Аннотация: Статья посвящена исследованию историософского феномена в романе австралийского писателя М. Зусака «Книжный вор». Рок еврейского этноса – одна из важнейших проблем романа, конципирующая авторские историософские взгляды. В центре повествования этой сюжетной линии – Макс Ванденбург. В его лице разворачивается метаобраз героя-еретика, символизирующего противостояние всей еврейской нации с армией НСДАПа.
Ключевые слова: фашизм, война, Германия, гонение на евреев, постум-нарратив, Хрустальная ночь, Маркус Зусак.
Экскурсия по страданиям:
Слева от вас, а может, справа, может, прямо
впереди вы видите тесную темную комнату.
В ней сидит еврей.
Он – мразь.
Он умирает с голоду.
Он боится [5, c. 154].
Роман «Книжный вор» М. Зусака, написанный в 2005 г. австралийским писателем, освещает ряд важных проблем, таких как жизнь и смерть, любовь и ненависть, война и мир. Повествование разворачивается от лица Смерти – всевидящего образа, который засвидетельствовал все ужасы этого мира, присутствует при катастрофах и служит величайшим злодеям, который видит все хорошее и плохое в человеке и не понимает, как две эти крайности могут сочетаться в одном лице.
Этот роман не только про смерть, но еще и про жизнь, порой становящуюся тяжелой ношей, выносить которую даже у самых отважных и твердых не остается сил. В этой связи проблема дефиниции категорий «жизни» и «смерти» часто носит оксюморонный характер.
Повествование о тяготах жизни евреев во времена фашистской Германии и девочке Лизель Мемингер, на глазах которой разворачиваются ужасы войны, выстраивается в поэтике нарратива катастрофы. Важную роль играет и мифологизация образа Смерти, выступающей своего рода нарратором-наблюдателем.
В.Б. Зусева-Озкан, исследуя повествование мертвеца, реализующее невозможный, согласно Р. Барту, акт высказывания (то есть утверждающее одновременно два противоположных факта – Жизнь и Смерть), вводит понятие постум-нарратив и отмечает нарративный парадокс, распространившийся в литературе рубежа двух последних веков. Однако этот прием – постум-нарратив (то есть посмертный нарратив) – был известен еще в древности: это повествование от лица мертвеца [6, c. 28]. Как считает Зусева-Озкан, обращаясь к этому приему, необходимо продемонстрировать границы возможностей такого нарратива, затем определить его контекстуальный круг мотивов и, в конце концов, подойти к выстраиванию его генезиса [6, c. 28].
Мифологизм в романе становится и главным способом репрезентации авторской историософии. Так, исследователь Э.Ф. Шафранская вводит понятие «мифовая парадигма человечества» [9, с. 36], в рамках которой можно говорить о мифологичности авторских историософем, играющих основную роль в коррелировании мифологического и историософского уровней авторского художественного сознания. Современные филологи отмечают: авторское сознание выступает не только как референт мира, культуры, но и выражает архетипы коллективного бессознательного [3, с. 85]. На наш взгляд, именно коллективное бессознательное народа, не приемлющего любое проявление еврейства, фиксируется в романе Зусака.
Сюжет романа ярко иллюстрирует идеологию фашистов, гонения евреев, два лагеря немецкого народа: противников политических идеалов Гитлера и участников НСДАПа (нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei). Автор показывает разрушительную силу фашизма, потому рассказчиком и является персонаж по имени Смерть, персонифицирующий смерть, без которой немыслима ни одна война. Маркус Зусак создает образ антропоморфной Смерти как существо, способное чувствовать и сострадать, порой лить слезы. Смерть устает нести свою регулярную службу по переносу душ из земного мира в загробный. Смерть говорит, что она (он) мало чем отличается от человека, она (он) не носит ни серп, ни косý, а черный плащ с капюшоном, как и все обычные люди, надевает только в непогоду. У Смерти обычные черты лица, а вовсе не череп, который так любят цеплять на выдуманный лик смерти люди. Чтобы представить, как выглядит Смерть на самом деле, предлагает подойти и посмотреть на себя в зеркало [5, c. 339]. Смерть ощущает себя слугой войны, вынужденно и безропотно выполняющей волю начальника: «забирает души французских евреев в Освенциме, пропитывает белую простыню кровью солдат в Сталинграде, бросает бомбы на мирных жителей и сравнивает их дома с землей, отнимает у героев книги» [1].
