Аннотация. В статье рассматривается мотив, связанный с определением человеком основных «точек опоры» в жизни, с установлением им целей, а также с восприятием человека окружающими людьми. Материалом анализа являются образы Райского, Кирилова, Татьяны Марковны Бережковой, Леонтия Козлова. Выявлены и изучены основные функции мотива (системообразующая и характерологическая) и особенность его проявления при изображении портретов героев.
Ключевые слова: мотив, архитектоника, мотивно-архитектоническая организация, определенное – неопределенное.
Сложное архитектоническое строение романа И.А. Гончарова «Обрыв», позволяющее выявить развитие авторской мысли, организует многоуровневую систему сквозных и локальных мотивов. Архитектоника – это «движение авторской мысли, отражающее концептуальные стороны мировидения, маркерами которого становятся мотивы» [7, с. 32]. Мотив, по определению М.Б. Лоскутниковой, – это «сосредоточенность автора на проблемно-тематической конкретике в изображении героя или взаимосвязи героев» [6, с. 113]. Как отмечает И.В. Силантьев, «мотив невозможно представить вне тематического начала» [10, с. 86]. Мотивы могут быть как сквозными, проходящими через все художественное целое, так и локальными, «присущими лишь определенному этапу в развитии сюжета» [6, с. 113].
Мотив, по словам Б.М. Гаспарова, является «подвижным компонентом, вплетающимся в ткань текста» и образующим в «слиянии с другими компонентами» «смысловой конгломерат» [1, с. 346, 345]. Именно поэтому мотивы можно сравнить с совершенно особыми «морскими течениями», которые, сливаясь, образуют «океан» общей, высшей идеи произведения. Одним из таких «течений» является мотив самоопределения человека и его восприятия окружающими, ставший научным ракурсом при изучении романа И.А. Гончарова «Обрыв». Этот мотив будет рассмотрен в статье на материале образов Бориса Павловича Райского, Кирилова, Татьяны Марковны, Леонтия Козлова. Предметом анализа станет отношение этих персонажей к жизни, их миропонимание, а также взгляд на указанные фигуры тех, кто их окружает. При изучении романа «Обрыв» мы опирались на опыт гончарововедения [5, 8, 9]. Теоретической базой в понимании мотива стали работы, написанные в конце ХХ века [1] и в текущий период XXI века [6, 10].
Цель статьи состоит в выявлении функций мотива в романе «Обрыв». Задачи состоят в определении места мотива в архитектоническом строе произведения, а также в обнаружении особенностей его развития при изображении характеров.
Мотив «определенного» и «неопределенного» в вершинном романе Гончарова является сквозным и, проходя неразрывной нитью через все романное целое, непосредственно-стилистически маркируется указанными словами, а также тематической группой близких в семантическом отношении слов («подвижное», «изменчивое» – и «неподвижное», «сосредоточенное», «прочное»), чаще всего встречающихся в портретных характеристиках героев.
Непостоянство, неопределенность в образе Райского подчеркиваются в романе с самого начала при описании его «чрезвычайно подвижной физиономии» [3, с. 5]. Повествователь отмечает, что по лицу героя трудно определить «свойства, склонности и характер», потому что оно, как и «нравственное лицо», было «неуловимо изменчиво» [3, с. 41, 42], с чем и связана неоднозначность суждений знакомых о Райском. Одни считают его «злым, холодным эгоистом и гордецом», «фальшивым человеком», а другие – «благородной натурой» [3, с. 42]. Так, «в круге даже близких знакомых его не сложилось о нем никакого определенного понятия» [3, с. 42]. Эти романные характеристики героя Гончаров, анализируя собственное творчество, актуализировал и в своих статьях. Так, писатель отмечал, что Райский «страдает и блаженствует под влиянием приятных или неприятных ощущений <…>: оттуда такая подвижность и изменчивость в его натуре» [2, с. 214]. Показывая предысторию героя, Гончаров устами повествователя подчеркивал, что товарищи Райского в школе «не знали, как понимать его», учитель математики называл «пустым малым» [3, с. 47, 44]. В училище о нем отзывались как о «лентяе, лежебоке», но герой «понимал, что он не лежебока и не лентяй», хотя «не понимал, что же он такое именно, и некому было растолковать ему это», направить «порывы» Райского в «определенную колею» [3, с. 48, 49, 50]. В этом, наравне с переизбытком творческой фантазии, состоит одна из причин неопределенности Райского в жизненных целях.
