Аннотация. В статье рассматриваются танатологические мотивы как предмет осмысления итогов жизни. Взаимодействие с миром людей и природы, реализация задач души, осознание и принятие всех этапов ее восхождения детально изображаются Л.Н. Толстым в рассказе «Три смерти».

Ключевые слова: рассказ; жизненный путь; танатос; смерть; психологизм; мотив; исповедь.

В ранних произведениях Л.Н. Толстого исследователи выделяют ряд принципов структурирования жанра жизнеописания, которые характерны не только для Ж.-Ж. Руссо («Исповедь»), но и для автобиографической прозы в русской литературе (Н. Гарин-Михайловский, И. Бунин, И. Шмелев, М. Горький, В.П. Астафьев и др.).

В танатологической концепции Толстого жизнь и смерть тесно связаны и взаимозависимы; весь жизненный путь в авторском изложении поверяется смертью, и наоборот. Неизбежность окончания жизни воздействует на опыт и поведение человека, наполняет его существование особым онтологическим смыслом.

Множественные описания состояний предсмерти, смерти и посмертия - важная тема танатоса и танатологии. Умирание - не одномоментный акт, это процесс. В предсмертных эмоциональных и физических состояниях человек переосмысливает прожитую жизнь, происходит неизбежная «переоценка ценностей» как сокрушенное покаяние о неправедном житии - исповедь. Е.Ю. Полтавец в статье «Три смерти Андрея Болконского («Война и мир» Льва Толстого) в мифо-ритуальном контексте» обратила внимание на то, что «в Круг чтения Толстой помещает такие слова, которые могут объяснить предсмертные размышления князя Андрея: «Страх смерти в человеке есть сознание греха» [2, с. 211].

Л.Н. Толстой-философ много размышлял о смерти, создав собственную танатологию и воплотив ее в творчестве («Смерть Ивана Ильича», «Три смерти» и др.). Писатель в деталях показывает работу души, результатом которой может стать просветление или забвение. Как особое испытание в момент физической немощи, разговор с собой происходит на высокой психологической ноте, мобилизуя все ресурсы физического, душевного и ментального состояний. Поэтому осмысление жизненного пути и переживание смерти в произведениях Толстого занимают особое место в системе экзистенциального анализа как последняя инициация к высоте духа.

Одним из таких произведений писателя является рассказ «Три смерти», танатологические мотивы которого ранее привлекали внимание Б.М. Эйхенбаума, О.В. Сливицкой, В.В. Бибихина, Е.Ю. Полтавец и других исследователей.

К этому сюжету Толстой обратился 15 января 1858 г., назвав свой рассказ «Смерть», о чем упоминается в Дневнике писателя [4, Дневники, т. 48, с. 3]. Работа над рассказом продвигалась быстро, что свидетельствует о сильном душевном переживании и вдохновении, 24 января рассказ был окончен [4, Дневники, т. 48, с.5].

В письме к А.А. Толстой от 01 мая 1858 г. Толстой делится творческой историей рассказа: «Моя мысль была: три существа умерли - барыня, мужик и дерево. - Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжет перед смертью. Христианство, как она его понимает, не решает для нее вопроса жизни и смерти. Зачем умирать, когда хочется жить? В обещания будущие христианства она верит воображением и умом, а все существо ее становится на дыбы, и другого успокоенья (кроме ложнохристианского) нету, - а место занято. - Она гадка и жалка. Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не христианин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды; его религия - природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял рожь и косил ее, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он знает твердо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему в глаза. ... Дерево умирает спокойно, честно и красиво. Красиво - потому что не лжет, не ломается, не боится, не жалеет» [, т. 60, с. 265-266].
Б.М. Эйхенбаум отмечает, что «для Толстого самое важное - смерть дерева, потому что оно умирает не только «спокойно», как мужик» [6, с. 324].

Совсем иное поведение у барыни в рассказе, в дороге она тревожится о своем состоянии и пытается обрести душевный покой через удобство физическое, от этого негодует и раздражается на весь свет. В карете душно, пахнет одеколоном и пылью, ее жизнь уже приостановилась и смешалась с ароматами тлена. Всё внимание Марьи Дмитриевны сосредоточено на недуге, а наличие здоровья у окружающих раздражает. Она предчувствует свое будущее и обвиняет всех, кто не принял участия в ее судьбе [4, т. 5, с.54].

