Аннотация. Автор статьи анализирует константы «чужого мира» в романе Анны Старобинец «Живущий». Отмечается, что жанровый синкретизм, свойственный роману, предопределяет и специфику миромоделирования особого художественного социомира, в котором соединяются фантастические, фэнтезийные и антиутопические координаты. Статья акцентирует внимание на концепции новейшей цивилизации, провиденциально антиутопической – это трагическая реальность апокалиптического бытия, в котором человеческое общение подменяется смс-сообщениями; границы действительности и виртуальной реальности эсхатологически разрушаются.
Ключевые слова: антиутопия, современная литература, синкретизм, социомир, Анна Старобинец.
В современных антиутопиях действие, как правило, разворачивается в будущем, в пространстве, отчужденном от остального мира, и, соответственно, представляющем собой некий «чужой мир», в котором среди своих должен появиться Чужой, выполняющий роль Мессии-еретика. Границы между своим миром и чужим не просто уничтожаются – происходит апокалиптическая подмена своего навязанным чужим. Выявляя антиутопическую суть, связанную с подменой реальности, писатели конструируют особые знаки, которые совпадают с оппозицией «свой – чужой». Размышляя о мифологической стороне антиутопического романа Т. Толстой «Кысь», исследователь Э.Ф. Шафранская пишет о «мифовой парадигме человечества» [6, с. 36], концептуализируя в качестве таких особых знаков мифы, мифологемы, архетипы и иные концепты мифологического сознания.
В романе Анны Старобинец «Живущий» мы видим антиутопию, которая строится на принципе смешения констант фантастического, фэнтезийного и антиутопического начал. Поэтому, говоря о его «мифовой парадигме», важно разграничивать ряд художественных категорий мифопоэтики. Анализируя сложные синтетические программы в современном художественном миромоделировании, Г.Т. Гарипова отмечает, что «сознание перестает быть лишь атрибутом-определением (человека, мира, культуры) и приобретает статус пространственной existensia, соотносимой с языковыми кодами и архетипами бессознательного» [1, с. 85]. Так, писательница, наряду с синкретическими мифообразами, использует фантастические неомифы, соотносимые не столько с архетипическими смыслами, сколько с современными социоконстантами и языковыми кодами.
Исследователь И.В. Тараненко выделяет следующие константы синкретизации внутреннего пространства современных антиутопий: ритуализация жизни, антропоцентричность, статичность времени и замкнутость пространства [5]. В свою очередь, Б.А. Ланин констатирует эти же категории, но и добавляет новые. Ученый считает, что антиутопии строятся вокруг определенных критериев: сатира на утопическую модель общества, регламентация жизни в моделируемом социуме, ритуализация жизни, а основным конфликтом становится противоречие между личностью и социальной средой [3].
В романе «Живущий» такая синтетическая мифомиромодель проектируется на основе реальности интегральной виртуальной сети (социо), которая, объединяя сознание всех людей, превращается в эквивалент сегодняшней Нейросети. Количество людей неизменно и контролируется компьютерной Системой, подчинившей себе все киберпространство. Конвергенция социальных сетей с нейронной сетью головного мозга приводит к экзистенциальной и нравственной деградации и культурному упадку нового мира. Все это отвечает жанровой специфике фантастики (поджанру киберпанку), провозглашающей главенство информационных технологий и кибернетики, а также деградацию социального устройства: «Hight tech. Low life». При этом реальная жизнь, к которой мы привыкли, которая всё время была устойчива и неизменна, исчезает, ее начинает постепенно подменять и замещать пространство чужой жизни, которое моделируется в биполярной плоскости реальности – виртуальности.
Благодаря фантастическому описанию технических изобретений новейшей цивилизации, писательница изобразила трагическую реальность апокалиптического бытия. С первых строк Анна Старобинец создает зловещую атмосферу, присущую тоталитарному государству. Диктатура достигает апогея в своем давлении на человека и общество – реинкарнация (переселение душ) становится официальной доктриной, и, более того, налажен непрерывный автоматизированный учет места и времени возрождения человека, который умер только что. Всем умершим, а это «переселяющиеся души», присваивается идентификационный код (нумер, в коннотации Е. Замятина), число душ неизменно (3 млрд. человек), между смертью и новым рождением души проходит строго пять секунд, поэтому смерть называется «5 секунд тьмы». В книге описано общество, радикально отличающееся от нашего реального. Его правила, законы жизни отличаются от нашей привычной этики и морали. Эмоции и чувства, являющиеся фундаментом нашего общества, радикально отрицаются в романе «Живущий». Законы общества отрицают заботу о стариках, которые стали для этого мира лишними «иными/чужими» только потому, что не могут принести пользу обществу. Поэтому уход за ними – это всего лишь бессмысленная отсрочка мучительной дряхлости, раз есть возможность переродиться молодым, то и затягивать с этим процессом не стоит. И в нравственность возводится способность убить себя на пороге старости. Но если человек оказывается слаб, то его просто убивают в возрасте 65 лет. Любовь к детям объявлена вне закона. Будущее – это не продолжение, это перевоплощение. А потому материнская любовь – это ненужное излишество, семью заменяют интернаты (очень уж эта система похожа на инкубаторы Ч. Айтматова из его романа «Тавро Кассандры»).