Однако у героя было стремление – мечта стать «тружеником искусства» [3, с. 91], так и оставшаяся неосуществленной из-за нехватки у него упорства и терпения. Не случайно Кирилов – «монах искусства» – предупреждал Райского: «В вас погибает талант; вы не выбьетесь, не выйдете на широкую дорогу» [3, с. 129, 130]. Образ дороги, как и образ «колеи», встречавшийся ранее, связан с самоопределением человека, направлением им своих устремлений в одно «русло» для достижения в этой области успехов. У Кирилова, противопоставленного Райскому, начиная с портретного описания, «суровое, неподвижное лицо», «сосредоточенные» [3, с. 129] взгляды, что показывает его полную самоотдачу искусству, строгое определение цели на жизненном пути. Райский же верит, по словам Е.А. Краснощековой, в «удобную теорию «волшебного мгновения» (божественного озарения, что порождает <…> чудо искусства)» [5, с. 375]. Борис Павлович, запомнивший «учительские точки», пытался «ловить эту тайну» искусства, но она всегда «ускользала» от него, поскольку герой по-дилетантски считал, что «при таланте не нужно много и работать» [3, с. 52, 57]. В сущности же именно долгий опыт и упорный труд на выбранном пути позволили учителю добиться правды – «прочно» поставить «точки», а профессору в академии «бросить» «только что пойманную», но «вымученную черту» [3, с. 52, 92-93]. Борису Павловичу же по душе «вольный труд» с «негой и счастьем» на лице [3, с. 133, 91].
Так, герой лишь «бросался от ощущения к ощущению, <…> пробуя на чем-то остановиться» [3, с. 120], но не мог сосредоточиться. Однако перед тем, как Райскому предстояло тяжелое испытание – рассказать Татьяне Марковне о роковом поступке Веры, что-то «определилось в нем» [3, с. 656]. После всего пережитого прежней «подвижности в чертах» героя не было [3, с. 762]. Характеристика, определяющая непостоянство натуры, исчезает. И хотя решение Райского стать скульптором показано в конце пятой части романа комически и доказывает присутствие все той же изменчивости, герой в диалоге с Верой замечает, говоря о ней самой, о бабушке и Марфиньке: «вы моя единственная, неизменная семья…» [3, с. 768]. В эпилоге показано, как, путешествуя с Кириловым, Борис Павлович «чувствовал, что три самые глубокие его впечатления, <…> бабушка, Вера, Марфинька – сопутствуют ему всюду» [3, с. 771]. В жизни Райского наконец появилось то постоянное, неизменное, что определило его самые важные жизненные ориентиры: среди «горячей артистической жизни» «он не изменял своей семье», «его тянуло назад, домой», в Малиновку – в уголок, где героя «теперь понимают и любят» [3, с. 772, 768].
