Аннотация. Модус романтики в романе «Обыкновенная история» связан с характером Александра Адуева. Однако естественность романтики в душе молодого человека приходит в противоречие со следованием Александра нормам романтической эпохи 1800-1820-х годов, ставшей в изображаемое в романе время анахронизмом. Петр Иванович Адуев, развенчива
Ключевые слова: литературный характер, модус, романтика, ложный романтизм.
Роман Гончарова «Обыкновенная история» был написан в 1844-1847 годах и опубликован в 1847 г. Это произведение неоднократно было в сфере внимания исследователей [2, 3, 5, 6]. При обращении к проблеме модуса как «базовой стратегии» художественности нами учитывался опыт В.И. Тюпы [8, с. 127]. В понимании романтики как вида модуса и «принципов «большого стиля» романтизма» как творческого метода опорой служит работа М.Б. Лоскутниковой [4, с. 98]
Цель данной статьи заключается в том, чтобы показать, как модус романтики в романе Гончарова «Обыкновенная история» служит, во-первых, для разоблачения ложного романтизма в характере Александра Адуева, приводящего молодого человека к несоответствию его поведенческих реакций с эстетическими нормами современной ему эпохи, и, во-вторых, для отражения того, как Петр Иваныч Адуев разрушает иллюзии племянника.
* * *
Романы Гончарова отличаются полифонизмом: автору подвластен «широкий спектр идейно-эмоциональной оценки воплощаемого (от драматизма, прорастающего трагедийностью, до комизма в форме юмора)» [3, с. 38]. Однако в полифонизме первого романа Гончарова лидером является романтика.
Романтика как модус – идейно-эмоциональная направленность литературного произведения, в котором отражены возвышенные или героические грани жизни. Романтика своим появлением обязана романтизму. Романтизм – творческий метод, существовавший как общеевропейское явление в первой трети XIX в. Романтизм породил субъективный тип мышления, когда писатели и поэты выдвигают на первый план исключительные характеры в исключительных обстоятельствах. От романтизма романтика наследовала такую черту, как стремление героя уйти от действительности, а разрыв мечты и действительности порождает конфликт, так как человек оказывается в поиске недостижимого идеала.
Однако романтика как модус проявляется не только в романтизме, поэтому следует отличать романтическое произведение от произведения, для разработки которого автор использовал романтику как модус. Это, в частности, касается реалистического романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин», в котором романтикой пронизан образ Ленского. В пушкинском романе следование Ленского требованиям романтизма еще не было совершенным архаизмом (поскольку роман Пушкина был написан в 1820-е годы), тогда как роман Гончарова «Обыкновенная история» – это изображение эпохи 1840-х годов, когда романтизм окончательно стал фактом, утратившим свою актуальность. Поэтому Гончаров как писатель-реалист, безусловно принимая настроение романтики в характере Александра Адуева, молодого человека, недавнего выпускника университета, высмеивает его романтическую ограниченность, в частности – жажду завоевания столицы в убеждении, что он станет великим поэтом (тогда как особыми талантами к этому он не обладал).
Точную характеристику Адуева-младшего Гончаров дает, показывая мысли Лизаветы Александровны: ей «стало жаль Александра» – «жаль его пылкого, но ложно направленного сердца» [1, с. 318]. Именно ложные установки на некую избранность (а не на деловые качества) приводят Александра в его первый приезд в столицу к крушению надежд, а развенчание этих установок дядей, Петром Иванычем, оставляет душу племянника «без опоры». Гончаров последовательно выстраивает ряд эпизодов разоблачения нежизнеспособных взглядов Александра, что позволяет проследить и выявить особенности в развитии героя.
