Аннотация. Статья посвящена выявлению особенностей организации художественного пространства повести В. Быкова «В тумане» и выделению смысловых значений, содержащихся в названии произведения. Художественное пространство характеризуется наличием оппозиций «опасность – безопасность» и «свет – тьма», в его создании участвуют два основных природных образа: туман и ворон. Туман, как главная пространственная характеристика, вынесен в заглавие повести и имеет ряд важных метафорических значений.
Ключевые слова: художественное пространство, поэтика заглавия, туман, ворон.
В повести В. Быкова «В тумане» пространство играет важную смыслообразующую роль. Оно наделено рядом метафорических значений, реализующихся не только в тексте повести, но и в названии. Художественное пространство в произведении «конструируется» из нескольких природных локусов и образов. Уже из названия произведения – «В тумане» – понятно общее настроение и тон повествования. Это слово повторяется в повести 35 раз, постоянно сопровождая героев.
Пространство, в котором происходит действие произведения, делится в соответствии с двумя основными оппозициями: «опасность – безопасность» и «свет – тьма». Любое пространственное изменение маркируется ими. При этом тьма в большинстве случаев – это спасение героев: она укрывает их от чужих глаз. Действие в основном происходит ночью, потому что только в это время суток герои могут безопасно перемещаться в пространстве.
В начале повести, когда герои еще не объединяются против обстоятельств, пространство четко делится на две зоны: партизаны Буров и Войтик, покидая «свою» зону, перемещаются в зону «чужую». «Своя» зона – это светлое полевое пространство, место расположения партизанского отряда. «Чужая» зона – это темный туманный сосняк, в котором им предстоит выполнить задание командира – расстрелять путейца Сущеню. Буров и Войтик стремятся как можно скорее исполнить приказ, чтобы покинуть это место: «Хотелось скорее вернуться назад, в Воловскую пущу, к своим шалашам, где возле дымных костров теплее и уж наверняка безопаснее, чем в окрестностях этой станции» [1, с. 7]. Здесь впервые и возникает деление пространства в соответствии с оппозицией «опасность – безопасность», которая реализуется с помощью следующей оппозиции – «свет – тьма»: «…В поле еще было светло, а станционные постройки по ту сторону речки всё больше окутывались серым сумраком, высокие деревья на станции уже вовсе пропали в тумане» [1, с. 9]. Безопасные участки остаются светлыми, в то время как сумрачное и туманное пространство является потенциально опасным. Не случайно после покидания «своей» зоны душа Бурова наполняется «холодноватым чувством тревоги» [1, с. 10], хотя герой вырос в этих местах и раньше они не ассоциировались с чем-то опасным, не были такими чужими. Это одна из характерных примет военного времени у В. Быкова – трансформация прежних понятий, обретающих противоположный смысл, деформация пространства, которое теперь отражает хаос: и в мире, и в жизни, и в душе каждого отдельного человека.
Переходной границей между «своим» и «чужим» пространством является река, через которую и предстоит переправиться Бурову и Войтику. Эта переправа дается героям с трудом, а, оказавшись в опасном для них пространстве, партизаны сразу же ищут место для укрытия: от ветра, от потенциальной угрозы в виде полицаев, да и вообще от любых чужих глаз. Река в начале повести является некой преградой на пути героев: еще раз перейти через нее им предстоит по пути к месту расстрела Сущени. С этого момента герои, уже втроем, оказываются в чуждом, пугающем пространстве, в котором и пребывают на протяжении всего повествования. Этот второй переход окончательно переносит их в некую инфернальную неопределенную зону: «Все-таки впереди было много неясного…» [1, с. 20]. Эта зона мыслится как зона между жизнью и смертью: здесь чуть не расстреливают путейца, получает смертельное ранение Буров, а затем убивают Войтика и кончает жизнь самоубийством Сущеня.
Подобно тому, как меняются в повести «своё» и «чужое» пространства, меняются и значения основных пространственных составляющих: тьмы и тумана. Они то несут угрозу, то наоборот – являются укрытием, спасением для героев. Вначале из-за темноты Буров не может хорошо рассмотреть происходящее за кустом и, вовремя не сориентировавшись, получает ранение. Ночь – носитель опасности, она наводит на героев лишь страх. Но с момента ранения Бурова пространство перестаёт делиться на опасное и безопасное: герои уже навсегда застревают в «чужой» зоне. Да и вообще отныне для них не существует безопасного пространства, даже в пределах дома: «Только где оно, это спасение, в какой стороне?» [1, с. 26]. Любое пространство становится неопределенным. После обстрела герои даже находят друг друга в полумраке – границе между светом и тьмой.
