Аннотация. В статье рассмотрена репрезентация Бухары рубежа XIX–XX вв. в мемуарах двух во многом противоположных личностей – Садриддина Айни, являвшегося уроженцем Бухарского эмирата, и графа К.К. Палена, который был высшим чиновником Российской империи и возглавлял сенаторскую ревизию 1908–1909 гг. Оба автора, как представители совершенно разных культур, по-своему характеризовали реалии того времени. Если Айни представлял взгляд на город «изнутри», то Пален был посланником «извне». Неизбежность различия в выборе и оценке предметов описания, тем не менее, позволяет получить представление о противоречивой реальности Бухары.
Ключевые слова: Бухара, К.К. Пален, Садриддин Айни, эгодокументы, Туркестан.
Более чем двухтысячелетняя история города Бухары, а в особенности последние тысяча двести лет, связана с преобладанием ислама. Будучи одним из центров среднеазиатского региона, она постоянно притягивала к себе как торговые караваны, так и бесчисленные толпы захватчиков. Все это оставило свой след в ее истории и создало уникальный образ города. Бухара, являвшаяся в XIX столетии центром Бухарского эмирата, в средние века имела славу центра мусульманской учености и культуры. Город и его окрестности были наполнены многочисленными мазарами, которые привлекали паломников со всего исламского мира. Во второй половине XIX в. эмират, после долгого противостояния, попал под влияние Российской империи, однако формально сохранил свою независимость во внутренних делах. С того времени Бухара стала объектом интереса и изучения для выходцев из внутренней России. Сооружение Закаспийской железной дороги усилило поток путешественников в Среднюю Азию и открыло для заинтересованных лиц возможность знакомиться не только с административными постановлениями, официальными сообщениями и материалами научных экспедиций. Российское «открытие» Бухары стало поводом для появления целой серии свидетельств личного, субъективного восприятия – эгодокументов. Именно такие тексты позволяют от первого лица понять и осмыслить повседневный, непарадный образ города, прочувствовать его действительную уникальность. В основе предлагаемого материала лежат воспоминания советского писателя Садриддина Айни (1878-1954), действие в которых разворачивается с 1884 г. по середину 1900-х гг., и мемуары сенатора графа Константина Палена (1833-1912), описавшего собственный опыт пребывания в городе в период ревизии 1908-1909 гг.
Воспоминания Айни – довольно подробный, хотя и в некоторой степени субъективный источник информации. Части воспоминаний издавались под разными названиями по отдельности, поэтому здесь использован цельный и впервые полностью переведенный вариант этого источника от 1960 г. А мемуары К.К. Палена изначально были надиктованы на немецком языке в начале 20-х гг. ХХ в., а опубликованы в середине 60-х гг. этого же столетия на английском.
За год до смерти отца (1888) Айни впервые посетил с ним главный город эмирата – Бухару. Они прибыли поздно вечером, боясь опоздать, ведь в таком случае им пришлось бы ждать утра снаружи у городских стен. Городские ворота закрывались на ночь после окончания последней молитвы. Весь город погружался во тьму. Дома в Бухаре не имели наружных окон, а потому струившийся во внутренний двор еле заметный свет не мог осветить округу: «Узкие улицы, по обеим сторонам которых возвышались безмолвные окутанные мраком двух- или трехэтажные дома, напоминали кладбище» [1, c. 148]. Тогда же Айни впервые стал свидетелем народного гуляния по случаю очередного проявления обычая, когда эмир останавливался на ночлег не в своем дворце, а в каком-либо частном доме. Такое место становилось центром празднества.
На ночь отец и сын расположились в келье родственника в одном из лучших медресе в Бухаре в тот период – Мир-Араб. Ужин их состоял из жирного плова с курицей. По словам Айни, для многих людей, и его семьи в том числе, это было большой роскошью. Тот факт, что на столе все же стоял плов, опять же объяснялся обычаем, связанным с упомянутым народным гулянием. Выезд эмира в город и остановка в определенном районе обязывали жителей близлежащей округи выражать свое почтение главе государства подношением плова. Среди всех приготовленных блюд выбиралось одно, которое и подавалось на стол его величеству. А потому многие люди были вынуждены даже влезать в долги, для того чтобы попытать счастье. Не стал исключением и старший брат Айни. Однако примечателен здесь не сам факт празднества, а отношение к нему отца, который с первыми лучами солнца стремился покинуть келью с наставлением младшему сыну: «Здесь с этими эмирскими холуями ты не научишься приличию, как должно быть в медресе, а привыкнешь вылизывать блюда на эмирской кухне… Смотри не стань таким же как они; если ты не выполнишь моего наказа, то лучше не показывайся мне на глаза» [1, c. 150].
