Аннотация. В статье анализируются противоречия, связанные с проблемой определения литературного направления, в рамках которого осуществлял свою деятельность В.К. Тредиаковский. Разбираются аргументы в пользу «естественного реализма», барокко и классицизма. Опровергаются стереотипы восприятия роли писателя в литературном процессе.

Ключевые слова: В.К. Тредиаковский, литературное направление, барокко, классицизм, гипербатон, авторские неологизмы, В.В. Хлебников.

Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1769) – фигура в истории русской литературы в высшей степени спорная, неоднозначная, интересная.

Одно то, что Тредиаковский, филолог, писатель и теоретик литературы, стоял на «перепутье» меняющегося литературного процесса, что во многом определило его характеристику как человека, обеспечившего «переход» к новой художественной системе, но не сумевшего завершить его, снискало у современников поэта отрицательную оценку его творчества и трудов. По стечению обстоятельств Тредиаковский столкнулся с необоснованно резкой критикой, которая обошла его заслуги в то время. Поражение за поражением – и вот современники уже не замечают тех крупиц золота, которые теряются на их фоне.

К какому литературному направлению можно отнести творчество Тредиаковского? Даже в этом вопросе мы опять же возвращаемся к «переходному», свойственному всему труду писателя, состоянию. Барочными тенденциями отмечены индивидуальные черты его стиля: «словосплетение», гипербатон (по терминологии Ю.И. Минералова – «перевернутый» синтаксис [1]), а также амплификация. В этом направлении написаны такие его стихотворения, как «Стихи похвальные России», «Стихи похвальные Парижу», «Похвала Ижерской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу» и др.

А.С. Курилов придерживается той позиции, что Тредиаковский тяготеет к стихийному, естественному реализму. В этой связи надо уточнить, что А.С. Курилову присуще очень расширенное понимание реализма – во многих произведениях Тредиаковский отражает то, что видел, чувствовал и ощущал. Например, в стихотворении «Описание грозы, бывшия в Гаге». Такая позиция А.С. Курилова, конечно, является спорной. Стоит говорить не о реализме как направлении, а о тяготении к реалистичному изображению, по моему мнению, не более.

Однако, живя в Париже, учась в Сорбонне, Тредиаковский близко узнал французскую литературу, которую он до конца дней считал образцом европейской. А это значит, что он познакомился с классицизмом («Ода торжественная на сдачу города Гданска», «Эпистола от Российския поэзии к Апполину»). Но и принципы классицизма, какой бы авторитетной нормой они ни были, слишком узки, потому Тредиаковский, привыкший к творческой раскрепощенности, воспринимает их как одну из методик.

А.С. Курилов также приводит доказательства того, что Тредиаковский стоял у истоков русского романтического движения.

Особое внимание следует уделить не только направлению или творческому методу, в котором работал Тредиаковский, но и особенностям его личного стиля.

Литературоведы и оппоненты Тредиаковского, говоря о недостатках его поэтического творчества, чаще всего ссылаются на черты его личного стиля.

В частности, недопонимание вызвал стилистический разнобой, присущий многим лирическим произведениям писателя – употребление в тексте высокой лексики, слов из священных книг, высокоторжественных слов и выражений наравне с просторечиями и канцеляризмами. Используя лексику разных языковых пластов, он раскрепощает язык, синтезирует различные языковые явления, таким образом он открывает новые художественные возможности русского слова.

В оде «Вешнее тепло» В.К. Тредиаковский использует церковнославянизмы: «вертоградарь», «перст», «разверст», «рцы», «отверз», – и слова, стилизованные под них: «славий», «крастель», «хврастинные». Но также в тексте оды много просторечной лексики: «вскрай», «льготна», «скорит». На первый взгляд, подобное перекрещение славянизмов и просторечий смотрится до крайности неуместно в оде, посвященной описанию весеннего пейзажа. Однако эта особенность полностью подвластна замыслу поэта. Лирический герой, наблюдает за тем, как весна вступает в свои права, и этой красотой нельзя не восторгаться. Совершенно уместно возникают в повествовании образы римских богинь Помоны и Цереры, Флоры, Авроры. Одический торжественный тон влечет за собой необходимость использования высокой лексики. Зачем же прерывать заданный тон, казалось бы, неуместными просторечиями? Зеленеющая трава на холмах, несущийся по реке лед, пение птиц, бушующие ветры и возродившиеся сады – увидеть все это можно только за городом, там, где живут крестьяне, которые ловят рыбу, возделывают поля. Слова из священных книг не отразят всю полноту картины, только просторечные выражения способны изобразить эту новую грань пейзажа, наблюдаемого героем.

