Аннотация. Статья посвящена общему обзору творчества культового коллектива российской рок-сцены – группы «Агата Кристи». Проводится попытка установить характерные черты образа лирического героя, обозначить влияние некоторых архетипов (архетип становления, обряд перехода, близнечный миф) и символов мировой культуры, а также выявить причины использования поэтики абсурда в текстах группы.

Ключевые слова: рок-поэтика, архетипы, символы, «Агата Кристи».

Коллектив группы «Агата Кристи», созданный в 1988 г., неотъемлемо связан с именами братьев Самойловых. Вадим и Глеб Самойловы родились в интеллигентной семье в г. Асбесте, где, по воспоминаниям местных жителей, «зимой серое небо осыпалось розовым снегом на землю». И это было вполне ожидаемо, т.к. в Асбесте в то время работали крупнейшие промышленные предприятия. В семье Самойловых постоянно звучала музыка, поэтому оба брата обладали хорошей и многообразной музыкальной наслышанностью, что в дальнейшем обеспечило музыке «Агаты Кристи» уникальное звучание на российской рок-сцене. Чаще всего Вадим сочинял музыку, а Глеб – тексты.

Лирический герой текстов «Агаты Кристи» уязвим. Зачастую он находится в статичном положении «здесь и сейчас», но при этом как бы мечется между светлым и темным началами, чаще склоняясь к последнему и отдаваясь воле случая, не находя ни внутренних сил в себе, не признавая возможности спасения в боге.

Если попытаться рассмотреть творчество «Агаты Кристи» в полном объеме, можно заметить специфическую динамику развития образа лирического героя, который каждый раз открывает для читателя новые грани, – от раскованного, свободного мужчины, способного осадить фразой «я сказал: успокойся и рот закрой» («На войне», 1992), до ранимого взрослого человека, повествующего о страхах детства, пронесенных с собой во взрослую жизнь («Ползёт», 2003). Однако, вне зависимости от сюжета, смысла и музыкального лада песен, во многих текстах одним из ореолов лирического героя почти всегда будет являться смерть.

В одном из интервью братья Самойловы, обсуждая песню «Ползёт», не вошедшую в основную дискографию, вспоминали детские страхи, когда ночью на потолке появлялись блики от проезжающих машин. Текст данной песни, на мой взгляд, вполне претендует на роль объекта для пристального изучения литературоведами.

В композиции используются одни из самых узнаваемых символов пограничного состояния – полночь и полнолуние:

Я ненавижу свет Луны,
Когда двенадцать бьют часы,
И по стене такое вот
Ползет, ползет, ползет,
Ползет, ползет! [1, с. 412].

Если условно представить расположение шкафа, упоминаемого в тексте, в точке, где условно пересекается мир яви и мир нави, можно заметить, что вместе со светом луны, как бы параллельно, в то же время вырывается сущность из потустороннего мира, в результате чего стирается граница бытия, теряется ощущение реальности. Лирический герой оказывается на перепутье. Но сделать какой-либо шаг он не может, т.к. находится в закрытом пространстве, в которое он попал добровольно. Жуткий страх лирический герой проносит с собой из детства во взрослую жизнь: «Я в детстве спрятался в шкафу, / Я в нём живу и в нём умру!» [1]. По содержанию этой строки становится понятно, что лирический герой обречен: свою судьбу он изменить не в силах.

Можно предположить, что в основе рассматриваемого сюжета запечатлено столкновение «Я» с собственной Тенью, являющееся архетипом становления Героя в русских сказках. Если у лирического героя нет сил для сражения с Тенью, то его трансформация оказывается невозможной: итог такой встречи очевиден – герой погибнет. В рассматриваемом тексте задействован мотив статичного страха человека перед неизвестностью, перед сакральным, причем к финалу страх достигает апогея, усиливается тройным повторением и восклицанием, что дает нам представление о печальном итоге встречи лирического героя и «Оно».

