Аннотация. В статье рассматриваются традиции создания «вечного» типа Дон Жуана и своеобразие их воплощения в романе И.А. Гончарова «Обрыв». Выявлено, что романист, опираясь на пьесы предшественников и произведения русского фольклора, создал целую галерею Дон Жуанов. Представителями этого типа следует считать Бориса Райского, Волохова, Пахотина, Егорку. В каждом из характеров Гончаров по-разному интерпретировал «вечный» тип, чем значительно расширил сюжетные решения в теме донжуанства в мировой литературе.

Ключевые слова: «вечный» образ, мотив, фабула, сюжет.

В творчестве И.А. Гончарова широко представлены «вечные» образы, один из которых – вечный искатель красоты Дон Жуан, в исходном фабульном материале – севильский озорник и святотатец. Как отмечает М.В. Отрадин, тема донжуанства является сквозной в художественном мире писателя [12, с. 20]. К ней Гончаров обращается, начиная с очерка «Иван Савич Поджабрин» (1842), где «вечный» тип предстает в комически-сниженном виде. В романе «Обыкновенная история» (1846) также появляется тема донжуанства, высвечивая некоторые особенности в характере Александра Адуева в пору «завоевания» им Петербурга [8, с. 102]. В романе «Обрыв» (1869) интерпретация донжуанской фабулы становится значимой в изображении мужских характеров. В этом последнем романе Гончарова черты Дон Жуана исследователи, как правило, находят в художнике Райском [11; 12]. В частности, по замечанию В.А. Недзвецкого, «в своей основе Райский – русский Дон Жуан» [11, с. 53]. Однако не только главного героя следует отнести к этому «вечному» типу. Гончаров создал целую галерею персонажей, в которой воплотилось и традиционное, и исключительно авторское представление о Дон Жуане.

Цель данной статьи заключается в том, чтобы рассмотреть тему донжуанства в романе Гончарова «Обрыв», выявить образы, в которых представлены черты «вечного» типа, и проанализировать, какие из них обнаруживаются в произведениях литературных предшественников Гончарова, а какие свидетельствуют о собственно гончаровском видении Дон Жуана.

* * * *

Миф о Дон Жуане возник в Испании «на пересечении легенды о повесе, пригласившем на ужин череп, и преданий о севильском обольстителе» [1, с. 6]. В XVII веке драматург Тирсо де Молина предпринял одну из первых попыток авторской обработки легенды, с чего и началась литературная история «вечного» типа. По утверждению В.Е. Багно, «после Тирсо де Молины развитие мифа шло по двум направлениям» [1, с. 11], но многие авторы, ориентируясь на первоначально-фабульный вариант, всё же оставили два ключевых аспекта: поиск героем красоты и наслаждений и возмездие за святотатство.

К моменту написания Гончаровым своего последнего романа литературная история о Дон Жуане насчитывала два столетия. К ней обращались как зарубежные, так и отечественные прозаики, поэты, драматурги. Отношение к «вечному» типу было крайне неоднозначным: его воспринимали как бездуховного, циничного «насмешника» (так образ Дон Жуана интерпретировал Мольер), как романтика, который ищет идеал вечной любви (например, у Э.Т.А. Гофмана), как человека, борющегося между грехом и святостью (П. Мериме), как «героя» века (Дж. Байрона), как художника с безусловными нравственными убеждениями (подобное видение характерно для пьесы А.С. Пушкина «Каменный гость»).

Наибольшее влияние на Гончарова оказало творчество Пушкина. В статье «Лучше поздно, чем никогда» писатель отмечал: «Пушкин, говорю, был наш учитель – и я воспитался, так сказать, его поэзиею» [4, с. 454]. Это отразилось и на обращении к «вечному» типу. В пьесе «Каменный гость» (написана в 1830 г., впервые опубликована посмертно, в 1839 г.) Пушкин наделяет Дон Гуана творческим даром, объясняя тем самым многие особенности его поведения. Герой не преследует лишь женскую красоту, он поэт, который находится в вечном поиске не столько вдохновения, сколько смысла жизни. В отличие от установившейся традиции, восходящей к пьесе Тирсо де Молина, пушкинский Дон Гуан способен на истинные чувства к женщине: последние слова героя — имя возлюбленной: «Я гибну – кончено – о Дона Анна!» [13, с. 370]. Это дает основание считать, что чувства Дон Гуана к Доне Анне были прочными и основывались не только на поиске художником красоты: в пьесе «обе ведущие фабульные составляющие» (погоня за красотой и наказание за святотатство) «сохранены и претворены в литературные мотивы красоты и наказания» [9, с. 87].