Личность супруга барыни не представлена автором тонкими внутренними размышлениями. Он не меняет привычного уклада жизни, а с деликатным вопросом об исповеди отправляет к жене кузину. Этим Толстой показывает, что человеку всегда дается шанс на спасение души.
Разговор со священником ненадолго приносит барыне облегчение и «непонятную слабость», но последние часы и минуты были растрачены на упреки, оставляя у окружающих чувство вины за эту смерть. Выражение лица несчастной навсегда запечатлело сосредоточенность.
Итог жизни подводится автором кратко: «Через месяц над могилой усопшей воздвиглась каменная часовня» [4, т. 5, с. 63]. Камень, носимый на сердце Марьи Дмитриевны, метафорично встал на место погребения хозяйки.

Одним из первых интерпретаторов смысла смерти ямщика Федора в рассказе стал Д.И. Писарев, писавший: «Не потому здесь нет анализа, что анализ слишком труден для автора, а потому что нечего анализировать. Загляните в душу больного ямщика, выведенного Толстым, и вы не найдете в его чувствах ни порывистой силы и твердости, ни сложности и разнообразия; вас поразит в них забитость и безответная покорность, по временам переходящая в какое-то отупение, покорность, выработанная длинным рядом однообразных трудов, привычных обыденных страданий и бесцветных, постоянно серых дней жизни. Эта покорность выражается во всем существе больного ямщика: в его словах и движеньях, во всех его отношениях к окружающей обстановке и к другим людям. Достаточно изобразить эти отношения, описать движения и передать слова, и перед читателем откроется весь его внутренний мир с его бедностью и несложностью. Так поступил Толстой…» [1, с. 142]. В раскрытии танатологических мотивов в рассказе Толстого важен психологический анализ, реализуемый в художественном тексте в приемах психологического изображения, которые, по словам В.Е. Хализева, «дробят внутренний мир человека на ряд переживаний» [5, с. 199].

Рядом с умирающим ямщиком оказывается несколько персонажей. Больной Федор чувствует беспомощность, вину и неодобрение людей, которые ещё при жизни начали разбирать его вещи. Передавая сапоги Сереге, ямщик покорно соглашается с тем, что ему больше не ходить по земле ногами [4, т. 5, с. 58-59]. В этой жизни ему уже нечего планировать, ему уготован только камень…
Ни бога, ни исповеди, ни прощения. У Федора своя правда жизни, единственное, что его беспокоит в последний день, - это посмертный договор о камне.

Серега - молодой и здоровый парень. Он проходил в сапогах Федора осень и зиму, не озадачиваясь выполнением обещания. Только совестливые напоминания кухарки и страх, что ямщик будет приходить, душить и требовать свое, заставили Серегу пойти с топором в рощу. С момента падения дерева повествование о должнике прекращается.

С любовью к природе Толстой показывает величественное завершение жизни лесного великана. Для Толстого деревья связаны с высшим и духовным смыслом бытия, когда корни устремляются вглубь Земли-матери, а крона тянется к Отцу в высоту вечного - абсолютное единение с пространством, сакральная триада - отец (Господь), мать (Богородица) и дитя, отдавшее жизнь за грехи человеческие. В данном случае - неверность слову в обет умирающему. Невыполненное обещание купить камень, обозначить ушедшее неживым предметом, оборачивается потерей невинной жизни благородного дерева. Остается ощущение, что сам Толстой достойно и молчаливо проводил лесного гиганта.
В рассказе дерево наделено свойствами души человека больше, чем сами люди - благородно, царственно, величаво. Своей жизнью оно поддерживало другие жизни, а своей смертью составило память другим смертям [4, т. 5, с. 64-65].

Отметим, что Л.Н. Толстой не ограничивается одним изображением внутреннего мира человека и его «ожившими» персонажами становятся животные и растения со своим особенным мироощущением. Природный мир, периоды жизни, символика - еще один пласт невербального, который писателю открыт и понятен, где всё сущее - есть связь экзистенций - свобода, одиночество, поиск смысла жизни, смерть.