Близкие в полной мере понимают Райского именно «теперь». Это отмечает в разговоре с Райским Вера, которая, «узнав его характер» [3, с. 768], не просит Бориса Павловича остаться в Малиновке. Татьяна Марковна же упрекала Райского в отъезде, но не стала переубеждать, как делала это ранее в спорах с внуком, называя его «странным, необыкновенным человеком» [3, с. 169]. По словам Н.И. Пруцкова, «пронесшаяся буря <…> сблизила и примирила людей на новой, высшей основе» [9, с. 208]. Раньше Бабушка не понимала, почему Райский не ведет себя как полноправный хозяин имения, не «живет, как люди живут» [3, с. 216]. Татьяна Марковна, «патриархальная хозяйка» [9, с. 170], «век свой делала дело», следуя «затверженным правилам» [3, с. 221, 222], в необходимости соблюдения которых была твердо убеждена. Бережкова управляла имением как «маленьким царством» и не пыталась «вникать в жизнь дальше стен, садов, огородов» [3, с. 58, 222]. Бабушка верила в судьбу, которая стоит над каждым человеком, чтоб он «не забывался» и «делал, что каждому определил Господь» [3, с. 228]. «Жизнь ее покоилась на этих простых и прочных основах», а окружающие относились к ней с почтением: «Тит Никоныч в восхищении от нее, сам Нил Андреич отзывается одобрительно, весь город тоже уважает ее» [3, с. 223, 224]. И лишь Райский удивлялся, «как это они живут», «глядя, что ни бабушке, <…> ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой реки вперед» [3, с. 222].
Примечательно, что образ Райского соотносится со стихией воды, связанной с непостоянством и изменчивостью, так свойственными «живой, вечно, как море, волнующейся натуре» героя [3, с. 85]. Борис Павлович не способен остановиться на чем-то определенном: он живет ощущениями и, когда одно «меркнет», бросает его и «ищет жадными глазами другого» [3, с. 48], но, не находя, испытывает скуку.
Друг Райского Леонтий Козлов – «мученик <…> науки» с «неподвижным» взглядом [3, с. 187] – определился в своем назначении и потому, что, в отличие от Райского, не испытывал скуки. Он погрузился в древнюю жизнь и «весь отдался ей» [3, с. 189]. Над Леонтием в школе окружающие поначалу «потешались» [3, с. 188], но его знания и добродушие вызывали в каждом глубокое уважение к нему. Козлов сразу решил, что будет учителем в провинции, считая это назначение своим призванием, и удивлялся вопросам Райского: «Никуда не тянет тебя? <…> Не тесно тебе в этой рамке?» — Леонтий скромно отвечал лишь одно: «Чего же мне еще?» [3, с. 207]. Он, подготовив уже несколько поколений к университету, «делал свое дело и ничего знать не хотел» [3, с. 211]. Райский осознал, что Бабушка и Леонтий «нашли свою точку опоры в жизни, стали на нее и счастливы» [3, с. 224]. Точка – знак четкого определения, устойчивости, который уже встречался в речи повествователя («учительские точки», поставленные «прочно» – характеристика постоянства). Важную роль в связи с мотивом самоопределения играет и образ рамы, связанный с расстановкой границ, определением жизненных ориентиров: «Райскому нравилась <…> эта определенная, тесная рама, в которой приютился человек и пятьдесят-шестьдесят лет живет повторениями» [3, с. 222]. Также образ рамы позволяет охарактеризовать Бориса Павловича, который, как отмечает В.А. Недзвецкий, не создал «романа ни в литературном, ни в житейском его смыслах» [8, с. 54]. Приехав в Малиновку, герой видел «широкую раму для романа», однако он не смог уложить в нее все картины своего «произведения»: «заметки, эскизы, сцены» не связались между собой, целое из многочисленных эпизодов не возникло, и остались лишь «листки» – своеобразный «роман» артистической натуры, жизнь которой не может «сосредоточиться и определиться», поместившись в «рамки» [3, с. 184, 403, 765, 248].
Таким образом, функцией сквозного мотива самоопределения человека и его восприятия окружающими является образование системы противопоставлений персонажей по признаку наличия или отсутствия у них основных «точек опоры» в жизни. Характер Райского, изменчивого и непостоянного в своих стремлениях, создан в контрасте с характерами Кирилова, Бабушки, Леонтия, определившимися в выборе пути. Помимо этого, мотив выполняет важную характерологическую функцию, позволяющую точнее отобразить разноплановую натуру героев и ее сущность и выявить их личностные доминанты. Значимой в связи с мотивом становится семантика образов дороги, точки и рамы, укрупняющая замысел автора. Прежде всего мотив развивается в портретных характеристиках, позволяющих выявить на основании «подвижности» или «неподвижности» черт лица и взгляда героя его определённость или неопределенность в наклонностях и целях.