Борис Райский, герой романа «Обрыв», – художник, «артистический» Дон Жуан. Он видит смысл жизни в поклонении красоте, что подчеркивал сам автор: «он <…> более всего поклонялся красоте» [4, с. 463]. Красота является его главным источником вдохновения, он постоянно ищет ее – в Софье Беловодовой, Наташе, Марфиньке, Вере. Женщина для него – в первую очередь муза. Однако абсолютизированная фантазия героя, как правило, не совпадает с реальностью, из-за чего он разочаровывается и теряет к возлюбленным интерес. Так, в петербургской даме Беловодовой Райский пытался отыскать свой идеал «изящества души» [6, с. 502], но осознал, что Софья лишь статуя, холодная и не ощущающая жизненных реалий. Наташа, способная на самопожертвование, живущая только своим чувством, наскучила ему. Марфинька привлекла своей простотой, молодостью, неиссякаемой добротой, однако Райский не увидел в ней огня, из-за чего и отрекся от своего влечения. Вера, старшая сестра Марфиньки, оказалась полной ее противоположностью. Сильная, гордая, имеющая свой взгляд на многие проблемы, Вера овладела фантазией Райского. Ее внешнюю красоту он сразу связал с духовным богатством девушки, потому и поклонялся ей. Вера больше остальных повлияла на героя – своим пониманием жизни, любви, свободы, она вдохновила его на продолжение работы над задуманным романом.

В изображении Дон Жуана как художника Гончаров последовал за пушкинским воплощением «вечного» типа. Однако в Райском прослеживается и своеобразие видения писателем изображаемого характера и темы донжуанства как таковой. Это проявляется в высказывании Аянова в адрес Райского: «А ты был и Дон Жуан, и Дон Кихот вместе. Вот умудрился!..» [6, с. 38]. В Райском соединяются два «вечных» типа – искатель красоты Дон Жуан и «искренний проповедник, «апостол» развития» Дон Кихот [8, с. 413]. Они неотделимы друг от друга, поэтому страстность зачастую сменяется у Райского желанием направлять окружающих на истинную дорогу и нравственно воспитывать. С этим связана двойственность героя в сфере любовных чувств. С одной стороны, его увлечения диктуются творческой фантазией, вечным стремлением Дон Жуана к красоте. С другой стороны, возникновение и последующее исчезновение влечений Райского можно объяснить его донкихотством, «вечными неудачами в любви и проповеди» [8, с. 413]. Герой, пытаясь пробудить в женщинах страсть, каждый раз сталкивается с неудачей, в чем, безусловно, проявляется авторская ирония.

К «вечному» типу Дон Жуана следует отнести и нигилиста Марка Волохова. Истоки данного образа можно найти в пьесах Тирсо де Молины и Мольера. С героями этих произведений Волохова объединяет сенсуализм натуры, т.е. способность воспринимать только собственные чувства [3, с. 20], подчас откровенный цинизм, что ярко отражается в его спорах с Верой. Но главное сходство этого героя романа «Обрыв» с традициями изображения, представленными в произведениях Тирсо де Молины и Мольера, – в отрицании героями общепринятых норм. Наиболее тесная связь прослеживается с Дон Жуаном Мольера, который отрицает общественную мораль не просто ради забавы – он разрабатывает целую собственную философию отрицания. Позиция гончаровского героя в этом вопросе еще радикальнее, поскольку он является представителем нигилизма.

Стоит отметить, что Волохов, в отличие от «артистического» Дон Жуана Райского, сталкивается с наказанием. Это дает основание утверждать, что Гончаров в разработке данного образа следует традициям, заложенным Тирсо де Молиной и Мольером. Командор в данном случае – антипод Волохова Тушин. В критических заметках «Лучше поздно, чем никогда» автор противопоставляет Волохова, представляющего собой «болезненное явление», Тушину, олицетворяющего «намек на настоящее новое поколение» [4, с. 471]. Именно разговор с Тушиным на дне обрыва становится определяющим для Волохова: «он понял всё…» [6, с. 730]. Тушин пришел, чтобы защитить Веру, в которой ценит не только красоту, но и ее нравственные убеждения. Гончаров подчеркивает, что «лесник» «любил бы ее и не красавицей» [5, с. 528]. По утверждению писателя в автокомментарии романа, Тушин стал «каменной стеной», ограждающей Веру «от всяких обрывов» [4, с. 478]. Такая характеристика может считаться указанием на мотив возмездия в романе – когда «каменный гость» Тушин появляется перед Волоховым.

