Аннотация. В статье рассматривается единственное опубликованное стихотворение прозаика Эмиля Амита. Писатель родился в Симферополе, вырос в Самаркандской области, учился в Москве, здесь на русском языке вышли основные его книги. Стихотворение «Моему деду», ранее не попадавшее в круг изучения литературоведов, обсуждается с поэтами Ростиславом Ярцевым, Лолой Кабановой, Дмитрием Воденниковым. В статье поднимается тема выселения коренного народа Крыма в 1944 г. и ситуация, когда литература приравнивается к практикам работы с горем.
Ключевые слова: Эмиль Амит, крымские татары, Крым, депортация, этносы.
В 1942 году за подпольную деятельность гестаповцы расстреляли крымскотатарского поэта и переводчика Османа Амита. Через два года его жену и сына Эмиля, как и весь крымскотатарский народ, советская власть обвинила в сотрудничестве с оккупантами и выслала из Крыма.
Репрессированная семья будущего писателя Эмиля Амита (он, его мама, бабушка и дед) попала в Среднюю Азию. Их разместили в полуразрушенных хижинах, давным-давно заброшенных. Истощенные дорогой люди начали болеть, среди них дед Эмиля Амита. Его мать и бабушку каждое утро гнали на работу в поле, поэтому вся забота о старике, которому становилось все хуже, легла на плечи мальчика.
Эмиль Амит вспоминает: он, будучи шестилетним ребенком, был рядом со своим дедом, когда тот умирал. Говорить дед уже не мог. Детские воспоминания зафиксировали только взгляд деда – его глаза. Дед будто разговаривал с внуком глазами, и этот диалог между дедом и внуком будет продолжаться столько, сколько жива память. Деда хоронили незнакомые люди – ни мама, ни бабушка не присутствовали при этом, по мусульманскому обычаю. На следующий день Эмиль Амит не смог показать им могилу деда – везде были одинаковые могильные холмики. Близкие не поставили в изголовье деда камня с эпитафией или с изречение из Корана. Заменой всему этому и стало родившееся много лет спустя стихотворение «Моему деды» – род надгробного камня, башташ [2, с. 88].
Такова предыстория появления стихотворения «Моему деду». В лирике событийное начало обычно приглушено, но у Амита акцент сделан как раз на этом. Стихотворение «Моему деду» – это монолог умирающего старика. Он вспоминает родину, младшего сына, до сих пор воюющего на фронте, сетует на злой умысел, который привел его народ на грань исчезновения. И надеется, что наступят времена, когда справедливость вернется в их дома и честь крымских татар будет восстановлена. (О схожих обстоятельствах повествуется в романе «Театр самураев» Тимура Пулатова: орденоносный офицер, мужественно воевавший и в Отечественной, и в советско-японской войнах, отправляется к себе на родину, в Крым, однако «его с вокзала развернули, не пустив ступить на родную землю» [8, с. 63].)
«Но ты, я в это верю, доживешь
До дней таких, когда обманом
Ужасным назовут весь этот бред.
И тот, кто нас не знал, и наш сосед
Прозреют и поймут:
Преступники не мы,
А те, кто с умыслом народу лгали…» [2, с. 91].
Родственники Эмиля Амита говорят, что писать стихи он начал в школе. В архиве Литературного института им. Горького в личном деле писателя сохранилось несколько стихотворений («Весна», «Утро», «Ночь» и другие), но, скорее всего, это переводческие упражнения. Так что в опубликованном творчестве Эмиля Амита стихотворение «Моему деду» по сегодняшний день действительно остается единственным поэтическим произведением. Оно было представлено в газете «Ленин байрагъы» («Ленинское знамя») в переводе поэта Черкез-Али [1, с. 3] на крымскотатарский язык и в сборнике «Так это было: Национальные репрессии в СССР, 1919-1952 годы».
Почему для выражения скорби, чувства вины перед близким человеком Эмиль Амит, признанный прозаик, автор нескольких сборников рассказов и повестей, романа, выбирает именно стихотворную форму?
Видимо, он считал, что только в этой форме художественное произведение окажет то воздействие, к которому он стремился. При неудачном авторском решении степень коррелятивности оказалась бы недостаточной и эстетический эффект не был бы достигнут. Предложенные им образы, как мне кажется, должны рассматриваться не на словарном, а на символическом уровне.
Предваряя публикацию стихов Бродского, поэт Уистен Хью Оден пишет: «От стихотворения мы ждем двух вещей. Во-первых, оно должно быть искусным примером словесного творчества и делать честь языку, на котором оно написано. Во-вторых, оно должно сообщать дополнительный смысл реальности, общей для всех, но увиденной с новой точки зрения. То, что говорит поэт, не говорилось до него никогда, но, будучи сказанным, его слово должно восприниматься читателем как должное» [5, с. 274].