Мотив самоопределения человека и его восприятия окружающими, являясь особым «морским течением» и «сливаясь» с другими мотивами, образует «океан», воплощающий общую идею романа И.А. Гончарова «Обрыв» – произведения, которое Гончаров называл «дитя моего сердца» [4, с. 421].
The motive of a person’s self-determination and his perception by others in I.A. Gorchakov’s novel «The Precipice»
Belikova, E.E.
bachelors of 1 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Loskutnikova Maria Borisovna,
Docent of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Philological Sciences, Docent
Аnnotation. The article considers the motive associated with the definition of the main «points of support» in life by a person, with the establishment of goals, as well as with the perception of a person by the surrounding people. The material for the analysis is the images of Raysky, Kirilov, Tatiana Markovna Berezhkova, Leonty Kozlov. The main functions of the motive (system-forming and characterological) and the peculiarity of its manifestation in the depiction of portraits of heroes have been identified and analysed.
Keywords: motive, architectonics, motive-architectonic organization, definite – indefinite.
- Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 352 с.
- Гончаров И.А. Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» // Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: ГИХЛ, 1952-1955. Т. 8. 1955. С. 208-220.
- Гончаров И.А. Обрыв // Гончаров И.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 7. СПб.: Наука, 2004. 773 с.
- Гончаров И.А. Письмо А.А. Фету от 6/18 августа 1860 года // Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. М.: ГИХЛ, 1955. С. 420-421.
- Краснощекова Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. 492 с.
- Лоскутникова М.Б. Архитектонический строй романа «Обрыв»: сквозные и локальные мотивы // Материалы VI Междунар. научной конф., посвящённой 205-летию со дня рождения И.А. Гончарова. Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2017. С. 113-121.
- Лоскутникова М.Б. Введение в литературоведение: практикум. М.: МГПУ, 2016. 80 с.
- Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров – романист и художник. М.: изд-во МГУ, 1992. 175 с.
- Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л.: изд-во АН СССР, 1962. 230 с.
- Силантьев И.В. Поэтика мотива / Отв. ред. Е.К. Ромодановская. М.: Языки славянской культуры, 2004. 296 с.
- Gasparov B.M. Language, memory, image. Linguistics of linguistic existence. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 1996. 352 pages.
- Goncharov I.A. Intentions, tasks and ideas of the novel «The Precipice» // Goncharov I.А. Collected works: In 8 volumes. Moscow: GIHL, 1952-1955. T. 8. 1955. Pages: 208-220.
- Goncharov I.A. The Precipice // Goncharov I.A. Complete works and letters: In 20 volumes, Vol. 7. St. Petersburg: Nauka, 2004. 773 pages.
- Goncharov I.A. Letter to A.A. Fetu from 6/18 August 1860 // Goncharov I.A. Collected works: In 8 volumes. Vol. 8. Moscow: GIHL, 1955. Pages: 420-421.
- Krasnoshchekova E.A. I.A. Goncharov: The world of creativity. St. Petersburg: Pushkinskij fond, 1997. 492 pages.
- Loskutnikova M.B. The architectural structure of the novel «The Precipice»: through and local motives // Materials of the VI Intern. scientific conference dedicated to the 205th anniversary of the birth of I.A. Goncharov. Ulyanovsk: Korporacija tehnologij prodvizhenija, 2017. Pages: 113-121.
- Loskutnikova M.B. Introduction to Literary Studies: Workshop. Moscow: MGPU, 2016. 80 pages.
- Nedzvetskiy V.A. I.A. Goncharov is a novelist and artist. Moscow: izd-vo MGU, 1992. 175 pages.
- Prutskov N.I. The mastery of Goncharov as a novelist. Moscow; L.: izd-vo AN SSSR, 1962. 230 pages.
- Silantyev I.V. Poetics of motive / Executive editor E.K. Romodanovskaya. Moscow: Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2004. 296 pages.