Аннотация. Статья посвящена алма-атинскому тексту в русской литературе. На материале дилогии Ю.О. Домбровского и других источников описан один из паттернов локального текста Алма-Аты – личность художника Сергея Калмыкова, реального человека и персонажа городской мифологии.
Ключевые слова: локальный текст, Алма-Ата, Юрий Домбровский, Сергей Калмыков.
Локальный текст – это система устойчивых стереотипов, сюжетов, образов, связанных с каким-либо конкретным городом и актуальных не только для его жителей, но и для дискурса культуры, в нашем случае русской. Термин «локальный текст», получивший сегодня широкое распространение, вслед за В.Н. Топоровым, был развит в исследовании В. Абашева о пермском тексте [1]. Если город вызывает ассоциацию в виде образов или его деталей, культовых локусов, персоналий, ландшафта, а также в виде слухов, молвы о месте, в виде характерных артефактов, прецедентных текстов и др. – и когда все эти ассоциации и образы тиражируются в речи, а также литературными произведениями, то можно говорить о наличии локального текста [10, с. 19; 11, с. 22].
В наши дни изучение локальных текстов вызывает значительный интерес у литературоведов, они обращаются к анализу образов локальной словесности, места, провинциальной литературы. Анализ и интерпретация культурных текстов также один из эффективных методов познания и изучения иной культуры. Локальные тексты содержат в себе информацию, способствующую осмыслению социокультурных особенностей того или иного места (локуса) и репрезентирующую региональные сообщества. Текстуальное пространство культуры – семиосфера – в исследованиях Ю.М. Лотмана и других участников тартуско-московской семиотической школы обрело границы, структуру, членение по вертикали и горизонтали. Семиосфера была рассмотрена как «котел текстов и кодов, разноуровневых и гетерогенных, принадлежащих разным языкам и разным уровням» [4, с. 325]. Мощный импульс исследованию локальных текстов в русскоязычном гуманитарном знании дал получивший широкую известность сборник «Семиотика города и городской культуры. Петербург» [8]. Статьи В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, М.И. Безродного и других вызвали, по словам А.П. Люсого, в современном российском гуманитарном знании «настоящую текстуальную революцию» [5], которая «отличается от региональных исследований на Западе тем, что каждый региональный текст представляет собой не какую-то сугубо региональную точку зрения, а попытку концептуального «выворачивания» всей России через себя» [6].
Вероятно, глубинной причиной возросшего в российском литературоведении и культурологии внимания к локальным текстам является «цветущая сложность» (К.Н. Леонтьев) русской культуры с присущим ей разнообразием – ландшафтным, этническим, языковым и религиозным. Целью локальных и региональных исследований локальных текстов является осмысление этого многообразия и соотнесение его с неким целым. Текстуальное пространство локальной/региональной культуры – сложно организованное многоуровневое единство. В настоящей статье мы рассмотрим алма-атинский текст в русской литературе.
Первым транслятором алма-атинского текста в русской литературе можно назвать русского писателя ХХ в. Юрия Домбровского, который жил и писал в «городе яблок», и героя своего – во многом автобиографического – писатель селит именно в этом городе. «И тут вступает в свои права «ткань» места, или города, влияющая на сюжет, поведение персонажей, создавая, помимо воли автора, свою, локальную атмосферу, диктуя сюжету свои локальные законы» [9, с. 272].
Алма-Ата Домбровского – это прежде всего яблочный город. Одна из ведущих ассоциаций с Алма-Атой среди наших соотечественников – яблоки. Алма-Ата 1930-х гг., Алма-Ата Домбровского и Зыбина (главного героя дилогии Домбровского) славилась знаменитым сортом яблок – апорт. «Это почтовая контора. Отсюда во все концы страны летит знаменитый алма-атинский апорт» [3, c. 82]. Алма-атинские старожилы не прекращают вспоминать те самые яблоки и сегодня. В 1865 г. в окрестности города Верного (будущая Алма-Ата) из Воронежской губернии были завезены саженцы и путем скрещивания с дикой яблоней выведен новый сорт, тот самый апорт [9, с. 273].
Красочное и неподражаемое упоминание яблок сорта «апорт» можно найти в романе «Хранитель древностей» Домбровского: «…вы апорт спрашивайте! Только его, только его! Как вы в Москве чемодан с ним раскроете, так все рты поразевают, там и яблок таких сроду не видели. Каждое с килограмм! <…> Это действительно почти невероятное яблоко – огромное, блестящее, ярко-красное. Когда я впервые увидел его, то не поверил своим глазам. Оно лежало на черном жестяном подносе, исписанном огромными трактирными розами, и розы не казались уже огромными, яблок было всего три, но они занимали весь поднос – лучистые, лакированные, как ярмарочные матрешки, расписанные мазками, пятнами, какими-то вихрями света и зелени. Они были так хороши, что я побоялся их тронуть. А вечером я все-таки разломил одно. Оно сухо треснуло, едва я прикоснулся к нему, и мне в лицо брызнул искристый, игольчатый сок. Я поднес половину яблока к лампе, и оно вдруг сверкнуло, как кремень, льдистыми кристаллами и хрусталиками, – кусок какой-то благородной породы – не мрамор, не алебастр, а что-то совсем другое – легкое, хрусткое, звонкое, не мертвое, а живое лежало у меня на ладони. Алма-атинский апорт!» [3: с. 64-65].