Главная героиня – Лизель Мемингер – попадает на попечительство семьи Хуберманов, которые придерживаются антифашистских взглядов, не принимая участия в кровавой расправе с «мусором нации», к числу коего относятся евреи. Они, напротив, проявляют милосердие и гуманность, поскольку видят в принятом ими еврее Максе Ванденбурге равного себе, такого же человека, нуждающегося в защите и поддержке. Главу семейства Хуберманов Ганса называют «Der Juden Maler», то есть еврейский маляр или художник, потому что он покрывает краской жилища евреев, оскверненные оскорбительными надписями. Потому, рискуя собственной жизнью, эти немцы укрывают его в подвале, объятом тьмой. Надо отметить, что мотив убежища становится популярным в мировой литературе со второй половины ХХ в. по сей день (Э.М. Ремарк, Д. Дюрлахер, Д.И. Рубина, Э.-Э. Шмитт и др.; см.: [7, с. 84-98]).
Его жизнь словно сгусток тьмы, на протяжении многих лет он вынужден скрывать свое существование. Об этом метафорически говорит автор романа: даже самые страшные сны не сравнятся с той реальностью, в которой живет Макс Ванденбург. «Он не ел ничего, кроме скверного запаха из своего голодного рта», а когда от хозяев дома ему доставался кусок хлеба, он вгрызался в него, «пропихивая куски вниз по сухому коридору глотки», а «время от времени мимо брели голоса, и ему, бывало, почти хотелось, чтобы они постучали в дверь, распахнули ее, выволокли его наружу, на невыносимый свет» [5, c. 154]. Ему хотелось на волю, скорее, не столько чтобы увидеть свет, а чтобы стать свободным от уз, наложенных на него обществом, человеком, достойным без сокрытия топтать землю наравне со всеми расами.
Каток уничтожения евреев набирал обороты. Улицы Германии разжигали ненависть к подобным Максу: «Некоторые магазины были заброшены, и на них еще красовались желтые звезды и ругань на евреев» [5, c. 54]; «На двери была намалевана звезда цвета горчицы. Небрежно начертанные слова ЕВРЕЙСКАЯ МРАЗЬ подтекали по краям» [5, c. 202]; еврейские дома «хирургически точно» громили. Власть запугивала жителей: «Пропаганда информировала, что нашествие еврейских портных, которые отнимут у него всю клиентуру, – это лишь вопрос времени» [5, c. 63]. Быть евреем, по мнению общества, считалось тем же, что и быть католиком, то есть полной противоположностью немцам, а детям внушали, что быть светловолосым с голубыми глазами – это честь. Евреев ненавидели, поскольку считали их «главным преступником в смысле разрушения германского идеала», и учили этому детей. Достояние еврейской нации уничтожалось на глазах у жаждущей крови публики: «Половинка красного флага, два плаката с рекламой еврейского поэта, три книги и деревянная вывеска – с какой-то надписью на иврите» [5, c. 132].
Зусак прекрасно понимал всю тяжесть еврейской доли, потому смерть матери и брата Лизель Мемингер выставлялась им как везение – это лучше, чем быть евреем. Автор упоминает в романе события «Хрустальной ночи» (нем. Kristallnacht) – всегерманского и всеавстрийского еврейского погрома в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г., поводом к которому послужило убийство в Париже 17-летним польским евреем Гершелем Гриншпаном 7 ноября 1938 г. советника германского посольства Эрнста фон Рата [8, c. 5].
В начале 30-х гг. ХХ столетия евреев лишали всяческих прав. 15 сентября 1935 г. Рейхстагом были приняты Нюрнбергские законы о гражданстве и расе (Законы гетто). Граждане, чтобы не попасть в blacklist, вынуждены были документально заверить государство в своей расовой чистоте. Также воспрещалось заключать браки и вступать в половые контакты с евреями, дабы избежать смешения немецкой крови с еврейской и сохранить немецкую честь. Рассказчик выказывает публичное мнение о том, что «евреи предпочитают все терпеть. Безропотно сносить унижения, а потом снова своим трудом пробиваться наверх» [5, c. 208], потому им приходится прогибаться, чтобы выжить, терпеть гонения и безропотно молчать, когда о них вытирают ноги. «Нельзя жениться на еврейке, но закон не запрещает драться с евреем» [5, c. 213], – отмечает еврей Макс Ванденбург.