Так, первый опыт знакомства с городом, отложившийся в памяти 11-летнего мальчика, создает нелицеприятный образ города, в котором ценности и образ поведения определялся не мусульманским благочестием, а культом эмирской власти. Подобная репрезентация Бухары как места, потерявшего былую славу и величие из-за людей, которые назвали себя мусульманами, но часто не соответствовали этому названию, проходит красной нитью через все повествование Айни. Это накладывало отпечаток и на общество, которое делилось на тех, кто приспосабливался к подобным условиям, и тех, кто был не согласен с текущим положением дел, но из-за страха скрывал свои истинные взгляды.
Схожая ситуация прослеживается и в мемуарах Палена. Он заметил, что с приходом в Среднюю Азию России, цивилизационные подвижки оказали свое влияние и на мусульманский мир в Бухаре. Он оказался разделен на две половины – одна из них опиралась на ислам, поддерживаемый суннитскими муллами, которые, в свою очередь, боялись ослабления собственного влияния на массу верующих, а потому противопоставляли себя сторонникам изменений. Вторая же осознанно начинала пользоваться всеми благами, которые могла предоставить западная цивилизация, дистанцируясь таким образом от первых. Торговцы, ремесленники, предприниматели получили возможность игнорировать местные мектебы с сомнительным уровнем и качеством преподавания и отправлять своих детей в школы внутренних губерний страны. Самого эмира Пален считал хитрым и жадным. А непомерная роскошь его дворца резко контрастировала с испуганным и жалким видом местных жителей, которые попадались на пути возглавлявшего ревизию чиновника [2, c. 68]. Даже собственный сокольничий правителя в неформальном разговоре с сенатором не скрывал ненависти к своему хозяину [2, c. 69].
В те годы Айни начал постигать жизнь учащихся медресе как во время, так и вне занятий. Многие из них жили в нищете: например, зимой ходили в тонких заплатанных халатах; младшие по возрасту в снежные и дождливые вечера готовили свои уроки под открытым небом, а те, кто постарше, размещались под входной аркой. Но в глазах простого населения, особенно те, кто достиг звания мударриса, обладали безусловным авторитетом [1, c. 197-199].
Программа обучения в бухарских медресе не подвергалась изменениям начиная с XV–XVI вв. вплоть до Октябрьской революции [1, c. 199]. Это отметил и российский сенатор. По его словам, персонификация государства в лице эмира имела свои последствия и в образовании. Обучение основывалось на старых, традиционных принципах, даже несмотря на распространение джадидизма [2, c. 74-75].
Период обучения, вспоминал Айни, занимал половину года и длился со второй половины сентября по вторую половину марта. Для того чтобы проводить весь этот период в Бухаре, требовалось приличное количество денег. А потому распространенной практикой было сезонное посещение занятий, особенно теми, кто был сельским выходцем и не имел средств к длительному проживанию в столице [1, c. 200].
Процесс овладения знаниями сводился к простому тезису: «…чем больше мучений и тягот на этом пути, тем больше и пользы» [1, c. 211-212]. Реализацию этого принципа Айни описал следующим образом: «Каждый вечер после ужина я вместе со своими ровесниками устраивался во дворе и громким голосом повторял урок. Даже и в те вечера, когда шел снег, мы не бросали своих занятий на открытом воздухе; смахнув рукой или полой халата снег, мы садились на колени, поджав под себя ноги или скрестив их, и начинали зубрить» [1, c. 212].
Второй год пребывания в этом учебном заведении позволил автору воспоминаний выйти за стены медресе. Вот что встретил он в близлежащей округе. В воздухе ощущался устойчивый запах зловония. Его источником была скотобойня, перенесенная от дровяного базара к медресе. И это не было исключением из правил: «Если к нашему медресе перенесли бойню только в этом году, то вблизи медресе Кукельташ, одного из самых больших и известных в Бухаре, бойня существует много лет, и никто там слова не молвит. Бесполезно даже думать об этом (о переносе бойни. – Н.М.), ведь бойня мясников Регистана расположена прямо против эмирской цитадели и ее зловоние вдыхают сам его величество и кушбеги. Но они не жалуются» [1, c. 291-292]. Скотобойня была отнюдь не самым противоречивым местом в городе. Существовала и «бойня людей» [1, c. 292].
На северо-западной оконечности Регистана казни происходили регулярно, что делало это место еще одним источником зловония и добавляло новый штрих к портрету Бухары. Формируется устойчивый негативный образ города, в котором такие качества как ученость и подлинная религиозность ушли далеко на задний план.