В первой главе романа, являющейся сюжетной экспозицией, уже намечены идеально-безоговорочные, некритические суждения 20-летнего Александра Адуева. Это и уверения в «колоссальной страсти», адресованные соседке по имению Софье; и взаимно-приятельские клятвы в дружбе «до гробовой доски»; и самоубеждение, что он, Александр Адуев, состоится как великий поэт [1, с. 179, 190]. В экспозиции же показаны причины заблуждений героя: «жизнь от пелен ему улыбалась; мать лелеяла и баловала его, как балуют единственное чадо; <…> профессоры твердили, что он пойдет далеко», а «о горе, слезах, бедствиях он знал только по слуху» [1, с. 179]. Мать Александра не могла дать ему объективно-правдивого взгляда на жизнь и подготовить к противостоянию неблагоприятным обстоятельствам, которые неизбежны в жизни человека. Однако нельзя сказать, что Адуев был испорчен своей избалованностью. Нет, он был молодым человеком с достойными нравственными качествами. Вместе с тем жизненная неопытность, помноженная на ложно понимаемые сердечные склонности, свелась к не проверяемой разумом доверчивости и одновременно – к необоснованному самомнению. Всё это должно было пройти проверку столичной жизнью – фактическим устройством мира и временем.
Автор устами повествователя показывает Петербург, где столкнулись жизненные взгляды молодого Александра и выработанные годами убеждения Петра Иваныча. Их первая встреча стала завязкой для конфликта всего произведения. Так, провинциал-мечтатель Александр противопоставлен практичному дяде, представителю столичной буржуазии. Гончаров показывает несоответствие взглядов Александра реальной жизни. В первую очередь оказывается, что холодность дяди не похожа на ласковую заботу матери, и Адуев-младший говорит себе: «Так вот как здесь, в Петербурге <…> если родной дядя так, что ж прочие?..» [1, с. 203].
Первым делом Пётр Иваныч развенчивает мечты Александра о высокой должности и великих свершениях. Он с иронией предлагает племяннику должности министров, директоров, начальников отделений и т.д. Затем просит его проекты и сочинения, чтобы обклеить ими стены. Дядя сдергивает Александра с «небес» на землю, но тот продолжает мечтать: он «ломал себе голову над тем, какой государственный вопрос предложат ему решить» [1, с. 226]. Однако мечтания длились ровно до тех пор, пока молодой человек не поступил на службу и не стал пружинкой бюрократической машины. Разочарование Адуева-младшего в службе во многом связано с крушением убеждения, что сослуживцы – та же семья. Это открытие предопределило путь Александра: он не станет тем романтическим героем, который стремится к общественной или политической деятельности, но не знает реалий жизни.
Очередным «пунктом» в мечтаниях Александра, который подвергается беспощадному анализу дяди, становится чувство любви, которое молодой человек книжно-пафосно и затверженно-выспренно характеризует романтическим штампом «священное и высокое» [1, с. 209]. Однако Петр Иваныч не склонен мягко и деликатно призывать племянника к тому, чтобы тот отказался от абстрактных представлений об этом чувстве. Узнав о влюбленности 23-летнего Александра в Надиньку, дядя в точности воспроизводит всё, что было с племянником, и иронически предсказывает дальнейший ход событий. Поведение Александра во время разговора с дядей сопровождается комичными ситуациями, в которых высмеивается поведение влюблённого юноши, поскольку в его сознании картина мира в ее подлинных пропорциях еще не сложилась.
Гончаров показывает в Александре ту идеальную любовь, которая изображается в романтических произведениях, но не может существовать в реальности. В Адуеве-младшем бушуют далекие от реальности страсти. Когда же в ситуации с новой возлюбленной Александра Надинькой появляется соперник в лице графа Новинского, молодой человек ревнует и готовится к дуэли, от которой его удерживает дядя. Этот последний эпизод позволяет провести параллели между образами Ленского и Адуева-младшего: оба искренни в любви, оба ревнивы и вспыльчивы, скоропалительно вызывают мнимых противников на дуэль. Отличие же в том, что Александра вовремя останавливает Пётр Иваныч, указывая на глупость в поведении племянника и разъясняя, как следует вести себя в сложившейся ситуации. Значение этого сопоставления в том, что Александр действует согласно литературным клише. Для романтического сознания реальностью становятся лишь те чувства, которые можно сопоставить с литературными образцами. Адуев-младший еще не любил – он только хочет любить, что показано в оценке сотрудника журнала, в который Александр отправил свою повесть: «Вообще заметно незнание сердца, излишняя пылкость, неестественность, все на ходулях, нигде не видно человека… герой уродлив… таких людей не бывает…» [1, с. 268].
