Аннотация. В статье рассматривается лексическое наполнение хронотопа в романе С. Соколова «Школа для дураков». Лексика хронотопа делится на пространственную и временную. При анализе пространства используются термины топос и локус, а время делится на календарное, событийное и перцептивное. Также выделяются некоторые лексические закономерности организации хронотопа в тексте.
Ключевые слова: хронотоп, С. Соколов, «Школа для дураков», пространство, время, лексика.
Роман Саши Соколова написан на стыке модернизма и постмодернизма, отчасти это обуславливает сложность пространственно-временной организации произведения. Мы постараемся выделить некоторые закономерности хронотопа в тексте.
В данной статье рассматриваются лексические средства выражения хронотопа в романе С. Соколова «Школа для дураков» [7]. Под хронотопом, как и М.М. Бахтин [1], будем понимать «формально-содержательную категорию литературы», пронизывающую структуру и содержание художественного целого и выражающую взаимосвязь и взаимообусловленность пространственно-временных координат. Лексику хронотопа мы разделяем на пространственную и временную.
Пространственную категорию текста разобьем на топосы и локусы. В науке еще нет единого мнения о том, как трактовать эти понятия. Впервые широко использовал понятие «локус» Ю.М. Лотман [4], подразумевая под ним функциональное поле, к которому относится герой. Н.В. Кудрина и В. Кофанова понимают локус как конкретный пространственный образ, отсылающий к действительности, а топос – как язык пространственных отношений, в которых разворачиваются смыслы. По мнению В.П. Океанского [5], локус – это ограниченный участок в составе безграничного пространства, которым является топос. За основу в статье мы возьмем последнее определение.
При анализе будем пользоваться понятиями Ю.М. Лотмана «открытое-закрытое» пространство. Под локусом будем понимать закрытое пространство, конкретное место с наличием границ реальных или подразумеваемых [4], [5]. Локус не обладает символическим значением, это отчасти фон, на котором разворачивается определенное действие. Топос – «открытое» пространство, то есть безграничное пространство-символ [4], [5]. Здесь важнее то, какие смыслы реализуются в данном месте. И потому важно не фактическое наличие границ для характеристики пространства, а психологическое осмысление пространства героем, как топос и локус рассматривает в своей работе В.Ю. Прокофьева [6]. Деление пространства на топосы и локусы позволит лучше понять влияние пространства на героя, его мышление.
Время, как одну из ключевых категорий художественного текста, исследователи распределяют на различные виды. Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М.Ю. Сидорова [3] разделяют время на календарное, перцептивное и событийное. В.Е. Хализев выделяет время биографическое, историческое, космическое, календарное, суточное. А.Б. Есин делит время на фабульное, хроникально-бытовое, замкнутое, «разомкнутое» в будущее, бессобытийное. В работе мы будем пользоваться классификацией Г.А. Золотовой и делить время романа на «объективно бегущее», время событий и время, воспринимаемое самим героем.
Начнем с анализа пространства в романе. Пространство произведения преимущественно построено на изображении локусов. Данным термином можно обозначить станцию, дачи, реку, двор в городе, квартиру, ров Миланской крепости и другие места, в которых бывает Нимфея. Назвать их локусами позволяет наличие общих характерных для данной категории черт: эти участки конкретные, имеют определенные границы, их можно назвать фоном происходящих событий, они объединяются в топосы-символы.
Локусы имеют некоторые особенности. Основную роль в описании места играют конкретные существительные. Они детализируют пространство, наполняют его предметами, что мы можем наблюдать, например, при изображении станции («околостанционный пруд, обыкновенная станция: будка стрелочника, кусты, будка для кассы, платформа…» [7, с. 9-10]). Читатель может подробно представить себе место, в котором находится герой, но все объекты пространства будто стоят друг за другом или сложены грудой, потому что основной прием создания локусов – использование рядов однородных членов. Из текста произведения можно лишь догадываться, как предметы располагаются. Все это можно применить и к описаниям других локусов романа. В квартире-коммуналке стоит вешалка с пальто и головными уборами, шкаф, на нем старый патефон, контейнеры для перевозки мебели, но взаиморасположение предметов неизвестно читателю.
В романе практически отсутствуют наречия места и вообще слова, семантически указывающие на взаимное расположение объектов. Читая произведение, каждый может вообразить позиции предметов относительно друг друга, но нет четких указаний, что было левее или правее, дальше или ближе и из текста эту информацию никак нельзя получить.