Персонажи Толстого преодолевают путь, альфа и омега которого - рождение и смерть. Путь физического перехода из жизни более свободен, чем путь рождения, но это путь духовной тяжести или освобождения души. Великая тайна мироздания и выбор самого человека.
Таким образом, анализ рассказа «Три смерти» свидетельствует о важности для Л.Н. Толстого представленного в рассказе ракурса осмысления смерти и реализации танатологических мотивов как подведения итогов жизни, не случайно писатель неоднократно обращается именно к этому аспекту, вспомним повесть «Смерть Ивана Ильича».

По-своему с рассказом «Три смерти» перекликается раннее произведение Г. Газданова «Повесть о трех неудачах», анализируя которую А.И. Смирнова обращает внимание на избранный автором ракурс раскрытия темы - три смерти как «неудачи»: «Заглавие рассказа объясняется в самом его начале: «Прежде всего, это рассказы о неудачах, - так как смерть я считаю неудачей. Кроме того, в облике каждого из героев я нахожу предрасположенность к катастрофе: их неудачи понятны и естественны». В экспозиции же определяется отношение повествователя к уходу из жизни трех героев и к смерти его любимого пса» [3, с. 311].

К толстовской философии смерти обращаются другие авторы, продолжая традицию осмысления танатоса: И. Бунин в рассказе «Господин из Сан-Франциско», А. Солженицын в рассказе «Матренин двор», В. Распутин в повести «Последний срок», А. Ким в повести «Лотос», Б. Екимов в рассказе «Как дед Петро умирал», Гайто Газданов в «Повесть о трех неудачах», В. Шукшин «Как помирал старик», В. Астафьев в рассказе «Сон о белых горах», «Царь-рыба» и др.

Death as a result of life's journey in the story «Three deaths» by Leo Tolstoy

O.V. Zhelezova,
graduate student of 2 course The Moscow City University, Moscow

Annotation. The paper considers the tanatological motifs as a subject for understanding the outcome of life. The interaction with the world of people and nature, the realization of the tasks of the soul, the awareness and acceptance of all the stages of its ascent are described in detail by L.N. Tolstoy in the story «Three Deaths».
Keywords: story, life path, thanatos, death, psychologism, motive, confession.


  1. Писарев Д.И. Три смерти: (Рассказ графа Л.Н. Толстого): («Библиотека для чтения», 1859 г.) // Л.Н. Толстой в русской критике: Сб. ст. / Вступ. ст. и примечания С.П. Бычкова. 2-е изд., доп. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952. С. 132-145.
  2. Полтавец Е.Ю. Три смерти Андрея Болконского (Война и мир Льва Толстого) в мифо-ритуальном контексте // Tanatos. Wrocław: Slavica Wratislaviensia, 167, 2018. С. 205-213.
  3. Смирнова А.И. Онтология смерти в рассказах Гайто Газданова // Tanatos. Wrocław: Slavica Wratislaviensia, 167, 2018. С. 311-319.
  4. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Юбилейное изд. М.: Худ. лит., 1928-1959.
  5. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2005. 438 с.
  6. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Исследования. Статьи. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009. С. 619-671.
  1. Pisarev D.I. Tri smerti: (Rasskaz grafa L.N. Tolstogo): (Biblioteka dlya chteniya, 1859 g.) // L.N. Tolstoj v russkoj kritike: Sb. st. / Vstup. st. i primechaniya S.P. By`chkova. 2-e izd., dop. M.: Gos. izd-vo xudozh. lit., 1952. Page 132-145.
  2. Poltavetcz E.Yu. Tri smerti Andreya Bolkonskogo (Vojna i mir L`va Tolstogo) v mifo-ritual`nom kontekste // Tanatos. Wrocław: Slavica Wratislaviensia, 167, 2018. Page 205-213.
  3. Smirnova A.I. Ontologiya smerti v rasskazax Gajto Gazdanova // Tanatos. Wrocław: Slavica Wratislaviensia, 167, 2018. Page 311-319.
  4. Tolstoj L.N. Poln. sobr. soch.: V 90 t.: Yubilejnoe izd. M.: Хud. lit., 1928-1959.
  5. Xalizev V.E. Teoriya literatury`. M.: Vy`sshaya shkola, 2005. 438 pages.
  6. Ejxenbaum B.M. Lev Tolstoj. Issledovaniya. Stat’i. SPb.: Fakul’tet filologii i iskusstv SPbGU, 2009. Page 619-671.