Существенное отличие Волохова от Дон Жуана Мольера состоит в том, что Волохов способен испытывать подлинные чувства к женщине. Герой говорит о несостоятельности «бессрочной» любви, отрекается от идеи брака, но при этом всё равно поддерживает отношения с Верой, а после ее «падения» и вовсе отказывается от своих идей и предлагает ей выйти замуж. В данном образе Гончаров объединяет традиции Мольера и Пушкина, но добавляет и нечто несвойственное им: Волохов становится представителем определенного направления, суть которого заключается в отрицании общепринятых норм. Это усиливает традицию пренебрежительного отношения Дон Жуана к существующим ценностям, которая была заложена еще Тирсо де Молиной.

К образам, имеющим черты Дон Жуана, можно отнести второстепенных персонажей. Один из них – Пахотин, старый человек, которому после смерти жены показалось, что он не успел «пожить и пожуировать» [6, с. 14]. Как и Дон Жуан, он служит страсти, но делает это «грубо, чувственно» [6, с. 24]. Его образ снижает «вечный» тип, представляет его в комическом виде. Красота для Пахотина – это не источник творчества и вдохновения, он способен прожить и без нее, поскольку в нем нет артистического начала. Истоком донжуанства в данном случае является «старческое тщеславие иметь вид шалуна» [6, с. 14]. Дон Жуан Пахотин – светский человек, и не более того: «Старик шутя проживал жизнь, всегда смеялся, рассказывал только веселое, даже на драму в театре смотрел с улыбкой…» [6, с. 15]. Эта черта характерна для героев Тирсо де Молины, Мольера, однако в данном образе Гончаров гиперболизировал ее, что послужило средством создания комической модальности, в которой представлен данный характер.

Также черты «вечного» типа отражаются в образе лакея Райского Егорке, представителе молодого поколения, которого следует считать сниженным «двойником» его барина. Наблюдая за жизнью в дворянской усадьбе, Райский подмечает, что призвание Егорки – «дразнить дворовых девок, трепать их…» [6, с. 330]. Егорка не ищет красоты, а живет лишь физиологическим инстинктом. При этом дворовые девушки, не избалованные мужским вниманием, «гурьбой толпились около него» [6, с. 330]. Истоки образа Егорки можно найти не столько в произведениях Тирсо де Молины и Мольера, где одной из характерных черт Дон Жуана является его желание насмехаться над женщинами, сколько в русском фольклоре. А.Н. Веселовский отмечал, что в поздних былинах богатырь Алеша Попович становился «бабьим пересмешником» и «ловеласом» [2, с. 381], как и гончаровский «герой дворни» [6, с. 329] Егорка. В этом образе ярко проявилось своеобразие «вечного» типа у Гончарова, поскольку Егорка соединяет в себе черты европейских Дон Жуанов, созданных Тирсо де Молиной и Мольером, и собственно русское видение этого типа, реализованное в былинном эпосе.

Таким образом, Гончаров, опираясь на опыт литературных предшественников (как зарубежных, так и отечественных), разработал целую галерею Дон Жуанов. Писатель сохранил традиционный «фабульный каркас» [9, с. 87], состоящий из двух ключевых мотивов, однако более пристальное внимание сосредоточил на мотиве поиска красоты и наслаждений. «Истинный» Дон Жуан, по Гончарову, должен быть артистом, поклоняющимся прекрасному. В этом, несомненно, проявляется связь с пушкинским воплощением данного образа. Однако в отличие от произведений Тирсо де Молины, Мольера, Пушкина, в «Обрыве» предстают не только «истинные», но и «ложные» Дон Жуаны, какими являются старик Пахотин и Егорка. Последние иронически оттеняют и возвышенные высказывания о страсти Райского, и декларации Волохова о «свободной» любви. В результате, в образах Пахотина и Егорки усилена комическая грань в иронической окраске донжуанской темы, значимой для сюжетосложения романа, и ее «многотипажности» [10, с. 104]. В разработанной системе образов Гончаров воплотил свое многогранно-полисемическое представление о Дон Жуане, чем значительно расширил традиционный сюжет о «вечном» типе.

The invariant of the «eternal» type of Don Juan in the novel by I.A. Goncharov «The Precipice»: traditions and specifics

Akopian Stella Araikovna,
bachelor of 2 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Loskutnikova Maria Borisovna,
Docent of the Department of the Russian of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Philological Sciences, Docent

Annotation. The article examines the traditions of creating the «eternal» type of Don Juan and the peculiarity of their implementation in the novel by I.A. Goncharov «The Precipice». It is revealed that the novelist created relying on the plays of his predecessors and the works of Russian folklore created a gallery of Don Juan. Representatives of this type should be considered Boris Raisky, Volokhov, Pakhotin, Yegorka. In each of the characters Goncharov interpreted the «eternal» type differently, what significantly expanded the plot decisions in the theme of Donjuanism in world .