В песне «Сны» 1998 г. самообладание лирического героя оказывается на порядок выше, чем в песне «Ползёт». Несмотря на всю трагичность положения, на невозможность продолжения жизненного пути, он, перебарывая страх, обретает некую свободу, находит силы для встречи с Тенью. На пограничное состояние, которое является отчетливым классификатором обряда перехода, нам, как и прежде, указывает такой символ, как полночь. Стоит отметить, что голос лирического героя доносится до нас «снизу», на это указывает фраза «<…> к небу идти по золе», а его восхождение символизирует смерть без возможности дальнейшего существования души. Песня поражает тотальным смирением лирического субъекта и принятием неизбежного конца:

А я оставляю себе
Право на страшные сны
Право гореть от весны
И к небу идти по золе… [1, с. 427].

Зачастую присущий лирическому герою мистический страх перед неизвестностью как бы эстетизируется, упраздняется за счет ритмично-веселой музыки и такого стилистического приема, как ирония. Если в ранее рассмотренных текстах образ потустороннего был нарисован в мрачных тонах, пугал своей сакральностью, то в песне «Ковёр-вертолёт» (1998) «небыль» изображена не то чтобы как само собой разумеющееся, а как нечто изведанное и совсем нестрашное. Еще бы, многие дети, знакомые с деятельностью «Союзмультфильма», мечтали прокатиться на облаках, как на «белогривых лошадках», как мечтали они и прыгнуть «выше радуги».

Также в тексте используется прием языковой игры: вместо устойчивого выражения «ковёр-самолёт» мы сталкиваемся с каким-то новым словесным изобретением, ранее не встречавшимся в фольклорной и поэтической семантике. Однако при всем позитивном музыкальном оформлении песни в тексте есть прямые отсылки к смерти:

Мама, это пpавда.
Мама, это пpавда,
Мама, я опять живой.
Ты уже не плачешь,
Ты уже не плачешь
Мама, полетим со мной [1, с. 430].

«Пока мы чувствуем, мы живы», – мама лирического героя уже не чувствует ничего, поэтому можно сделать вывод, что она либо на пути к загробной жизни, либо находится на ее границе, потому сын и приглашает ее к себе, наверх, «полетать в высших слоях». Также фраза «опять живой» указывает на перерождение лирического героя в новой форме бытия.

Подобный смысловой контраст присущ многим песням «Агаты Кристи», когда страшное и таинственное опускается до уровня чего-то легкого и обыденно-бытового. Аналогичный прием используется в песне «Опиум для никого» 1994 г., ставшей одним из самых известных хитов 90-х:

Я крашу губы гуталином
Я обожаю черный цвет
И мой герой, он соткан весь
Из тонких запахов конфет
Напудрив ноздри кокаином
Я выхожу на променад
И звезды светят мне красиво
И симпатичен ад… [1, с. 489].

Для данного текста характерно намеренное антиэстетизирование. Лирический герой, иронизируя, намеренно совершает действия, противоречащие установленным нормам, а воздействие образа усиливается, благодаря приему гротеска.

Во втором куплете («Убей меня, убей себя – Ты не изменишь ничего») можно заметить введения образа телесной травмы. Как отмечал С.В. Свиридов в статье «Рок-поэзия (между музыкой и словом): драйв и поэтика текста», намеренное уничтожение или поругание тела утопически приводит к высвобождению духа, что вписывается в контекст данной композиции [2, с. 59].

Композиция «Опиум», выпущенная в свет в 1995 г., стала песней-триггером того времени. Ощущения после развала Советского Союза были не такими радостными, какими казались изначально. Тяжелое время, хмурое. Причем хмурое – в прямом смысле слова, ведь страна на тот период утопала в героине (наркотиках). Примечательно, что по данным статистики именно с этого периода численность населения в Асбесте, как и во многих других городах России, стала резко сокращаться.