Не найти и лексических указаний на фактическую связь между локусами. В тексте отсутствуют слова, которые бы указывали, в какой части города находится дом, долго ли добираться до школы, много ли домов в поселке.
Хотелось бы отметить и психологическое осмысление пространства героем. Локусы герой сам воспринимает как небольшие закрытые пространства, которые знакомы ему до последней мелочи, поэтому и наполняет их предметными существительными с указательными местоимениями (та станция, то озеро [7, с. 15]). Эти места не вызывают страха или неприязни, они полны теплых воспоминаний о событиях.
Локусы в свою очередь объединяются в топосы, которые имеют символическое значение. В романе можно выделить топос посёлка, в который входят локусы станции, дач, речи, топос города, в котором локусы квартиры, двора, топос дороги, которая делится на локус ветки, тропинок. Нимфея практически не оказывается в безграничном топосе как таковом, вообще пространство-символ в тексте встречается редко. К топосу можно отнести сад около дачи. Герой едет по нему бесконечно долго, хотя фактически сад у дачи не такой уж большой. Этот топос не имеет для Нимфеи границ и может символически обозначать его жизнь: неопределенно долгую и какую-то неправильную, так в каждом яблоке сада, по мнению Нимфеи, уже сидит червь («Я ехал, а сад все не кончался, ибо ему не было конца… я слишком много мчался по саду, наверное, все эти годы» [6, с. 69]). Бесконечность топоса подчеркивается лексическим повтором глагола «еду», лексикой со значением почти бесконечной длительности действия («не кончался, не было конца», «слишком долго мчался», «все эти годы»). Даже ограда и калитка не воспринимаются героем как граница топоса, это всего лишь остановка, потому что и за калиткой то же движение продолжается.
Очень интересно лексическое выражение времени в романе. Так как роман С. Соколова представляет собой рассказ мальчика автору произведения, то мы можем сказать, что основное время романа – перцептивное, так как каждое событие, временной промежуток пропущены через индивидуальную призму восприятия главного героя Нимфеи. Исключение составляют только лирические отступления и размышления автора, которые вслед за А.Б. Есиным можно назвать бессобытийными. Однако, по Г.А. Золотовой, время календарное, перцептивное и событийное не могут существовать в художественном тексте отдельно друг от друга. Сочетание трех видов времени и создает особенное восприятие этой категории в романе.
Главный герой часто сам пытается анализировать категорию времени, но признается в своем бессилии («ни вы, ни я, никто из наших приятелей не в состоянии объяснить, что мы разумеем, рассуждая о времени»). Способствует связи текста с объективной реальностью календарное время («природное, объективно бегущее»), так все события в поселке происходят летом или поздней весной («У вас в саду май…, умер весной, лето было…» [7, 12]). Это объяснимо: все лето Нимфея и родители проводили на даче, поэтому там вообще не подразумевается зимы, с одной стороны, а с другой – локус дачи при помощи времени приобретает сказочный оттенок: там всегда лето, всегда тепло, всегда свобода и всегда жив учитель Норвегов. В других же локусах время года не указывается или называется опосредованно при помощи существительных (когда в очередной раз ездили на кладбище, на памятниках лежал снег). В тексте сообщается, что поезд до дачи идет час двадцать, «по утрам и вечерам, примерно раз в два месяца» у Нимфеи просила патефон соседка. Часто при помощи существительных указывается время суток (на закате, точнее сразу после заката, в сумерках, вечером).
Если время года можно установить в отдельных эпизодах, то невозможно понять, сколько лет, месяцев, длится действие романа, его нельзя разделить на отдельные годы. Эта категория указывается при помощи неопределенного местоимения («умер весной такого-то года», «я работаю у вас с такого-то года»).
Но иногда категория времени вообще исчезает. Так, во рву Миланской крепости, когда Леонардо дает домашнее задание герою, сложно оценить, сколько времени длится эта встреча, потому что слишком много глаголов стоит в описании деятельности Леонардо (наносит чертежи, срисовывает побеги, делает наброски, ловит стрекоз), на все эти занятия нужно как минимум пару часов, но герой только открыл дверь и тут же хочет уйти («ты хочешь покинуть ров, вернуться в комнату…» [7, с. 32]). Но если это можно воспринять как просто описание ежедневных действий, то вот на время, в которое Нимфея покидает ров, нет никаких указаний. Он просто перемещается в воспоминание, связанное с рекой, а оттуда возвращается к диалогу с автором. Таким образом, время воспоминаний ускользает и границы времени эпизода никак нельзя выделить.