Если следовать вердикту Одена, естественно возникает вопрос: можно ли отнести стихотворение Эмиля Амита «Моему деду» к искусному образцу словесности? Рифмовка здесь несложная, в основном смежная, но есть и перекрестная; несколько раз созвучия носят приблизительный, неточный характер. В финале стихотворения создается впечатление не просто ускоренного дыхания, а как будто бы прерывистого, что очень точно передает состояние отходящего в мир иной человека.
Поэт Ростислав Ярцев в частной переписке отметил следующее: это стихотворение прозаика. Во всяком случае, оно написано так, как могла бы быть написана прозаическая миниатюра, например, Исааком Бабелем (вспомним хотя бы «Переход через Збруч» из его «Конармии). Также Ярцев заметил, что в стихотворении все сконцентрировано на рассказе: именно на истории, а не на способе ее изложения. Поэтому как поэзия – этот текст слаб, подобен ряду всяческих рифмованных баллад по принципу песни старого акына. Правда, тут же Ярцев оговаривается, что в целом стихотворение не лишено поэзии.
Мне близка точка зрения поэта и прозаика Лолы Кабановой, которая, познакомившись со стихотворением «Моему деду», свое первое восприятие высказала так: создается ощущение наивного и несколько примитивно написанного монолога умирающего. У некоторых может вызвать ухмылку: банально, архаично, предсказуемо, слезовыжимательно. Но если вдуматься, зачем оно написано, каков его жанр, то станет очевидным, что автор намеренно выбрал такую форму. По впечатлению Лолы Кабановой, Эмиль Амит писал это стихотворение как фрагмент крымскотатарского эпоса, а подобного рода словесность не может быть излишне сложной, она должна дойти до ума и сердца каждого, иметь определенную дидактическую нагрузку. Это такой текст, который бабушки будут читать своим внукам, рассказывая об истории семьи.
Как нам видится, искусство и литература помогают не только сохранить память о пережитом, чтобы назидательно рассказать о нем последующим поколениям, но и отрефлексировать пережитое, чтобы двигаться дальше. Правда, по сегодняшний день трагедия выселения крымскотатарского народа почти не нашла отражения ни в русской, ни в мировой литературе [4, с. 40-54].
В обсуждаемом стихотворении лирический герой во многом тождествен автору. Он кровь от крови своего народа, он сын своего трагического времени, которое каленым железом прошлось по сотням тысяч жизней. С той болью, с которой выступил герой стихотворения, мог бы выступить почти каждый крымский татарин, переживший Великую Отечественную войну, а затем преступное выселение 1944 года.
В 1986 году в Ташкенте вышел роман Эмиля Амита «Ишанч» («Вера»), который через два года на русском языке был представлен издательством «Советский писатель» под названием «Последний шанс». На мой взгляд, стихотворение «Моему деду» словно продолжает эту незаконченную книгу, где Амит говорит об оккупации Крыма, о тяготах тыловой войны и готовится рассказать, чем обернулась эта война для его народа. К сожалению, предметного разговора в романе не состоялось. Продолжению не суждено было случиться. Именно в стихотворении было додумано и договорено то, что писатель не смог выразить в прозе. Возможно, поэзия оказалась единственным способом высказаться в условиях многолетнего прессинга и несвободы.
Эмиль Амит пишет просто, безыскусно. Такой подход открывает поэтический текст навстречу читателю, который пришел из другой культуры и, вполне вероятно, придерживается совсем иных взглядов. Стихотворение Амита апеллируют не к разуму и не к эстетическому чувству, а к эмоциям, с которых начинается Человек (сострадание, милосердие, стремление исправить очевидную несправедливость). Здесь легко подставить свое «я» на место лирического героя, другое дело – кто захочет?
По мнению лингвиста и литературоведа Б.М. Гаспарова, «Ни сам автор, ни его адресат не в состоянии учесть все резонансы смысловых обертонов, возникающие при бесконечных столкновениях бесчисленных частиц смысловой ткани, так или иначе фигурирующих в тексте. Но и автор, и читатель, и исследователь способны – с разной степенью отчетливости и осознанности, – ощутить текст в качестве потенциала смысловой бесконечности: как динамическую «плазменную» среду, которая, будучи однажды создана, начинает как бы жить своей собственной жизнью, включается в процессы самогенерации и регенерации» (разрядка Б.М. Гаспарова. – Ш.К.) [3, с. 346]. Может, поэтому стихотворение «Моему деду», напоминающее «песню старого акына», со всеми своими несовершенствами продолжает находить новых читателей и поклонников?
Если согласиться с тем, что у Эмиля Амита случилась демократизация стиха, о которой с недавних пор заговорили исследователи, то стихотворение «Моему деду», пожалуй, можно отнести и к примеру «внеэстетической поэзии» [6].
Дмитрий Воденников, познакомившись со стихотворением «Моему деду», сказал, что его «автор, безусловно, поэт». На вопрос, как поступить, когда известно только одно произведение, привел в пример поэта Елену Ширман, которая запомнилась одними, но «гениальными» – «Последними стихами».