Важно отметить роль деталей, в том числе цветовых, в описании психологического портрета еврея: бесшумный, бесцветный, серый. Серый символизирует пустоту, тоску, разочарование, взывает душу к стенаниям и плачу. С другой стороны, это цвет незаметности, он позволяет слиться с пространством, толпой, стать их частью. Так, еврей Макс Ванденбург был облачен в одежды серого цвета, олицетворяющего его скрытость, растворение. «Серая» жизнь лишена радости, счастья, она походит лишь на выживание. «Для него есть только одно место – подвал. Холод и одиночество – пусть. Он еврей, и если ему где-то предназначено существовать, то лишь в подвале или ему подобном тайнике выживания» [5, c. 230].
Из фантазий Макса Ванденбурга складывается представление о столкновении на боксерском ринге целой нации в его лице с Адольфом Гитлером:
«Непобежденный! – провозглашает распорядитель боя. – Против массы евреев и всяких других врагов германской идеи! Герр фюрер…» [3, c. 278];
«Бой состоял только из одного раунда, но он длился много часов, и почти все время происходило одно и то же. Фюрер долбил еврейскую боксерскую грушу. Все вокруг было в еврейской крови» [5, c. 280], – так глазами Макса мы видим ситуацию, разворачивающуюся в фашистcкой Германии.
Смерть принимал каждую еврейскую душу как новорожденную, «слышал их последние задушенные вопли. Исчезающие слова. Наблюдал их видения любви и освобождал от страха» [5, c. 385]. Избавлением от рока для них был конец жизни. И даже у Смерти все происходящее вызывало безысходное отчаяние.
Безысходность земного существования евреев показана в такой сцене: явившись по приказу и выйдя на дорогу, евреи зашагали, земля задрожала от их шагов; их глаза выделялись на голодных черепах; всюду была грязь, она липла к ним со всех сторон; их толкали конвойные, евреи падали [5, c. 431]. Страдающие, изможденные люди не просили пощады у толпы зевак, они просили объяснения происходящего с ними. Их рок был предначертан в Библии от Иова (11:16): «Звезды Давида, нашитые на одежду, горе, неотделимое, будто предписанное им» [2, c. 545]. У них не было половой и возрастной принадлежности: кто из них женщины, кто из них мужчины, кто молод, кто стар – понять было нельзя, они были евреями.
Надежду еврея здесь символизирует хлеб. В священном писании хлеб – атрибут изгнания, потому что Бог завещал: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19) [2, c. 3]. Когда коленопреклоненному еврею протянул хлеб Ганс Хуберман, конвойный нанес несколько ударов осужденному, будто обрушивая на него всю кару Небес. Да исполнился рок еврейской нации.
Антиутопическая эсхатология фашизма ХХ в. репрезентируется в романе М. Зусака «Книжный вор» в призме мифопоэтической теории Э.Ф. Шафранской [10], акцентирующей внимание на широком понимании мифа. Прежде чем говорить о собственно эстетической специфике постум-нарратива в современном постмодернистском романе, важно дефинировать такие его ключевые мифологические аспекты, как танатологический комплекс, мортальный сюжет и мотивы смерти. Именно эти структуры определяют формальные и смысловые координаты нарративных стратегий повествования от лица «умершего», но пребывающего в нарративной сознательности персонажа.
Эсхатология Зусака и есть основа его авторской историософии и танатологического понимания судьбы человечества. Но роман не о том, что смерть правит бал жизни, а о том, что история человечества в целом, история еврейского народа – это торжество жизни, которая дана свыше и дана для искупления и прощения. В конце романа Смерть приходит за Лизель и отдает ей книгу ее жизни.
«Культурная память», вобравшая историю «умирания» и «возрождения» целого этноса, предопределила особый стиль «философствующего сознания» в произведениях постум-нарратива [4, с. 106]. Мировая культура хранит подтверждение описанной автором в произведении исторической трагедии еврейского народа.
