Аннотация. В статье рассматривается образ лягушки в мифе, фольклоре и литературе. Анализ семантики образа в различных культурах позволяет выявить некоторые закономерности. Так, образ лягушки в фольклорных и литературных произведениях часто связан с мотивом обманутого ожидания. Генезис этой связи остается неопределенным, хотя возможны гипотезы.

Ключевые слова: миф, атланты, образ лягушки, Эзоп, Аристофан, И.С. Тургенев, В.М. Гаршин, М.А. Булгаков, Р. Акутагава.

Образ лягушки в качестве особого символа присутствует в разных культурах. В египетской мифологии богиня Хекет, изображавшаяся в виде лягушки или женщины с лягушкой на голове (или с лягушачьей головой), была богиней влаги, дождя, женственности и материнства, она также была связана с ежегодными разливами Нила, деторождением и плодородием. В Бирме и Индокитае с образом лягушки нередко связывался злой дух, который проглатывал луну. В одном из гимнов Ригведы говорится, что лягушки появляются в сезон дождей и подают голос, пробужденный к жизни богом грозы Парджаньей. Образ лягушки часто сопровождает схему мирового древа или трех космологических зон в различных традициях (Это хтоническое животное соотносилось с нижним миром подземных вод. Иногда с лягушкой связываются водные элементы хаоса.).

В некоторых случаях лягушка (как черепаха) держала на спине мир, в других – была божеством (хозяином) разных космологических зон. Так, в поверьях алтайцев лягушка обнаруживает гору с камнями, из которых добывается первый огонь. Существует легенда о том, что лягушки произошли от людей, которые утонули во время Всемирного потопа. В филиппинском этиологическом мифе в лягушку превращается упавший в воду мужчина, которого жена переносила в корзине через реку. Модификации мотива обращения прослеживаются в русском и общеевропейском фольклоре, преимущественно в сказке. У мексиканских индейцев лягушка выступает в качестве прародительницы всего человеческого рода, а у манси – в качестве тотема.

Интересна японская символика лягушки. В стране восходящего солнца лягушки являлись символом благополучного возвращения домой из путешествия, паломничества, поездки, так как слово «лягушка» – kaeru в японском языке созвучно слову «возвращение». Изображения лягушек дарят отправляющимся в дальнюю дорогу или же переезжающим на новое место жительства. Амулет в виде лягушки кладется в кошелек, так как считается, что он возвратит деньги.

Как и в европейской культуре, лягушек связывают с дождем, необходимым для получения богатого урожая, считают их посланниками водных божеств. В Японии существует поверье о Оо-гама – «Большой жабе». В «Ehon Hyaku Monogatari» (1841) говорится, что Оо-гама живет в горах Ивакуни, которые находятся в префектуре Ямагути. Летом гигантская жаба поедает змей. Кроме того, в лапах у нее копье, и она нападает на всех без разбору. С одной стороны, лягушки являются символами благополучия и богатства, связаны с дождем, но, с другой стороны, есть и нечто демоническое в их облике и поведении. Меньше общего в японских поверьях, по сравнению с другими культурами, с семантикой материнства и деторождения.

В Библии лягушка (жаба) ассоциируется с ересью и является отрицательным символом (см. ниже).

В исследованиях по славянской мифологии [8], [11] рассмотрены мифы о том, что лягушки являются прямым продолжением земли, то есть появляются из почвы, увлажненной оплодотворяющим дождем, и эта связь объединяет лягушек уже не с небом, а с землей. Иногда проглоченная лягушка ассоциируется с беременностью, а в некоторых случаях используется в качестве ингредиента для приворотного зелья, и даже для создания эликсира бессмертия. Согласно народным поверьям, колдуны и ведьмы с помощью лягушек передавали свой опыт ученикам, для этого лягушек проглатывали. В лягушке часто видели дух умершего, душу ребенка, похороненного некрещеным.

Таким образом, лягушка реализует ряд функций: положительных (связь с плодородием, производительной функцией, возрождением) и отрицательных (связь с хтоническим миром, мором, болезнью и смертью).