Пространственные изменения (приобретение им неопределенного статуса) проявляются и в эмоционально-психологическом восприятии окружающего героями: исчезает ощущение опасности темноты. Угрозу теперь несет рассвет, что объясняется очень просто: «Поутру, наверно, всё тут обложат, начнут проческу; утром они запросто могут попасть в полицейские сети» [1, с. 28]. Но вместе с тем утро несет и «новый запас истраченной за ночь бодрости» [1, с. 36]. И снова всё перемешивается, порождая состояние хаоса. Ни один пространственный элемент не имеет постоянного значения. Тьма, свет, туман амбивалентны: угроза, которую они могут нести, сменяется спокойствием и безопасностью. Герои то находят это вожделенное место покоя, то снова его теряют. Поначалу край чащи, где устраивают привал герои, кажется им тихим и спокойным, но на самом деле это такое же холодное и неспокойное место, как и любая другая часть леса.
Частая смена значений пространственных образов является отражением положения и внутреннего состояния героев. Раненый Буров, проваливаясь в забытье, из холодного и мокрого сосняка «перемещается» в теплое пространство, где ощущает себя «словно в нежарком банном пару» [1, с. 37]. Безутешный лес ассоциируется с таким же безутешным состоянием души героев. Лесное бездорожье – с потерянностью и тяжестью их положения, а в случае с Войтиком – еще и со спутанностью жизненных ориентиров. Он ищет дорогу к селу, натыкаясь то на тупиковые тропинки, то на ручей, то на прогал или ольшаник. Этот путь подобен его жизненному пути: герой петляет по жизни, прячется от тяжелых обстоятельств и ответственности, не имея стойких ориентиров. Лес – место, в котором герои могут укрыться хотя бы на короткое время, – кажется им тихим и безопасным, но потом снова становится пугающим и чужим: «Очень не хотелось Кольке Бурову умирать в этом лесу, вдали от знакомых ребят и своего отряда» [1, с. 62]. Но с приходящей смертью для Бурова исчезает вообще любое пространство: «А потом как-то незаметно ничего не осталось…» [1, с. 63]. Постоянным, таким образом, является лишь хаос, царящий вокруг героев.
К концу повествования, кроме реки, появляется еще одно пограничное пространство – шоссе. Оно отделяет лес, в котором обитают герои, от партизанского отряда. Шоссе – потенциально опасное место, ведь оно является фашистской территорией. Но эту границу, несмотря на угрозу быть убитыми, героям всё равно необходимо перейти. Здесь снова темнота выступает гарантом безопасного прохождения через пограничное пространство: «Может, лучше ночью, как стемнеет» [1, с. 83]. Сущеня, хоть и понимает, что пристанище партизан – физически безопасное место, но всё же чувствует, что «ничего путного его там не ждёт. Как не ждёт, пожалуй, нигде» [1, с. 83]. Да и для Войтика шоссе оборачивается смертельно опасным путём к своему отряду: героя расстреливают полицаи. Только перед смертью Войтик понимает, что «в лесу он, возможно бы, спасся» [1, с. 91]. И снова любое пространство оказывается для героев неопределенным, амбивалентным: спасения ждать неоткуда. А с воцарением темноты воцаряется и безнадежность, соседствующая со спокойствием, которое несет покров ночи. В этой безнадежной и спокойной темноте Сущеня смотрит на бездыханные тела Бурова и Войтика. И здесь снова обнаруживается парадокс: «Удивительно, подумал Сущеня, они ехали на станцию убить его, но он вот остался жив, а они оба мертвые» [1: с. 96]. Этот парадокс – еще одна составляющая постоянного хаоса.
Проводниками героев в амбивалентном пространстве тьмы и света являются два образа: вороньё – важный орнитоморфный символ не только в этой повести, но и вообще во многих произведениях В. Быкова, и туман – главный пространственный символ всего текста.
Впервые ворон появляется после смерти Бурова, и потом уже не покидает окрестностей, в которых обитают партизан и Сущеня. В фольклорной традиции ворон связан с царством мертвых, выступает вестником зла. В энциклопедии «Мифы народов мира» находим такую характеристику: «Поедание вороном падали способствует тому, что ворон функционирует в мифах как культурный герой: падаль – уже не животная, но и не растительная пища, поэтому ворон олицетворяет некий компромисс между хищными и травоядными, противопоставление которых друг другу оказывается в конечном итоге смягчением фундаментальной антиномии жизни и смерти. Поэтому ворон воспринимается как медиатор между жизнью и смертью» [6, с. 202].