Вольности при обращении со временем можно объяснить концепцией времени в сознании героя: «Наши календари слишком условны… дни приходят, когда кому вздумается» [7, с. 36]. Условность категории времени проявляется и в употреблении всех трёх форм глагола одновременно («я плыл (плыву, буду плыть)… До этого (после этого) я много раз бывал (буду бывать)… Была (есть, будет) очень хорошая погода…» [7, с. 38]), инфинитивы, вводные слова при глаголах («знаю, вернее знал»; «жил, а возможно и живет»; «а может его фамилия была есть и будет»). Вся лексика, связанная с категорией времени указывает на условность происходящего, отсутствие логичного линейного или хоть как-нибудь закономерного времени.
Хронотоп романа С. Соколова вызывает множество вопросов и требует дополнительного изучения. На основании сказанного мы можем сделать вывод, что пространство в романе представлено конкретными локусами, которые лексически изображены при помощи конкретных существительных. Взаиморасположение этих предметов не указывается, как и расположение локусов между собой. При описании пространств отсутствуют наречия места, слова с семантикой положения в пространстве. Время произведения определяется в пределах сезона или примерного времени суток. На это указывают конкретные существительные. Глагольные формы носит чаще символическое значение вневременности: такие события всегда были, есть и будут. Читателю сложно разобраться во времени и пространстве романа, но именно это дает возможность оказаться «в голове» главного героя, побывать в мире, который устроен его особенным сознанием.
The vocabulary of the chronotope in the novel «A School for Fools» by S. Sokolov
Bakutina A.V.,
bachelor of 5 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Zaharova Maria Valentinovna,
Associate Professor of the Department of the Russian Language and Methods of Teaching Philological Disciplines of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Philological Sciences, Associate Professor
Аnnotation. The article examines the lexical content of the chronotope in the novel by S. Sokolov «School for Fools». The vocabulary of the chronotope is divided into spatial and temporal. When analyzing space, the terms topos and locus are used, and time is divided into calendar and perceptual. Some lexical patterns of chronotope organization in the text are also highlighted.
Keywords: chronotope, S. Sokolov, «A school for fools», area, time, vocabulary.
- Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике. // М.М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975. С.234-407.
- Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. 4-е изд., стереотипное. М.: КомКнига, 2006. 144 с.
- Золотова Г.А. Коммуникативная грамматика русского языка / Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М. Ю. Сидорова; под общ. ред. Г.А. Золотовой. М.: 2004. 544 с.
- Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. 416 с.
- Океанский В.П. Локус Идиота: введение в культурофонию равнины. // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С. 179-200.
- Прокофьева В.Ю. Категория пространства в художественном преломлении: локусы и топосы. // Вестник ОГУ. 2004. № 11. С. 87-91.
- Соколов С. Школа для дураков. Между собакой и волком. Палисандрия. Эссе. Триптих. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. 736 с.
- Тураева 3.Я. Лингвистика текста: (Текст: структура и семантика). Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по спец. № 2103 «Иностр. яз.». M.: Просвещение, 1986. 127 с.
- Bakhtin M.M. Forms of time and chronotope in the novel. Essays on historical poetics. // M.M. Bakhtin. Literature and aesthetics. Moscow: Khudozhestvennaya Literatura, 1975. Рage: 234-407.
- Galperin I.R. Text as an object of linguistic research. ed. 4th, stereotyped. Moscow: KomKniga, 2006.144 pages.
- Zolotova G.A., Communicative grammar of the Russian language / G.A. Zolotova, N.K. Onipenko, M.Yu. Sidorova; under general ed. G.A. Zolotova. Moscow: 2004. 544 pages.
- Lotman Yu.M. At the school of the poetic word: Pushkin. Lermontov. Gogol. SPb.: Azbuka, Azbuka-Atticus, 2015. 416 pages.
- Okeansky V.P. Locus of the Idiot: an introduction to the culture of the plain. // Dostoevsky’s novel «The Idiot»: thoughts, problems. Ivanovo, 1999. Рage: 179-200.
- Prokofiev V.Yu. Category of space in artistic refraction: loci and toposes. // OSU Bulletin. 2004. № 11. Рage: 87-91.
- Sokolov S. School for fools. Between a dog and a wolf. Rosewood. Essay. Triptych. SPb.: Azbuka, Azbuka-Atticus, 2021. 736 pages.
- Turaeva Z.Ya. Linguistics of the text: (Text: structure and semantics). Textbook. manual for students of ped. institutions on specials. № 2103 «Foreign language». Moscow: Education, 1986. 127 pages.