Обращаясь к русскому фольклору, вспомним распространенный сюжет про Ивана-царевича и его жену, которая меняла свой облик, превращаясь из лягушки в прекрасную девушку. Обычно эта история рассматривается в контексте символики перехода героя из одного состояния в другое, т.е. инициации. Однако этот сюжет можно трактовать иначе. Так, герой сказки берет в жены лягушку, веря в ее слова о том, что это его судьба. После удачно выполненных женой заданий у Ивана-царевича появляются оптимистичные ожидания, однако царевна-лягушка пропадает, и герою приходится ее искать. Так, эти ожидания оборачиваются трагическим опытом, потому что Иван-царевич не соблюдает сказочный запрет, самое важное условие: он не сберег лягушачью кожу. Однако сказка все равно заканчивается оптимистично: герои остаются вместе, но сама идея неоправданных ожиданий сохраняется, являясь в какой-то степени одним из двигателей сюжета. Иван-царевич мог и смириться со своим положением, но решил все-таки пойти на поиски. Это обеспечивает движение сюжета: трагический опыт оборачивается счастливым концом. Рассматривая сюжет в терминах В.Я. Проппа, напомним, что первоначальным импульсом является «недостача».

Сравним нашу сказку с японской сказкой о двух лягушках, которые решили выбраться из своего родного города, чтобы найти другое место для жизни. Однако в конце концов они пришли к тому, что везде одно и то же, поэтому смысла искать что-то новое нет. Хотя на самом деле они никуда и не уходили, просто из-за их расположения выпученных глаз каждая из лягушек видела свой родной город. Вернувшись, лягушки стали распространять свое ложное знание. С одной стороны, здесь реализуется функция лягушек служить источником неверных знаний, с другой же – сохраняется мотив неоправданных ожиданий, как и в басне Эзопа «Две лягушки», русском фольклоре.

Рассмотрим литературные примеры, проверяя гипотезу: связан ли с образом лягушки мотив неоправданных ожиданий.

В комедии Аристофана «Лягушки» земноводные поют хором в царстве мертвых, сопровождая Диониса по реке Стикс. Вероятно, лягушки – это души умерших людей, но с лягушачьим хором связан комический эффект. Так, образ лягушек в комедии соотносится с одним из вариантов их представления в мифологии, а именно – представлением о связи с подземным миром. Вопреки традициям греческой драмы, в комедии Аристофана два хора: хор лягушек сменяется хором мистов (посвященных в Элевсинские мистерии). Но может быть и так: лягушки – те же мисты, превращенные в ходе мистерий. Афинский зритель хохотал до упаду, не хуже, чем дворовые мальчишки над лягушками Базарова. Дионис собирался найти в Аиде Еврипида как лучшего трагика и вернуть его в мир живых, чтобы репертуар театров не оскудел. Однако, вопреки надеждам Еврипида и своим первоначальным намерениям, Дионис решает вывести из Аида не Еврипида, а Эсхила. Напрасно Еврипид хвастливо заявлял об Эсхиле: «В искусстве нашем я сильней его»! [2, c. 176]. Снова мотив обманутого ожидания.

Образ лягушки используется в баснях с сюжетом «Лягушки, просящие царя». У Эзопа и у Крылова есть общий мотив: лягушки хотят изменить свою жизнь и просят об этом Зевса: «Лягушкам стало не угодно правление народно, и показалось им совсем не благородно без службы и на воле жить» [3]. Сами земноводные в басне являются воплощением ожиданий, которые не оправдываются, потому что сначала Зевес посылает им безвольного правителя («деревянный чурбан»), лягушек такой правитель не устраивает, и просят они другого, но и новый правитель их ожиданий не оправдывает, потому что Зевес им посылает журавля (у Эзопа – змею), который поедает лягушек. Так лягушки остаются ни с чем.

Читателям памятен эпизод в романе «Отцы и дети» И.С. Тургенева, когда Базаров разговаривает с дворовыми мальчишками о лягушках. По мнению героя, люди такие же, как лягушки: «…Так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим…» [10, с. 21-22].