В повести вороны постоянно кружат над телом Бурова, да так, что Сущене то и дело приходится бороться с ними: «…полдюжины крупных птиц тихо покачивались на ветру, одноглазо косясь на полянку с мертвым человеком внизу» [1, с. 73]. В образе воронья находит подтверждение мысль о неопределенности пространства и, следовательно, состояния героев. Ворон – это пограничная птица, находящаяся между мертвыми и живыми. Его присутствие обусловлено не только смертью, на которую он остро реагирует. Оно также отражает душевную потерянность героев и их положение, балансирующее на грани жизни и смерти. Ворон выступает еще и предвестником гибели Сущени и Войтика, оттого герои не могут отделаться от вороньей стаи: «Под вечер их уже собралось в сосняке около дюжины, и впереди на самой рослой сосенке восседал тот крупный и хищный ворон, пристально следил за человеком внизу» [1, с. 74]. Вороны проникают даже в сон Сущени: «…вороны махали крылами, костяно клацали черными клювами, норовя растерзать человека» [1, с. 77]. Как ни старается он прогнать птичью стаю, она не покидает героев, пристально следя за ними и сопровождая избранных на смерть: «Ворон он немного поотогнал от полянки, но те упрямо не хотели оставлять сосняк, лишь пореже расселись на верхушках деревьев поодаль» [1: с. 77]. Представление о воронах как о птицах, питающихся падалью, подкрепляется словами Войтика: «Ишь слетелись. Ждут» [1, с. 78]. Таким образом, воронья стая в повести является одним из элементов организации художественного пространства и является проводником смерти, предвестником гибели и отражением неопределенного, пограничного положения и состояния героев, балансирующих между жизнью и смертью. Образ ворона усиливает инфернальность пространства, окружающего героев, – пространства страха, безысходности и смерти.
И, наконец, основной пространственной характеристикой является туман. Важность этого образа подчеркивается уже в названии повести – «В тумане». Как и все остальные пространственные образы, он амбивалентен и имеет несколько значений.
Самая очевидная функция тумана – служить надежным укрытием для героев. Туман и тьма – это их способ остаться незамеченными врагом и добраться до отряда: «Разве что поможет туман» [1, с. 80]. Он выступает постоянным спутником героев. Уже в самом начале Буров и Войтик добираются до станции через туманный лес. «Притуманенная даль» [1, с. 6] позволяет им скрыться в ольшанике и передохнуть. Чем сильнее возрастает потребность в укрытии, тем чаще появляется туман. К концу произведения он ассоциируется с «бездонным провалом», то есть со скорой смертью Сущени. И вскоре герой действительно кончает жизнь самоубийством, а смертельный выстрел раздается именно в тумане. В финале туман уже будто бы становится полноправным героем повести.
В некоторых случаях туман передаёт внутренние состояния героев, связанные как с положительными, так и с отрицательными эмоциями и чувствами. Так, после получения машины Буров был «словно в тумане от радости» [1: с. 40]. А в начале повести утопание всего пространства в тумане знаменует напряжённое, «туманное», состояние героев: ожидание Сущеней собственной смерти и ожидание Буровым и Войтиком тяжёлого момента расправы над путейцем.
Туман, организуя художественное пространство, соединяется с образом ворона и погружает читателя в ужасающе напряжённую атмосферу происходящего: «Сущеня с тоской в глазах глядел куда-то поверх сосняка – на ворон, что всё так же выжидающе чернели в тумане» [1: с. 78]. Иногда туман несет и опасность. Так, он сопровождает полицаев, убивших Войтика: «… на другой стороне выемки маячили в тумане силуэты двух человек» [1: с. 90]. В финале произведения в тумане покоятся тела убитых Бурова и Войтика. Этот образ является составляющей того пугающего, почти мистического, пространства пребывания смерти.
Подтверждая мысль о царящем вокруг хаосе, туман выполняет и, казалось бы, парадоксальные функции: с его наступлением Войтик находит верную тропу к селу, хотя обычно туман, наоборот, затрудняет передвижение. Здесь же он не только «подсказывает» герою дорогу, но и укрывает его, обеспечивая безопасный путь: «Обрадованно оглянувшись по сторонам, он неслышно пошагал в тумане, надеясь, что уж куда-нибудь выйдет» [1: с. 72]. В туманной просеке находит Сущеня и подходящую палку, чтобы отогнать ворон.