Keywords: the «eternal» type, motif, plot.


  1. Багно В.Е. Расплата за своеволие, или Воля к жизни // Миф о Дон Жуане / Сост. В.Е. Багно. СПб.: 2000. С. 50-22.
  2. Веселовский А.Н. Алеша «бабий насмешник» и сюжет Цимбелина // Сборник Отделения языка и словесности Академии наук. СПб.: 1884. С. 376-402.
  3. Веселовская Н.В. Дон Жуан русской классической литературы: дисс. … канд. филол. наук. М.: 2000. 135 с.
  4. Гончаров И.А. Лучше поздно, чем никогда // Гончаров И.А. Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М.: 1972. С. 441-493.
  5. Гончаров И.А. Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» // Гончаров И.А. Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М.: 1972. С. 522-535.
  6. Гончаров И.А. Обрыв // Гончаров И.А. Полн. собр. соч. и писем: в 20 т. Т. VII. СПб.: 2004. С. 5-772.
  7. Добрыня и Алеша // Добрыня Никитич и Алеша Попович / Сост. Ю.И. Смирнов, В.Г. Смолицкий. М.: 1974. С. 295-296.
  8. Краснощекова Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. СПб.: 1997. 492 с.
  9. Лоскутникова М.Б. «Вечный» образ Дон Жуана: европейские традиции и вклад А.П. Чехова в их разработку // Вестник Центра международного образования МГУ. Серия Филология. Культурология. Педагогика. Методика. 2010. № 4. С. 86-91.
  10. Лоскутникова М.Б. Ирония как пафос и стилеобразующий фактор в романе И.А. Гончарова «Обрыв» // Вестник Центра международного образования МГУ. Серия Филология. Культурология. Педагогика. Методика. 2011. № 3. С. 103–108.
  11. Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров – романист и художник. М.: 1992. 176 с.
  12. Отрадин М.В. Проза И.А. Гончарова в литературном контексте. СПб.: 1994. 169 с.
  13. Пушкин А.С. Каменный гость // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. Т. 4. М.: 1959-1962. С. 335–370.
  1. Bagno V.E. Reckoning for self-determination, or Will to Life // Myth of Don Juan / Comp. V.E. Bagno. SPb.: 2000. Page: 5-22.
  2. Veselovsky A.N. Alesha «baby ridicule» and the plot of Tsimbelin // Collection of the Department of Language and of the Academy of Sciences. SPb.: 1884. Page: 376-402.
  3. Veselovskaya N.V. Don Juan of Russian classical diss.... Candidate of Philol. Sciences. Moscow: 2000. 135 pages.
  4. Goncharov I.A. Better late than never // Goncharov I.A. Set of works in 6 t. T. 6. Moscow: 1972. Page: 441-493.
  5. Goncharov I.A. Intentions, tasks and ideas of the novel «The Precipice» // Goncharov I.A. Set of works in 6 t. T. 6. Moscow: 1972. Page: 522-535.
  6. Goncharov I.A. The Precipice // Goncharov I.A. Complete set of works and letters: in 20 t. T. VII. SPb.: 2004. Page: 5-772.
  7. Dobrynya and Alesha // Dobrynya Nikitich and Alesha Popovich / Originator Yu.I. Smirnov, V.G. Smolitsky. Moscow: 1974. Page: 295-296.
  8. Krasnoshchekova E.A. I.A. Goncharov: The world of creativity. SPb.: 1997. 492 pages.
  9. Loskutnikova M.B. «Eternal» type of Don Juan: European traditions and the contribution of A.P. Chekhov to their development // Bulletin of the Center for International Education of Moscow State University. Series Philology. Cultural studies. Pedagogy. Methodology. 2010. № 4. Page: 86-91.
  10. Loskutnikova M.B. Irony as pathos and style–forming factor in I.A. Goncharov’s novel «The Precipice» // Bulletin of the Center for International Education of Moscow State University. Series Philology. Cultural studies. Pedagogy. Methodology. 2011. №3. Page: 103-108.
  11. Nedzvetsky V.A. I.A. Goncharov – novelist and artist. Moscow: 1992. 176 pages.
  12. Otradin M.V. Prose I.A. Goncharova in a literary context. SPb.: 1994. 169 pages.
  13. Pushkin A.S. Stone guest // Pushkin A.S. Set of works in 10 t. T. 4. Moscow: 1959-1962. Page: 335-370.