Отметим, что песня создана в стиле синти-поп: при исполнении только вокальная партия и партия соло-гитариста оставались «живыми», звук остальных инструментов воспроизводился искусственно – подобно искусственному состоянию человека, впавшему в эйфорию после употребления наркотического вещества. Успех композиции был также обусловлен грамотным уровнем продюсирования. Использованные приемы звукозаписи способствовали созданию максимально порывистого, дребезжащего звучания. Многие слушатели отмечали, что музыка «Опиума» действительно вводит в некий транс, изменяет сознание. Саркастическое настроение песни вновь перекрывает описываемую трагедию души, в результате чего лирический герой собирается «умирать весело, играя в декаданс».

Одной из известнейших песен «Агаты Кристи» стала композиция «Два корабля» 1998 г. В тексте рассказывается об умершем капитане и двух кораблях, потерявших фарватер. Если пошагово разбираться в смысле песни, то можно предположить, что капитан – это символ надежды, потеря фарватера означает утрату смысла жизни, а два корабля – это два начала лирического героя, которые воплощаются в жизненном начале.

Умирает капитан и уходит в океан
Оставляя за собой розовую нить
Он раздавлен и распят, а корабли в порту стоят
И движения руки хватит чтобы им поплыть

Но забыли капитана два военных корабля
Потеряли свой фарватер и не помнят, где их цель
И остались в их мозгах только сила и тоска
Непонятная свобода обручем сдавила грудь
И неясно что им делать: или плыть или тонуть
Корабли без капитанов капитан без корабля
Надо заново придумать некий смысл бытия
Нафига? [1, с. 415].

В представленном тексте реализуется мотив двойничества как сюжетный вариант близнечного мифа, а также мотив расщепления «Я» лирического героя. Если мотив двойничества относится к устоявшемуся архетипу культуры и реализуется в связке «капитан + два корабля» как неделимое целое, то мотив расщепления «Я», который реализован в «двух кораблях», можно отнести к относительно новому культурологическому явлению, основу которого составляют открытия в области психологии ХХ в.

Таким образом, нами был произведен обзор основных компонентов специфики рок-поэзии в «Агаты Кристи», установлена частая реализация мотива столкновения лирического героя с Тенью и сопутствующего мотива страха, зачастую влекущего построение текста в поэтике абсурда.

The specifics of rock poetics in the texts of the rock band «Agatha Christie»

Sharova E.D.,
bachelor of 5 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Kalashnikov Sergey Borisovich,
Associate Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Philological Sciences, Associate Professor.

Abstract. The article is devoted to a general overview of the work of the cult collective of the Russian rock scene - the group «Agatha Christie». An attempt is made to establish the characteristic features of the image of a lyrical hero, to indicate the influence of some archetypes (formation archetype, transition rite, twin myth) and symbols of world culture, as well as to identify the reasons for using the poetics of absurdity in the texts of the group.
Keywords: rock poetics, archetypes, symbols, «Agatha Christie».


  1. Поэты русского рока: Илья Кормильцев, Вячеслав Бутусов, Дмитрий Умецкий, Алексей Могилевский, Александр Лебедев, Владимир Шахрин, Настя Полева, Михаил Козырев, Вадим Самойлов, Глеб Самойлов. СПб., 2007. 512 с.
  2. Свиридов С.В. Рок-поэзия между музыкой и словом: драйв и поэтика текста. // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Сер.: Филология, педагогика, психология. 2017. № 4. С. 54-62.
  1. Poety russkogo roka [The poets of Russian rock]: Il’ya Kormilcev. Vyacheslav Butusov. Dmitrij Umeczkij. Aleksej Mogilevskij. Aleksandr Lebedev. Vladimir Shahrin. Nastya Poleva. Mihail Kozyrev. Vadim Samojlov. Gleb Samojlov. SPb., 2007. 512 pages.
  2. Sviridov S.V. Rok-poeziya mezhdu muzykoj i slovom: drajv i poetika teksta [The rock poets between music and a word]. // Vestnik Baltijskogo federal’nogo universiteta im. I. Kanta. Ser.: Filologiya, pedagogika, psihologiya. 2017. № 4. Pages: 54-62.