Следовательно, природа тумана амбивалентна: он укрывает героев, парадоксальным образом помогает им ориентироваться в пространстве, отражает их радостные состояния, но вместе с тем он, соединяясь с образом ворона, создает гнетущую, ужасающую атмосферу ожидания смерти, выступает проводником носителей этой смерти. Он является главным пространственным образом повести, вынесенным в ее заглавие, что исследователь А. Макмиллин комментирует так: «Туман в названии является метафорой нравственной неразберихи, возникающей от комбинации тяжелых условий войны, хитрости немцев и извращенного менталитета, который мы ассоциируем со сталинизмом» [5, с. 64]. Туман – это не только метафора неопределенности и составляющая хаоса – это, может быть, и есть хаос. Только хаос не в глобальном смысле, а хаос в человеческих жизнях и душах. Туман выступает некоей объединяющей всех героев силой. Все остальные образы и символы с ним соседствуют, замыкаются именно на нем.
Таким образом, художественное пространство в повести обладает особой организацией, напрямую отражающей атмосферу происходящего и внутреннее состояние героев:
- пространство делится на «свое» и «чужое», образуя оппозиции «свет – тьма» и «опасность – безопасность», а переходами между «своей» и «чужой» зонами служат зоны пограничные – река и шоссе;
- пространство отражает царящий вокруг хаос, о чем свидетельствуют и амбивалентность всех пространственных символов, и приобретение ими несвойственных функций;
- основной пространственной характеристикой выступает туман, аккумулирующий вокруг себя остальные образы (воронья стая, лес, река, шоссе и др.) и обладающий самым широким набором метафорических значений, основное из которых – спутанность, неопределённость нравственного существования героев.
The novel «In the Fog» by V. Bykov: poetics of the title and literary space
Soloveova D.K.
bacheleor of 5 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Smirnova Alfia Islamovna
Head of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Professor
Аnnotation. This article focuses on features of literary space of V. Bykovs novel «In the Fog» and highlighting the semantic meanings contained in the title of the novel. The literary space is characterized by the presence of the oppositions «danger – safety» and «light – darkness», and two main natural images are involved in its creation: fog and raven. Fog, as the main spatial characteristic, is included in the title of the story, and has a number of important metaphorical meanings.
Keywords: literary space, poetics of the title, fog, raven.
- Быков В.В. В тумане: Повести. М.: Сов. писатель, 1989. 320 с.
- Гимпелевич З. Василь Быков: книги и судьба. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 565 с.
- Дедков И. Василь Быков. Повесть о человеке, который выстоял. М.: Сов. писатель, 1990. 308 с.
- Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. 384 с.
- Макмиллин А. Боль правды. Белорусская литература в 1950-х и 1960-х. Вена: Верлаг, 1999. 394 с.
- Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. Т. 1. А – Й / гл. ред. С.А. Токарев. 2-е изд. М.: Рос. энциклопедия, 1994, 1992. 718 с.
- Прокофьева В.Ю. Категория пространство в художественном преломлении: локусы и топосы. // Вестник Оренбургского государственного университета. 2005. № 11 (49). С. 87-94.
- Шутая Н.К. О топологии в русском романе. // Социальная политика и социология. 2007. № 1. С. 150-160.
- Bykov V.V. In the fog: Novels. M.: Soviet writer, 1989. 320 pages.
- Gimpelevich Z. Vasil Bykov: books and destiny. M.: New literary review, 2011. 565 pages.
- Dedkov I. Vasil Bykov. The story about strong man. M.: Soviet writer, 1990. 308 pages.
- Lotman Yu.M. Structure literary text. M.: Art, 1970. 384 pages.
- Mcmillin A. Pain of the truth. The Belarusian literature in 1950-s and 1960-s. Vienna: Verlag, 1999. 329 pages.
- Myths of the World. Encyclopedia: in 2 t. T. 1. / Chief editor S.A. Tokarev. 2nd edition. M.: Russian encyclopedia, 1994, 1992. 718 pages.
- Prokofyeva V.Yu. Category of space in literary aspect: loci and topoi. // Bulletin of OSU. 2005. № 11 (49). Page: 87-94.
- Shutaya N.K. The topology of Russian novels. // Social policy and sociology. 2007. № 1. Page: 150-160.