После разрыва с Надинькой Александр лелеет искусственную грусть, видя в себе человека, «выдержавшего удар судьбы» [1, с. 311]. Рассказ тёте о своих чувствах, «втоптанных в грязь», завершается словами Лизаветы Александровны, грустно указывающей племяннику на его ложные жизненные установки: «Так вы совсем не верите в чувство, когда оно не выказывается так, как вы хотите? Сильное чувство прячется…» [1, с. 311, 313].
Ключевым «пунктом» дядиного воспитания становится разбор ложных установок Александра по отношению к дружбе. М.В. Отрадин пишет, что и в них есть литературные клише романтизма. В частности, ученый обращается внимание на то, что Пётр Иваныч, иронически комментируя настроение племянника, вспоминает сюжет баллады Ф. Шиллера «Порука» [5, с. 45]: «И дружбу хорошо ты понимал <...> тебе хотелось от друга такой же комедии, какую разыграли, говорят, в древности вон эти два дурака... как их? что один еще остался в залоге, пока друг его съездил повидаться...» [1, с. 419]. К этой же балладе отсылают и строки, посвященные Ленскому:
- Он верил, что друзья готовы
- За честь его приять оковы… [7, с. 34].
С высот идеализации людей Александр Адуев бросается в другую крайность – в крайность презрения к окружающим: «Кругом низость, слабодушие, мелочность, а я еще сохранил юношескую веру в добро, в доблесть, в постоянство…» [1, с. 322]. В этом кроется ещё одна проблема: романтика с её идеализмом и мечтательностью, свойственная юношескому возрасту, неестественна у повзрослевшего Александра.
Последней надеждой Адуева-младшего на особое самопозиционирование остаётся творчество, вера в свой особый талант. Но и их анализирует Пётр Иваныч, резюмируя: чтобы «отражать <…> ощущения в своих произведениях» – «для этого нужен талант, а его у тебя, кажется, нет», поскольку талант «не скроешь» – «он блестит в каждой строке, в каждом ударе кисти…» [1, с. 335]. Александр не верит словам дяди, и тогда тот делает хитрый ход: предлагает узнать мнение третьей стороны – издателя. В результате, когда приходит ответ, отказывающий Александру в таланте, Адуев-младший сжигает рукописи, уничтожая претензии стать поэтом.
Достигший 25-летнего возраста Александр Адуев уходит в себя, начинает рефлексировать – и становится более глубоким в понимании жизни человеком. Роль дяди уже не так значительна, и разоблачением ложных установок занимается сам Александр. Растеряв влюбленность в Юлию, молодой человек находит ещё одно подтверждение правоты Петра Иваныча. В дальнейшем, во взаимоотношениях с Лизой, он сознается себе, что играет роль a la Онегин [6, с. 58, 60], стремясь принять позу поживописней и создать образ идиллического рыбака. Но и в этих платонических отношениях еще сохраняется романтика, хотя уже и надуманная: обманувшийся не только в чужих, но и в своих сердечных движениях, разочарованный Александр собирается «уехать куда-нибудь подальше, выстроить на берегу реки, где много рыбы, хижину и прожить там остаток дней» [1, с. 410]. Несколько эпизодов романа, которые можно объединить под названием «Рыбалка», представляют собой вариант фабулы о бегстве разочарованного героя из мира цивилизации в мир природы и простых ценностей. С этим эпизодом соседствует романтическая фабула ухода от действительности (смерть): в порыве отчаяния и бешенства на самого себя Александр чуть не прыгает с моста. И, наконец, молодой человек скрывается у себя в имении в надежде вернуть спокойствие душе, чтобы уже ничто её не потревожило.
