37. 322 с.
9. Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович: Т. 1–2 / Проф. Н.Ф. Каптерев. Сергиев-Посад: тип. Св.-Троиц. Сергиевой лавры, 1909-1912. 2 т.; Т. 2. 1912. VIII, 548 с.
10. Кириллова книга: Сборник. М.: Печатный двор, 21 апреля 1644. 588 лл. Строк: 25. Шрифт: 10 строк=89 мм. Орнамент: инициалов 1; заставок 9 с 6-ти досок.
11. Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века / Рос. акад. наук. Ин-т Рос. истории. М.: Наука, 2000. 292, [2] с.
12. Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Историко-литературное исследование. Киев, 1901 г. (дата обращения: 01.01.2024).
13. Материалы для истории раскола за первое время его существования / Под ред. Н. Субботина. М.: 1881. Т. 7. (дата обращения: 01.01.2024).
14. Нафанаил (игумен Киевского Михайловского монастыря; XVII в.). Книга о вере. М.: Печатный двор, 8 мая 1648. 290 л.
15. Опарина Т.А. К вопросу об использовании III книги Ездры в русской публицистике XVI-XVII вв. // Общественное сознание, книжность, литература периода феодализма: сб. статей. Новосибирск, 1990. С. 143-149.
16. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М.: 1981; репринт – М.: 1993. С. 21 и 386.
17. Просветитель или обличение ереси жидовствующих: Творение преподобного отца нашего Иосифа, игумена Волоцкого. Казань: 1857 (дальнейшие переизд. без изменений – Казань, 1882, 1892 и 1904 гг.).
18. Русское старообрядчество: В 2-х том. / Сост. Г.М. Прохоров. М.: Ин-т ДИ-ДИК, Квадрика 2009. 688 с.
19. Феодор (Иванов; диакон Московского Благовещенского собора; 1682). Собрание творений / дьякон Федор. СПб.: Quadrivium, 2019. 572 с.
20. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2009. 367 с.

On the question of the influence of the Third Book of Ezra on the ideas of the Old Believers about the royal power

Lachin I.V.,
bachelor of 3 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Andreev Igor Lvovich,
Professor of the Department of History of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Historical Sciences

Abstract. This work makes an attempt to trace the influence of one of the non-canonical books of the Old Testament (Book III of Ezra) on the transformation of Old Believers' ideas about royal power, as well as the role of the tsar in the events of the schism. The author concludes that the work mentioned above had a serious impact on the desacralization of the royal power in the eyes of some pillars of the schism.
Keywords: The third book of Ezra, Old Believers, church schism XVIII century., Alexey Mikhailovich, Fyodor Alekseevich, Patriarch Nikon, eschatology, images of power.

References:

1. Avvakum, the protopope. A collection of creations. St. Petersburg: Publishing project «Quadrivium», 2017. 1232 p.
2. The Bible [Ostrog Bible]. Ostrog: Ed. Ivan Fedorov, 1581. 628 p.
3. The Bible. Books of Holy Scripture of the Old and New Testaments with parallel passages and appendices: in synodal translation. Moscow: Nicea, 2016. 1592 [1] p.
4. Bubnov N.Y. The Old Believer book in Russia in the second half of the XVII century: Sources, types and evolution / B-ka Russian Academy of Sciences. St. Petersburg: BAN, 1995. 434 [1] p.
5. Waldenburg V.E. Ancient Russian teachings on the limits of tsarist power: Essays on Russian political literature. from St. Vladimir to the end of the 17th century / [Op.] By Vladimir Waldenberg. P: type. A. Behnke, 1916. X, 463 p.
6. Danilevsky I.N. How Sergius of Radonezh became the hero of the Battle of Kulikovo // Homeland. 2014. №5.: 11-15.
7. Danilevsky I.N. Semantics of the Oprichnina Palace and the meaning of the Oprichnina: on the issue of the system of evidence in historical reconstruction // Bulletin of Tomsk State University. History. 2017. №48.: 29-37.
8. Demkova N.S. From the history of Early Orthodox literature: 4. The «Confession» of Ignatius Solovetsky (1682) and the responses of contemporaries to the defeat of the Solovetsky Monastery by the tsarist troops in 1676 // TODRL. L., 1983. Vol. 37. 322 p.
9. Kapterev N.F. Patriarch Nikon and Tsar Alexei Mikhailovich: Vol. 1-2 / Prof. N.F. Kapterev. Sergiev Posad: type. Holy Trinity. St. Sergius Lavra, 1909-1912. 2 Vols.; Vol. 2. 1912. VIII, 548 p.
10. Kirillov's book: A collection. Moscow: Printing Yard, April 21, 1644. 588 ll. Lines: 25. Font: 10 lines = 89 mm. Ornament: initials 1; screensavers 9 from 6 boards.
11. Lukin P.V. Folk ideas about state power in Russia of the XVII century / Russian Academy of Sciences. Institute of Russian History, Moscow: Nauka, 2000. 292 [2] p.
12. Malinin V. Elder of the Eleazar monastery Philotheus and his epistles. Historical and literary research. Kiev, 1901. (date of the address: 01.01.2024).
13. Materials for the history of the split during the first period of its existence / Edited by N. Subbotin. Moscow: 1881. Vol. 7. (date of the address: 01.01.2024).
14. Nathanael (abbot of the Kiev Mikhailovsky Monastery; XVII century.). A book about faith. Moscow: Printing Yard, May 8, 1648. 290 sheets.
15. Oparina T.A. On the question of the use of the III book of Ezra in Russian journalism of the XVI-XVII centuries // Public consciousness, bookishness, literature of the period of feudalism: collection of articles. Novosibirsk, 1990.: 143-149.
16. Correspondence of Ivan the Terrible with Andrei Kurbsky. Moscow: 1981. reprint - Moscow: 1993.: 21 and 386.
17. Enlightener or denunciation of the heresy of the Judaizers: Creation of our reverend father Joseph, hegumen Volotsky. Kazan: 1857 (further re-release. unchanged – Kazan, 1882, 1892 and 1904).
18. Russian Old Believers: In 2 volumes / Comp. G. M. Prokhorov. Moscow: In-t DIK, Quadrika 2009. 688 p.
19. Theodore (Ivanov; deacon of the Moscow Annunciation Cathedral; 1682). Collection of creations / Deacon Fedor. St. Petersburg: Quadrivium, 2019. 572 p.
20. Yurganov A.L. Categories of Russian medieval culture 2nd ed., ispr. and additional St. Petersburg: Center for Humanitarian Initiatives, 2009. 367 p.