Поэзии Тредиаковского свойственен гипербатон, «перевернутый» синтаксис. Писатель применяет чересчур запутанные словесные конструкции, разбивает смысловые центры предложения и соединяет их конструкциями «также», «к тому же», «купно», делая предложение трудным для понимания. Эту конструкцию мы можем увидеть в «Стихах похвальных Парижу»: «Любо играет и Аполлон с музы / В лиры и в гусли так же и в флеидузы» или, например, в Элегии I «Не возможно сердцу, ах! не иметь печали» – «И неверные моря, купно многи реки», та же конструкция в «Эпистоле от российской поэзии к Аполлину» – «Девяти Парнасских сестр, купно Геликона», «С острым в север чрез моря купно и Британцом».

Частый прием Тредиаковского – употребление междометий в самых разных, порой совершенно стилистически и эмоционально неоправданных местах, многократные восклицания. Они встречаются чаще всего в текстах элегий, например в Элегии I: «Вижу, ах! что надлежит, чрез судьбу жестоку…», «Лучшему то в ней всему, ах! дивясь целует», «Тени в памяти живут, только, ах! простые», «Учинило, ах! от сна в горесть пробужденна» – и Элегии II: «Кто и может облегчить, ах! сердечну муку?», «Непрестанною любви мучит, ах! бедою», «Илидаре, О моей! Купно надивиться». Также подобные восклицания, но уже в меньших количествах, можно найти в тексте стихотворения «Похвала Ижерской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу»: «Великий сам, о! слава, красота…». В «Оде благодарственной» на восклицании даже делается логический упор благодаря анафоре «О! Муза…».

Нужно вспомнить также авторские неологизмы и иностранные заимствования, коими полна художественная ткань произведений В.К. Тредиаковского. «Вноздрять» и «споспешность» из оды «Вешнее тепло», «громогласный», «медоточивый» в «Тилемахиде», «краснозарный» в «Песенке любовной» и др. Конечно, многие неологизмы так и остались существовать только в текстах произведений, но есть и такие, которые встречаются и в современном русском языке: громогласный рев, медоточивые речи.

Между тем такие величины отечественной поэзии, как А.Н. Радищев и А.С. Пушкин, ставили В.К. Тредиаковского выше его оппонентов – Ломоносова и Сумарокова, даже порицали негативное отношение к поэту.

Первым, кто высоко оценил заслугу Тредиаковского, был Н.И. Новиков в «Опыте исторического словаря о российских писателей» 1772 г.

Апологией стала статья А.Н. Радищева «Памятник дактилохореическому витязю, или Драматикоповествовательные беседы юноши с пестуном его» 1801 г. В главе «Тверь» «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищев говорит о том, что Тредиаковский и Ломоносов стали сдерживающим фактором развития русской литературы. А почему? Потому, что они стали неоспоримыми и недостижимыми авторитетами, «накинули на поэзию узду великого примера» [4, с. 95]. В том же «Путешествии…» мы видим эпиграф – измененные строки из «Тилемахиды» Тредиаковского: «чудище обло, озорно, огромно, стозевно, и лаяй» [4, с. 5] в оригинале звучат как «чудище обло, озорно, огромно с тризевной и-Лаей» [5, с. 513].

Приведем цитату А.С. Пушкина: «Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков <…> Вообще изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей. Сумароков и Херасков верно не стоят Тредиаковского…» [3, с. 227].