Происходит девальвация индивидуальной свободы, ценность личной жизни падает, и это никого не напрягает, потому что каждому гарантировано бессмертие в реинкарнациях. Принятая в социомире концепция наследственной преступности разрушает принцип семейного воспитания и родовой преемственности. Это общество, в котором виртуальность не просто является приоритетом, а подменой действительности, ее отменой. В «Живущем» все люди, минуя приборы и аппараты (мозг-в-мозг), подключаются к Сети – социо, таким образом они одновременно могут находиться в разных мирах. Вещественная, или материальная реальность при этом ничего не значит, она позиционируется как «первый слой» Вселенной – в череде других одиннадцати слоев. Это приводит к потере интереса к реальности и упадку материальной культуры.
Реальная жизнь в «Живущем» уходит на самое последнее место, если бы общество могло обойтись без физического тела, оно давно отказалось бы от этого мира. Главное место занимает «виртуальная жизнь», это всё, что есть у людей: они этим дорожат, они существуют и живут там. Личность не способна функционировать без подключения к «социо» – потому Зеро, главный герой романа, выглядит обреченно одиноким. «Второй слой» реальности совершенно не похож на «первый» – это пространство, в котором обитает Зеро. Его психология определяется его инаковостью. В этом чужом социомире он дважды чужой. Архетипически он соотносится с антиутопическим героем-еретиком, но при этом, как никто из действующих персонажей, привязан к атрибутам старого мира. Но Старобинец не позиционирует его однозначно как Мессию или Спасителя, хотя в нем и есть провиденциальная функция, которой обычно наделяется бунтарь в антиутопиях. Отсутствие инкода у Зеро делает его в глазах «чужих» Мессией, Спасителем, который родился, чтобы изменить жизнь.
Как будто бы человечество достигло условного бессмертия, материализовав субъектность каждого, появляющегося во Всемирной сети. Однако реальность вносит свои поправки: Живущий вместе со слугами ведет тотальный контроль за всеми сторонами жизни населения, несогласные же жестоко наказываются. В книге объектом поклонения является Живущий: «После Великого Сокращения настала новая эра. Родился Живущий: человечество превратилось в единый, постоянно воспроизводящий себя организм. «Число Живущего неизменно», – так сказано в Книге Жизни. Живущий равен трем миллиардам – ни больше, ни меньше. Живущий счастлив. Живущий всеблаг. Живущий бессмертен… Ты тоже бессмертен. Живущий создал для тебя новый мир. В этом мире не важно, кто твой биологический предок – важно, кем ты был в прошлой жизни, до Паузы. В этом мире нет стран, городов и границ» [4, с. 93].
В романе не говорится о катастрофе, которая всё изменила и перевернула (подобная точка отсчета есть в романе Т. Толстой «Кысь»). Но именно после этой неназванной, грандиозной катастрофы самой величайшей ценностью человечества стала информация, а доступ к Сети – главным ресурсом жизни и бессмертия. Людям достаточно подключиться к сети через мозг с встроенными имплантатами, и готовые рецепты счастья сами встраиваются в экзистенциальное поле личности. Выяснение проблем между людьми отсутствует. Все очень легко – «игнор-лист», «черный список». В социомире романа Старобинец эти функции доведены до предела: если тебя убрали в «игнор-лист», ты уже не сможешь коммуницировать, ты оторван от общества, ведь реальная жизнь уже ничего не значит.
В обществе, существующем только в VR-реальности «Социо», утрачены черты человеческой личности, оно напоминает ульи общественных насекомых, где наблюдается самодостаточное роение. Каждый отдельный юзер – это всего лишь клетка общего организма. Люди – это «клетки» единого целого – «Живущего». События, которые способствовали Великому Сокращению, то есть гибели живой земной жизни, подвигли оставшихся людей начать создавать новый мир, который полностью уходит в онлайн-пространство. Оно, в свою очередь, выстраивает новый тип антиутопического хронотопа, где пространство становится «над-пространством», а время встроено не в парадигму «прошлое – настоящее – будущее», а в «реальность и виртуальность (иллюзию)».