Так делает ли одно поэтическое произведение из автора поэта? Оставим этот вопрос открытым.
Мне кажется, важнее понять другое: почему стихотворение «Моему деду», посвященное крымскотатарской трагедии, изначально написано на русском языке. Первая причина, скорее всего, в том, что крымскотатарским, родным языком, Эмиль Амит на должном литературном уровне не владел, таков был исторический «капкан»: «Социокультурная ситуация подвигла их (писателей, вынужденно оторванных от материнской языковой среды. – Ш.К.) к освоению русского языка, ставшего языком их творчества, которое обогатило русскую литературу иноэтнокультурным содержанием и мифопоэтикой» [7, с. 145].
Высланный из Крыма ребенком, Эмиль Амит потерял языковую среду (это по сегодняшний день актуальная проблема: ассимиляция и постепенно теряемая нематериальная культура, в числе которой язык). Вторая и главная причина кроется, на мой взгляд, в стремлении автора поведать огромному Советскому Союзу, говорящему в основном на русском языке, о той беде, которую пережили его семья и его маленький народ. Эмиль Амит – один из немногих, кто пытался указать путь «выпрямления горя» (А. Эткинд). Никого не обвиняя, никого не проклиная, сохраняя необходимую для серьезного художественного произведения дистанцию, Эмиль Амит начал очень важный разговор.
Литература:
- Амит Э.О. Къартбабам: [Моему деду] // Ленин байрагъы. 1990. 13 октября. С. 3.
- Амит Э.О. Никто не забыт, ничто не забыто // Так это было: Национальные репрессии в СССР, 1919-1952 годы: В 3 т. / сост., предисл., послеслов., коммент. и примеч. С.У. Алиевой. М.: Инсан, 1993. Т. 3. С. 74-120.
- Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение., 1996. 352 с.
- Кешфидинов Ш.Р. Крымскотатарский мир в романах новейшего времени (на материале произведений Людмилы Улицкой, Тимура Пулатова, Рената Беккина) // Полилингвиальность и транскультурные практики. 2023. Т. 20. Т. 1. С. 40-54.
- Оден У.Х. Чтение. Письмо. Эссе о литературе. М.: Независимая газета, 1998. 320 с.
- Сафронова Е. Интервью Владимира Новикова: «Поэзия нуждается в демократизации!» // Ревизор. 2021. (дата обращения: 15.06.2023).
- Шафранская Э.Ф. О русском ориентализме, «русском мире» в колониальной литературе и их переосмыслении в литературе постколониальной // Новое литературное обозрение. 2020. №1(161). С. 291-306.
- Шафранская Э.Ф., Гарипова Г.Т. Дети Иова: крымская версия // Вопросы филологии. №3(71). С. 61-66.
Emile Amit is the author of one poem
Keshfidinov S.R.,
Research Trainee of the Smolensk State University, Smolensk
Research supervisor:
Shafranskaya Eleonora Fedorovna,
Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Professor
Annotation. The article focuses on Emil Amit, a prose writer who wrote only one poem. Born in Simferopol, he grew up in the Samarkand region and studied in Moscow, where his main books were published in Russian. The poem, «To My Grandfather», had not been previously studied by literary scholars. The article also delves into the deportation of the Crimean Tatar people in 1944 and how literature can address the ways in which people cope with grief. References cited include works by Oden, Gasparov, Keshfidinov, as well as an interview with Vladimir Novikov.
Keywords: Emil Amit, Crimean Tatars, Crimea, deportation, ethnicities.
Literature:
- Amit E.O. Kartbabam: [To My Grandfather] // Lenin Bayragy. 1990. October 13. Page: 3.
- Amit E.O. Nobody is Forgotten, Nothing is Forgotten // That's How It Was: National Repressions in the USSR, 1919-1952: In 3 vol. / compiled, intro., afterword, comments and notes by S.U. Aliyeva. Moscow: Insan, 1993. Vol. 3. Page: 74-120.
- Gasparov B.M. Language, Memory, Image. Linguistics of Language Existence. Moscow: Novoe Literaturnoe Obozrenie, 1996. 352 pages.
- Keshfidinov Sh.R. The Crimean Tatar World in Novels of Recent Times (Based on the Works of Lyudmila Ulitskaya, Timur Pulatov, Renat Bekkin) // Polilingualism and Transcultural Practices. 2023. Vol. 20. Vol. 1. Page: 40-54.
- Oden U.Kh. Reading. Writing. Essays on Literature. Moscow: Nezavisimaya Gazeta, 1998. 320 pages.
- Safronova E. Interview with Vladimir Novikov: «Poetry Needs Democratization!» // Revizor. 2021. (date of the address:15.06.2023).
- ShafranskayaF. Russian Orientalism, the «Russian world» in colonial literature and their reinterpretation in postcolonial literature // New Literary Review. 2020. No. 1(161). Page: 291-306.
- Shafranskaya E.F., Garipova G.T. Job's Children: the Crimean version // Questions of philology. №3(71). Page: 61-66.