Отметим слова Л.В. Пумпянского, очень точно характеризующие переходность позиции Тредиаковского в литературном процессе: «место Тредиаковского в истории русской поэзии, при своей скромности, аналогично уже известной нам его роли в истории стихосложения: как новый стих Тредиаковского был не разрывом с силлабической системой, а умеренной ее реформой, так поэзия Тредиаковского была расширенным и реформированным эпилогом к истории целого литературного периода, периода схоластического. Стиль Тредиаковского не открывал путей и остался без наследников» [2, с. 235].

Но так ли это? Я взяла на себя смелость доказать, что стиль Тредиаковского имел наследников – через полтора века в лице Велимира Хлебникова.

Ю.Н. Тынянов говорит о том, что «стихотворной культуре XIX века Хлебников противополагает принципы построения, которые во многом близки ломоносовским» [7, с. 18]. Не значит ли это, что Хлебников продолжает традицию Тредиаковского, ведь, как мы знаем, русские авангардисты «сдвинули книжный язык с места», «обнаружили в нем возможность новой окраски» [7, с. 182], что в XVIII веке успешно делал Тредиаковский.

Творчеству и Тредиаковского, и Хлебникова свойственно «экспериментаторство». Неологизмы, плеоназмы, гипербатон, «затрудненный» синтаксис, лексическо-грамматическая неупорядоченность – общие черты их художественного текста. Причем трудности возникают не на уровне мысли – мысли и идеи ясны, семантика понятна – а на уровне их словесного облачения, избыточность художественных средств приводит к дезорганизации смыслового единства.

Между тем, поэты расширяют возможности классических жанров за счет стилистического обогащения – использования разных пластов лексики в поэтическом тексте. Сравним, у Тредиаковского (ода «Вешнее тепло»): «пламеннозарно око дня!» – у Хлебникова («Жарбог! Жарбог!): «Волю видеть огнезарную», «дабы радугой стожарною».

«Без ликовства нет нощеденства» у Тредиаковского, «дымность» («Огнивом-сечивом»), «кружеток» («И я свирел в свою свирель») у Хлебникова.

«Не зная знают землю драть» («Вешнее тепло» Тредиаковского) – «А Крысолов верховный «крыса» вскрикнул» («Стенал я, любил я…» Хлебникова).

Опыты Хлебникова остались экспериментами футуриста. Используя специфичные авторские неологизмы, поэт изменяет собственный художественный мир до неузнаваемости в нем мира реального. Тредиаковский же использовал приемы для славянизации и латинизации речи. Он дополняет этот прием просторечными словами и выражениями, так как имел особое виденье на возможности лексики и грамматики русского языка, что и отразил в художественной ткани стихотворений.

Таким образом, проблема определения литературного направления, к которому принадлежал В.К. Тредиаковский, может оказаться неразрешимой, так как каждое произведение писателя, будь то стихотворение, роман, басня или поэма, – плод его языкового и литературного эксперимента, пронизанный чертами его личного стиля до неузнаваемости рамок какого-либо литературного направления. Несомненно, В.К. Тредиаковский опирается на литературное барокко; берет его основные черты и, взаимодействуя с классицистическими тенденциями, преображает их. На основе этого синтеза он создает нечто новое, что уже нельзя отнести к одному литературному направлению. Это можно объяснить не только как эксперимент, но как результат парадигмы мышления, в котором литература и язык существовали как достояние целого мира, а не отдельной культуры. Они могли воспринимать черты разных стран и эпох, сохраняя самобытность, но делать это естественно, а не в рамках заданной «нормы». Для Тредиаковского существовала особая грань между литературой нормированной и бытованием литературы в ее вечно изменчивом состоянии, а вместе с тем – и языка. Поэтому так сложно было понять обыденным читателям его произведения, поэтому осознавали его важность великие писатели, Радищев и Пушкин, и поэтому мы видим схожесть автора XVIII века и футуристов. Кроме того, судить о нем сложно и потому, что у Тредиаковского не было цели писать по норме, опираясь на норму или превосходя ее, у него была цель – вывести русскую литературу на совершенно особый уровень ее мирового существования и всё, что лучшее есть в других языках, перенести и адаптировать в ней.