В результате возникает вопрос: какова роль Петра Иваныча в разоблачении ложного романтизма в племяннике? Реалистическая философия и мораль дяди освободили Адуева-младшего от иллюзий, но взамен ничего ему не дали. Петр Иваныч безжалостно, не считаясь с неопытностью молодого человека, показывает своему племяннику жизнь в «самой безобразной наготе» [1, с. 418] – и тем самым уничтожает в Александре и доверчивость к людям, и уверенность в самом себе. Адуев-младший не принимает такой морали, ему страшно и грустно, он готов возненавидеть жизнь. Главная ошибка в воспитании Петром Иванычем племянника раскрывается в последних словах Александра перед отъездом в деревню: «Вместо того чтоб руководствовать мое сердце в привязанностях, вы научили меня не чувствовать, а разбирать, рассматривать и остерегаться людей; я рассмотрел их – и разлюбил!» [1, с. 420].
Подводя итог, можно сделать вывод, что романтика в душе Александра Адуева приходит в противоречие со следованием им нормам романтической эпохи первой трети XIX века, ставшей в изображаемое в романе время анахронизмом. Пётр Иваныч Адуев, развенчивая заблуждения племянника, представляет Александру, не успевшему сформировать свои твердые жизненные принципы, однобокие установки, которые постепенно уничтожают душу героя.
The mode of romance in the novel by I.A. Goncharova «An Ordinary Story» and the exposure of false romanticism
Ivanov A.G.,
bachelor of 1 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Loskutnikova Maria Borisovna,
Associate Professor of the Department of Russian of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of of Philological Sciences, Associate Professor.
Annotation. The mode of romance in the novel «An Ordinary Story» is associated with the character of Alexander Aduev. However, the naturalness of romance in the soul of a young man comes into conflict with Alexander's adherence to the norms of the romantic era of the 1800-1820s, which became an anachronism in the time depicted in the novel. Pyotr Ivanovich Aduev, debunking the delusions of his nephew, forms in the fragile soul of Alexander such rigid life attitudes that kill the soul of the hero.
Keywords: literary character, modus, romance, false romanticism.
- Гончаров И.А. Обыкновенная история // Гончаров И.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. СПб.: Наука, 1997. Т. I. С. 172-469.
- Краснощекова Е.А. Иван Александрович Гончаров: Мир творчества. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. 458 с.
- Лоскутникова М.Б. Композиционно-стилистические особенности романов И.А. Гончарова // Материалы V Международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения И.А. Гончарова. Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2012. С. 37-48.
- Лоскутникова М.Б. Отечественное литературоведение ХХ века: Вопросы теории и методологии. М: МГПУ, 2014. 148 с.
- Отрадин М.В. Проза И.А. Гончарова в литературном контексте. СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1994. 168 с.
- Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. 230 с.
- Пушкин А.С. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Л.: Наука, 1978. Т. V. С. 8-180.
- Тюпа В.И. Модусы художественности // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М.: издательство Кулагиной; Intrada, 2008. С. 127-128.
- Goncharov I.A. Ordinary history // Goncharov I.A. Full collection op. and letters: In 20 volumes. SPb.: Nauka, 1997. T. I. Page: 172-469.
- Krasnoshchekova E.A. Ivan Aleksandrovich Goncharov: The World of Creativity. SPb.: Pushkin Foundation, 1997. 458 pages.
- Loskutnikova M.B. Composition and Stylistic Features of I.A. Goncharov’s Novels // Papers of V International Scientific Conference for the 200th Anniversary of I.A. Goncharov. Ulianovsk: Promotion Technology Corporation (Corporatsia tehnologiy prodvizheniya), 2012. Page: 37-48.
- Loskutnikova M.B. Russian literary criticism of the XX-th century: Questions of theory and methodology. Moscow: MGPU, 2014. 148 pages.
- Otradin M.V. The prose of I.A. Goncharova in a literary context. SPb.: Publishing house of St. Petersburg University, 1994. 168 pages.
- Prutskov N.I. The mastery of Goncharov as a novelist. Moscow; L.: Publishing house of the Academy of Sciences of the USSR, 1962. 230 pages.
- Pushkin A.S. Eugene Onegin // Pushkin A.S. Full collection cit.: In 10 volumes, 4th ed. L.: Nauka, 1978. T. V. Page: 8-180.
- Tyupa V.I. Modes of artistry // Poetics: dictionary of actual terms and concepts. Moscow: publishing house Kulagina; Intrada, 2008. Page: 127-128.