Список литературы:
- Алексеева И.В. Детство и фашизм в романе Маркуса Зусака «Книжный вор» // Международный педагогический портал. 2019. (дата обращения: 15.04.2024).
- Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового завета // Псалтырь. М.: Российское библейское общество, 1992. 1340 с.
- Гарипова Г.Т. Календарь Москвы: «Собрание утонченных» и пространство Лондона в метасознании Хамида Исмайлова // Genius loci в литературе, искусстве, культуре. СПб.: Свое изд-во, 2018. С. 71-86.
- Гарипова Г.Т. Специфика социокультурной модели узбекской литературы в постсоветскую эпоху // Проблемы распада и наследия СССР в современном публичном пространстве: Сб. науч. статей. М.: Книгодел, 2021. С. 105-116.
- Зусак М. Книжный вор. М.: Э, 2016. 604 с.
- Зусева-Озкан В.Б. Повествование от лица мертвеца в современной прозе // Новый филологический вестник. 2022. №2(61). С. 28-38.
- Матенова Ю.У., Шафранская Э.Ф. Современная франкоязычная литература. Межкультурное взаимодействие: Учебник и практикум для вузов. М.: Юрайт, 2023. 225 с.
- «Хрустальная ночь»: Уроки истории: Методическое пособие. М.: Центр и Фонд «Холокост»: МИК, 2008. 112 с.
- Шафранская Э.Ф. Роман Т. Толстой «Кысь» глазами учителя и ученика: мифологическая концепция романа // Русская словесность. 2002. №1. С. 36-41.
- Шафранская Э.Ф. Современная русская проза: Мифопоэтический ракурс. М.: Ленанд, 2015. 216 с.
Fascism as the rock of the jewish ethnosisa: historiosophy of the novel M. Zusak «The book thief»
Zavyalova E.Yu.,
undergraduate of 2 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Garipova Gulchira Talgatovna ,
Professor of the Department of Philologу of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Аssistant Professor
Abstract. The article is devoted to the study of the historiosophical phenomenon in the novel «The Book Thief» by the Australian writer M. Zusak. The fate of the Jewish ethnic group is one of the most important problems, which the author complements the main plot, but at the same time has a wide range of features. At the center of the narrative of this storyline is Max Vandenburg. In his person the confrontation between the entire Jewish people and the NSDAP army unfolds.
Keywords: fascism, war, Germany, persecution of Jews, postum-narrativ, Kristallnacht, Markus Zusak.
References:
- Alekseeva I.V. Childhood and fascism in the novel «The Book Thief» by Markus Zusak // International pedagogical portal. 2019. (date of the address: 15.04.2024).
- Bible. Books of the Holy Scriptures of the Old and New Testaments // Psalter. Moscow: Russian Bible Society, 1992. 1340 p.
- Garipova G.T. Moscow calendar: «Gathering of the refined» and the space of London in the metaconsciousness of Khamid Ismailov // Genius loci in literature, art, culture. St. Petersburg: Svoe publishing house, 2018.: 71-86.
- Garipova G.T. Specifics of the sociocultural model of Uzbek literature in the post-Soviet era // Problems of the collapse and legacy of the USSR in modern public space: Collection. scientific articles. Moscow: Knigodel, 2021.: 105-116.
- Zusak M. Book thief. Moscow: E, 2016. 604 p.
- Zuseva-Ozkan V.B. Narration from the perspective of a dead man in modern prose // New Philological Bulletin. 2022. №2(61).: 28-38.
- Matenova Yu.U., Shafranskaya E.F. Modern French-language literature. Intercultural interaction: Textbook and workshop for universities. Moscow: Yurait, 2023. 225 p.
- «Crystal Night»: History Lessons: Methodological Guide. Moscow: Holocaust Center and Foundation: MIC, 2008. 112 p.
- Shafranskaya E.F. T. Tolstoy’s novel «Kys» through the eyes of a teacher and student: the mythological concept of the novel // Russian Literature. 2002. №1.: 36-41.
- Shafranskaya E.F. Modern Russian prose: Mythopoetic perspective. Moscow: Lenand, 2015. 216 p.