Creativity of V.K. Trediakovsky: the problem of literary direction

Beloborodova A.S.,
bachelor of 2 course of the Moscow City University, Moscow

Research supervisor:
Vasiliev Sergey Anatolyevich,
Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Professor

Аnnotation. The article analyzes the contradictions based on the problem of determining the literary school within which V.K. Trediakovsky carried out activities. The arguments in favor of «nadvertent Realism», Baroque and Classicism are analyzed. The stereotypes of the perception of the role of the writer in the literary process are refuted.
Keywords: V.K. Trediakovsky, literary school, Baroque, Classicism, hyperbathon, author's neologisms, V.V. Khlebnikov.


  1. Минералов Ю.И. История русской литературы XVIII века. М.: Юрайт, 2017. 230 с.
  2. Пумпянский Л.В. Тредиаковский. // История русской литературы. В 10 т. Т. 3. М.-Л.: 1941. С. 215-263.
  3. Пушкин А.С. Путешествие из Москвы в Петербург>: Черновая редакция Путешествие из Москвы в Петербург: Черновая редакция / Александр Сергеевич Пушкин // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 16 т. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959. Т. 11: Критика и публицистика, 1819-1834. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 223-242. (дата обращения: 7.10.2021).
  4. Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность / А.Н. Радищев; издание подготовил В.А. Западов. СПб.: Наука, 1992. 674 с. (Серия «Литературные памятники»).
  5. Тредиаковский В.К. Лирика, «Тилемахида» и другие сочинения / Василий Кириллович Тредиаковский; сост.: Г.Г. Исаев, Г.Г. Глинин, Т.Ю. Громова; предисл. Г.Г. Исаева, Г.Г. Глинина; комм. Т.Ю. Громовой; худ. С.К. Ботиев. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2007. 624 с.
  6. Тредиаковский В.К. и русская литература / Отв.ред. А.С. Курилов. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 300 с.
  7. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов; подг. изд. и комментарии Е.А. Тоддеса, А.П. Чудакова, М.О. Чудаковой. М.: Наука, 1977. 574 с.
  8. Хлебников Велимир. Творения / Велимир Хлебников; общая редакция и вступительная статья М.Я. Полякова; составление, подготовка текста и комментарии В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М.: Советский писатель, 1986. 736 с. (дата обращения: 27.09.2021).
  1. Mineralov Yu.I. History of Russian literature 18 centuries. Moscow: Yurait, 2017. 230 pages.
  2. Pumpjansky L.V. Trediakovsky. // History of Russian literature. In 10 vol. Vol. 3. M.-L.: 1941. Page: 215-263.
  3. Pushkin A.S. Journey from Moscow to St. Petersburg: Draft edition> / Alexander Sergeevich Pushkin // Pushkin A.S. Complete works. In 16 vol. M.-L.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1937-1959. Vol. 11: Criticism and journalism, 1819-1834. M.-L.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1949. Page: 223-242. (date of the address: 7.10.2021).
  4. Radishchev A.N. Journey from St. Petersburg to Moscow. Liberty / A.N. Radishchev; ed. by V.A. Zapadov. SPb.: Nauka, 1992. 674 pages. (Series «Literary monuments»).
  5. Trediakovsky V.K. Poetry, «Tilemahida» and another essays / Vasiliy Kirillovich Trediakovsky; compilers: G.G. Isaev, G.G. Glinin, T.Yu. Gromova; preface by G.G. Isaeva, G.G. Glinina; note by T.Yu. Gromova; art. by S.K. Botiev. Astrakhan: Publishing house «Astrahanskiy universitet», 2007. 624 pages.
  6. Trediakovsky V.K. and Russian literature / Under the general ed. by A.S. Kurilov. Moscow: IMLI RAN, 2005. 300 pages.
  7. Tynyanov Yu.N. Poetics. The history of literature. Cinema / Yu.N. Tynyanov; ed. and comments by E.A. Toddes, A.P. Chudakov, M.O. Chudakova. Moscow: Nauka, 1977. 574 pages.
  8. Khlebnikov Velimir. Creations / Velimir Khlebnikov; general edition and introductory article by M.Ya. Polyakov; compilation, preparation of the text and comments by V.P. Grigoriev and A.E. Parnis. Moscow: Sovetskij pisatel, 1986. 736 pages. (date of the address: 27.09.2021).