В мифах лягушки помогают передавать опыт, но, с другой стороны, они символизируют ложное знание. Вероятно, именно это значение реализуется в романе. Базарова интересуют тайны природы, однако его мировоззрение ограничено материализмом, базаровская антропология сводит человека чуть ли не до уровня животного мира. Препарирование лягушек дает то самое знание о живых организмах (и лягушках, и человеке), к которому стремится герой, но это знание неполное, а абсолютизация его ведет к заблуждению. Осознает это Базаров слишком поздно. Лягушка становится символом трагического опыта для героя. Существует «вечная тайна отношений между человеком и природой» [5, с. 105], и эту тайну не постичь с помощью микроскопа и химических препаратов. Базаров пытался противиться общему закону бытия, однако он не может не видеть, что человеческая жизнь – мгновение по сравнению с вечностью природы. В конце романа герой думает о том, что после его смерти в природе ничего не изменится. Поэтому человек ничем не отличается от божьих тварей, и только в этом смысле все люди – те же лягушки.

В сказке В.М. Гаршина «Лягушка-путешественница» образ лягушки – центральный. Важно, что образ связан с пространственной семантикой: лягушка оказалась там, где ей не место, из-за того, что надеялась продемонстрировать свое превосходство. Она самоуверенна и думает, что летит на юг. Топос болота, где полет лягушки-путешественницы заканчивается, наделен особой семантикой. По Данте, болото – один из кругов ада, символизирующих равенство физического и духовного разложения. В христианской традиции лягушки символизируют нахождение на низшей ступени в духовном развитии. Так, лягушка возвращается к своему исходному состоянию, ее надежды на невозможное не оправдались. Таким образом, и в сказке Гаршина с образом лягушки связаны несбывшиеся ожидания, трагический опыт.

В фантастической повести Булгакова «Роковые яйца» образ лягушки пронизан сложной символикой. Главный герой – Персиков ставит на лягушках опыты, открывая луч жизни, способный менять структуру клеток, однако этот луч, впервые показавший свою силу как раз на лягушках, оказывается страшным оружием, которое привело всех к катастрофе. Можно сказать, что в этом произведении лягушки тоже являются символом ложного знания. Персиков хотел постичь тайны жизни, но природу невозможно изучить до конца, а потому его опыты только привели к неудаче. И снова мы сталкиваемся с тем, что с образом лягушки неразрывно связана идея неоправданных ожиданий.

В рассказе Р. Акутагавы «Слова Пигмея» через метафорический образ лягушки передается состояние героя: «Лягушка, прыгнувшая в старый пруд в саду, разбила столетнюю печаль. Но лягушка, выпрыгнувшая из старого пруда, может быть наделена столетней печалью. Жизнь Басе была жизнью наслаждений. Но на любой взгляд – и жизнью страданий. Чтобы, улыбаясь, наслаждаться, надо, улыбаясь, страдать» [1, с. 331]. Здесь лягушка выступает в качестве символа вечного круговорота. В другом его произведении («Лягушки») земноводные, с одной стороны, высмеиваются, но, с другой, этот рассказ также раскрывает тему круговорота жизни, и, как следствие, обманутых ожиданий. Лягушка, вообразившая, что она – центр мироздания, внезапно проглочена притаившейся змеей. О том, что вся вселенная существует только для лягушек, думают лишь сами земноводные, однако они все равно вынуждены подчиняться законам природы, как бы они ни хотели думать иначе. Лягушки оказываются пищей змеи.

Общая семантика образа или мотива лягушки: символика или сюжетная связь с мотивом неоправданных ожиданий (или ложного знания). Вероятно, преобладание этого значения связано с изначальным двойственным восприятием их в сознании человека. В Библии с жабами сравниваются «три духа нечистых», выходящие «из уст лжепророка» (Откр., 16:13). По мысли Дж. Тресиддера, это означает, что лягушка «ассоциируется с ересью» [9, с. 208], т.е. с ложными представлениями. «Лягушки были забавными символами глупых желаний» [9, с. 208], – итожит автор словаря символов (Кроме того, нашествие жаб представляло собой, как известно, одну из казней египетских.). Земноводные в мифе имеют и положительные функции, и отрицательные, в литературных сюжетах они сначала дают героям надежду, которая потом оборачивается негативным опытом для них.

Так, исследуя образ лягушки с опорой на мифореставрационный метод [6], [7], мы подошли к вопросу: почему это так? Если человечество, согласно некоторым фантастическим теориям палеоконтакта, не первое население планеты Земля, если до нас жили на планете атланты и лемурийцы, то, может быть, память о грандиозном крушении надежд досталась мифу от них (см., например: [4]). Атланты и лемурийцы были людьми с чертами земноводных: с жабрами, огромными глазами и межпальцевыми перепонками. Но от всемирного потопа это их не спасло.