Вполне предсказуемо, что неблагоприятные санитарные условия вели к распространению различных заболеваний. Так, по воспоминаниям Айни, в 1893 г. в Бухаре вспыхнула эпидемия холеры. Против нее правительство приняло, говоря языком воспоминаний, «смехотворные меры» [1, c. 451]. Муэдзины кварталов и чтецы Корана, обладавшие хорошим голосом, должны были разбиться на группы по 4–5 человек и обходить ночью весь город, сопровождая это пением азана. Взаимодействие с российским политическим агентом в Бухаре вынудило правительство начать строительство холерной больницы. Это учреждение представляло собой «камышовые шалаши и простые цыганские шатры». По словам Айни, эта больница тоже оказалась своеобразной бойней, ведь из десятков больных, поступивших в первую неделю, не выжил ни один. А поэтому простые жители города пытались сделать все, чтобы не попасть в это место.
Еще одной распространенной и неизбежной в тех условиях болезнью была ришта. Причина заболевания – состояние бухарских водоемов. Если верить автору воспоминаний, единственной реально осуществленной мерой было выделение средств на нужды заболевших. Но даже они становились предметом спекуляций, как, кстати, и выдача пособий способным ученикам [1, c. 911].
Сходное есть и в мемуарах К.К. Палена. Он подчеркнул, что выделение средств на строительство общественно полезных учреждений не предусматривалось Шариатом, а потому эмир очень неохотно расставался с деньгами. Однако антисанитарные условия в городе стали угрожать здоровью российских подданных, что вынудило главу эмирата нехотя выделить денежную сумму, достаточную для строительства госпиталя. Сенатор заметил, что как среди мужчин, так и среди женщин Бухары были распространены самые разные инфекционные заболевания – туберкулез, сифилис и трахома. Самыми уязвимыми слоями населения в условиях бухарских санитарных норм были новорожденные дети и их матери, а также наложницы в гаремах. В регионе свирепствовали различные формы эпидемий, инфекций и заболеваний: бубонная чума, холера, грипп. Население было вынуждено заниматься самолечением или прибегать к услугам местных целителей [2, c. 77–80]. Эффект от этого был неутешительным, что отмечал и даже прочувствовал на себе и Садриддин Айни.
Таким образом, в эгодокументах конца XIX – начала ХХ в., в центре внимания которых оказалась Бухара, и местный житель, и относительно недолго пребывавший в регионе имперский чиновник транслируют нам во многом схожий образ города, его людей, а также набор причин, определявших образ их жизни и поведения. С. Айни родился и воспитывался непосредственно под воздействием бухарской культуры и ценностей, а К. Пален был представителем во многом противоположной Востоку культуры Запада. Пышность и расточительность эмирского двора воспринималась одинаково негативно не только ими, но и другими людьми, появлявшимися в мемуарах обоих. Несправедливым выглядело заметное невооруженным глазом различие и даже противопоставление друг другу высшего слоя общества и остальных городских обитателей. Оба автора практически единогласно заявляли об отсталости и неэффективности бухарской системы образования. Именно это стало причиной не только утраты статуса главного центра богословия в Средней Азии, но и распространения идей реформаторства, так называемого джадидизма. Широкое распространение разнообразных инфекционных заболеваний было общей проблемой как для местных жителей, так и для гостей города, а потому скрыть негативные санитарные условия в Бухаре за ширмой субъективного восприятия и предрассудков авторов источников невозможно. Все перечисленное в совокупности с компаративным анализом источников позволяет составить приближенный к реальности образ крупного среднеазиатского города в конце XIX – начале ХХ в.
Bukhara: the city and its people in egodocuments at the beginning of the XX century
Mazaev N.A.
bachelor of 4 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Vasiliev Dmitry Valentinovich
Professor of the Department of the Native History of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Historical Sciences, Professor
Annotation. The article discusses the representation of Bukhara at the turn of the XIX-XX centuries in the memoirs of two opposite personalities: Sadriddin Aini, who was born in Bukhara and K.K. Palen, who was the highest official of the Russian Empire and lead the senatorial inspection of 1908-1909. Both authors, as representatives of completely different cultures, certainly characterized the realities of that time in their own way. If Aini represented a view of the city «from the inside», then Palen was a guest «from the outside». The inevitability of differences in the choice and evaluation of the subjects of the description, however, allows us to take a step towards drawing up an image of Bukhara that is close to reality.
Keywords: Bukhara, K.K. Pahlen, Sadriddin Aini, egodocuments, Turkestan.
- Айни С. Воспоминания. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 1960. 1087 с.
- Pahlen K.K. Mission to Turkestan: Being the Memoirs of Count K.K. Pahlen. 1908–1909 / ed. by R.A. Pierce. London: Oxford University Press, 1964. 238 pages.
- Aini S. Memories. Moscow; Leningrad: Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR. 1960. 1087 pages.
- Pahlen K.K. Mission to Turkestan: Being the Memoirs of Count K.K. Pahlen. 1908–1909 / ed. by R.A. Pierce. London: Oxford University Press, 1964. 238 pages.