Текст романа выстроен как переписка во Всемирной паутине. Переписка в чатах – это единственно возможный способ коммуникации. Всё доведено в этом мире до энтропийных крайностей, показаны эсхатологические последствия всех этих проблем.
На наш взгляд, мифопоэтика в романе Старобинец «Живущий» не только учитывает феномен жанрового синкретизма, но и вписывается в общую современную концепцию антиутопической метапоэтики. По мнению исследователей, «метапоэтика художественных антиутопий рубежа ХIХ–ХХ веков представляется диссипативной (открытой) макросистемой (гетерогенной системой систем, включающей частные метапоэтики, характеризующиеся антиномичным соотношением научных, философских и художественных посылок <…> структурированной по нескольким уровням: жанровая система определяется соотнесением утопического/антиутопического метаповествования и жанровых координат романа; мироподобная система – оппозицией идеалистического (утопического) и социального (антиутопического) мифообразов, реализованной в микросистеме религиозно-художественной утопии и социально-духовной антиутопии; миромоделирующие константы – системой религиозно-философских мифологем Апокалипсиса, нравственно-духовных философем Эсхатологии и историософем социальной Энтропии, абсолютизирующих антиутопическое начало» [2, с. 28].
При анализе авторской художественной картины мира важно учитывать фактическое использование принципов фэнтезийного миромоделирования (мир, связанный с архетипическим прошлым), фантастической гипотетической проективности (мир, нацеленный на пророчество будущего) и антиутопической эсхатологии. Если следовать логике анализа современной литературы в призме теории мифопоэтического ракурса Э.Ф. Шафранской [7], то вполне можно констатировать и мифопоэтический художественный синкретизм в отношении идентификации эстетической системы романа Анны Старобинец «Живущий».
Литература:
- Гарипова Г.Т. Календарь Москвы: «Собрание утонченных» и пространство Лондона в метасознании Хамида Исмайлова // Genius loci в литературе, искусстве, культуре. СПб.: Свое изд-во, 2018. С. 71-86.
- Гарипова Г.Т., Костылева И.А. Метапоэтика художественных антиутопий рубежа ХІХ–ХХ веков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 2019. №1(178). С. 20-29.
- Ланин Б.А. Анатомия литературной антиутопии (дата обращения: 13.03.2019).
- Старобинец А.А. Живущий. М.: АСТ, 2011. 318 с.
- Тараненко И.В. Лексическое представление социокультурного пространства в жанре антиутопии: дис. … д-ра филол. наук: 10.02.01. (дата обращения: 11.03.2019).
- Шафранская Э.Ф. Роман Т. Толстой «Кысь» глазами учителя и ученика: мифологическая концепция романа // Русская словесность. 2002. №1. С. 36-41.
- Шафранская Э.Ф. Современная русская проза: Мифопоэтический ракурс. М.: Ленанд, 2015. 216 с.
Constants of the «alien world» in the novel by Anna Starobinets «Living»
Blokhina S.A.,
undergraduate of 1 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Garipova Gulchira Talgatovna,
Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Associate Professor
Annotation. The author of the article analyzes the constants of the «alien world» in the novel «Living» by Anna Starobinets. She notes that the genre syncretism inherent in the novel also determines the specifics of the world modeling of a special artistic socioworld, in which fantastic, fantasy and dystopian coordinates are combined. The article focuses on the concept of a modern civilization, providentially dystopian – this is the tragic reality of an apocalyptic existence in which human communication is replaced by SMS messages and the boundaries of reality and virtual reality are eschatologically destroyed.
Keywords: dystopia, modern literature, syncretism, sociomir, Anna Starobinets.
Literature:
- Garipova G.T. Calendar of Moscow: «The collection of the refined» and the space of London in Hamid Ismailov's meta-consciousness // Genius loci in literature, art, culture. Petersburg: Your publishing house, 2018. Page: 71-86.
- Garipova G.T., Kostyleva I.A. Metapoetics of artistic dystopias of the turn of the XIX–XX centuries // Scientific Notes of Petrozavodsk State University. 2019. №1(178). Page: 20-29.
- Lanin B.A. Anatomy of literary dystopia (date of address: 13.03.2019).
- Starobinets A.A. Living. Moscow: AST, 2011. 318 pages.
- Taranenko I.V. Lexical representation of socio-cultural space in the genre of dystopia: dis. … doct. philol. sciences: 10.02.01. (date of address: 11.03.2019).
- Shafranskaya E.F. Tolstoy's novel «Kys» through the eyes of a teacher and a student: the mythological concept of the novel // Russian literature. 2002. №1. Page: 36-41.
- Shafranskaya E.F. Modern Russian prose: Mythopoetic perspective. Moscow: Lenand, 2015. 216 pages.