Список литературы:

  1. Акутагава Р. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4: Философия жизни. Эссе. Миниатюры. Статьи. Письма. М.: Полярис, 1998. 575 с.
  2. Аристофан. Лягушки // Античная литература. Греция. Антология. Ч. 2. М.: Высшая школа, 1989. С. 147-209.
  3. Крылов И.А. Лягушки, просящие царя. (дата обращения: 22.05.2024).
  4. Мулдашев Э.Р. От кого мы произошли? М.: Ариа-Аиф, 2000. 448 с.
  5. Недзвецкий В.А., Пустовойт П.Г, Полтавец Е.Ю. И.С. Тургенев «Записки охотника», «Ася» и другие повести 50-х годов, «Отцы и дети». М.: Изд-во МГУ, 1998. 112 с.
  6. Полтавец Е.Ю. Система терминов в методе мифореставрации // Русское литературоведение ХХ века: имена, школы, концепции: Материалы Междунар. науч. конф. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2012. С. 192-196.
  7. Полтавец Е.Ю. Мифореставрационный метод изучения литературы // Литературоведческие стратегии и практики XXI века. Подготовка диссертационного исследования: Учеб.-мет. пособие для аспирантов. М.: Книгодел, 2023. С. 48-61.
  8. Славянский и балканский фольклор: Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. М.: Наука, 1986. 272 с.
  9. Тресиддер Дж. Словарь символов. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001. 448 с.
  10. Тургенев И.С. Собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1981. Т. 7. 559 c.
  11. Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии. М.: АСТ, 2001. 622 с.

The image of a frog and the motif of deceived expectation in myth, folklore and literature

Aleshkova A.S.,
bachelor of 4 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Poltavets Elena Yurievna,
Associate Professor of the Department of Philology of the Institute of Humanities Moscow City University, PhD in Philological Sciences, Associate Professor

Abstract. The article examines the image of a frog in myth, folklore and literature. Analysis of the semantics of the image in different cultures allows us to identify some patterns. Thus, the image of a frog in folklore and literary works is often associated with the motif of disappointed expectations. The genesis of this connection remains uncertain, although hypotheses are possible.
Keywords: myth, Atlanteans, image of a frog, Aesop, Aristophanes, I.S. Turgenev, V.M. Garshin, M.A. Bulgakov, R. Akutagawa.

References:

  1. Akutagawa R. Collection op.: in 4 vols. Vol. 4: Philosophy of life. Essay. Miniatures. Articles. Letters. Moscow: Polaris, 1998. 575 p.
  2. Aristophanes. Frogs // Ancient literature. Greece. Anthology. P. 2. Moscow: Higher School, 1989.: 147-209.
  3. Krylov I.A. Frogs asking the tsar. (date of the address:05.2024).
  4. Muldashev E.R. From whom did we come? Moscow: Aria-Aif, 2000. 448 p.
  5. Nedzvetskiy V.A., Pustovoit P.G., Poltavets E.Yu. I.S. Turgenev «Notes of a hunter», «Asya» and other stories of the 50s, «Fathers and Children». Moscow: Publishing House of Moscow State University, 1998. 112 p.
  6. Poltavets E.Yu. The system of terms in the method of mythorestavation // Russian literary criticism of the twentieth century: names, schools, concepts: Materials of the International Scientific Conference. Moscow: Moscow State University named after M.V. Lomonosov, 2012.: 192-196.
  7. Poltavets E.Yu. Mythological method of studying literature // Literary strategies and practices of the XXI century. Preparation of a dissertation research: An educational and methodological guide for graduate students. Moscow: Knigodel, 2023.: 48-61.
  8. Slavic and Balkan folklore: The spiritual culture of Polesie on a common Slavic background. Moscow: Science, 1986. 272 p.
  9. Tresidder J. Dictionary of symbols. Moscow: FAIR-PRESS, 2001. 448 p.
  10. Turgenev I.S. Collection op. and letters: in 30 vol. Moscow: Science, 1981. Vol. 7. 559 р.
  11. Shaparova N.S. A short encyclopedia of Slavic mythology. Moscow: AST, 2001. 622 p.