В романе Дины Рубиной «Русская канарейка» (2014) не менее живые воспоминания: «Главный признак Алма-Аты – Апорт называли символом Алма-Аты: яблоко весило чуть не килограмм. Гигантские, круглые пахучие плоды, красно-полосатые, от малинового до бордового, с зеленоватой кисло-сладкой сердцевиной – они до февраля могли храниться просто в серванте. Бабушка рассказывала, что раньше их продавали с телег, выстланных сеном, –горы пунцовых яблок, покрытых тонким слоем воска. На вокзал апорт ведрами выносили к поездам, ведрами продавали на подходе к базару; золотисто-малиновыми курганами пузатились прилавки фруктовых рядов на Зеленом базаре. На улице Абая, где яблони росли вдоль арыка, роняя в воду плоды, а те плыли, плыли, стремительно кружась, как поплавки, и скапливались у коллектора, можно было просто опустить руку в холодную воду и выудить самое красное, самое пахучее и уже мытое яблоко: бери и надкусывай, успевай лишь отирать ладонью сладкий сок с подбородка» [7: с. 26].
Другие паттерны алма-атинского текста, содержащиеся в дилогии Домбровского, а также встречающиеся в других локальных текстах (в том числе, в романе Дины Рубиной «Русская канарейка») и в воспоминаниях жителей яблоневого города – это тополя, речка Алма-Атинка, музей Кастеева, театр Оперы и балета имени Абая, Зеленый базар, колхоз «Горный гигант», и яркое пятно среди серой советской действительности – эксцентричный и чудаковатый художник Сергей Калмыков. Личность запоминающаяся, ставшая частью истории города. В романе Домбровского художник предстает так: «…Он был… одет не для людей, а для галактики. На голове его лежал плоский и какой-то стремительный берет, на худых плечах висел голубой плащ с финтифлюшками, а из-под него сверкало что-то невероятно яркое и отчаянное – красно-желто-сиреневое. <…> По улицам Алма-Аты ходил странный человек – лохматая голова в старинном берете, широкие брюки из мешковины, сшитой цветными нитками большими стежками, с огромной расписной сумкой на боку» [3: с. 85-89]. Картина Алма-Аты без этой фигуры была бы неполной. Калмыков – часть Алма-Аты не только Домбровского. Он встречается в советском художественном фильме «Балкон» режиссера Калыкбека Салыкова по мотивам поэзии Олжаса Сулейменова, ему посвящена глава в сборнике «Алма-атинские дворики» краеведа и культуролога В.Н. Проскурина, выпущенном в 2009 г., это сборник архивных фотографий советской Алма-Аты.
Фигура Калмыкова, появляющаяся на страницах дилогии лишь изредка, проходя и оставляя неуловимую тень, в некотором роде стала центральной осью романа Домбровского. Главный герой носит автобиографические черты. Хранитель древностей, как и сам автор, – несгибаемый и упрямый, человек без инстинкта самосохранения, как характеризовали Домбровского современники и о чем вполне свидетельствует следующее письмо: «Один товарищ взял у меня роман («Обезьяна приходит за своим черепом») и повез в Москву к Чагину. Вдруг телеграмма: «Роман вызвал положительные отзывы, шлите остальные части». Стал приводить в порядок черновики. Вдруг статья в «Звезде», в «Правде», и меня начинают бить местные Прянишниковы – мои братья-писатели. <...> Потом телеграмма от Лавренева: «После долгих боев удалось отстоять Вашу прекрасную вещь. Берем ее в Звезду» – и т.д. Отзывы, триумф. Итак, чувствую себя калифом на час. <...> И тут опять «чижа захлопнула злодейка западня». На этот раз – Тайшет, спецлаг, номера, два письма в год и прочие маленькие радости. Что тут пережил и что делал – об этом, разумеется, только лично, ибо – это поистине неописуемо. В 55 году освобождаюсь (десять лет заменили на шесть). Роман уничтожен во всех редакциях – и все-таки нашел один экземпляр (сохранили в КГБ) и ныне сдал в «Новый мир», где прозой заведует тот же Лавренев, а что из сего выйдет, не знаю. Может быть, и ничего» (из письма Ю. Домбровского Леониду Варпаховскому 7 мая 1956 г.).
Фигура Калмыкова, «городского сумасшедшего», противоположна Хранителю. Израильский писатель Давид Маркиш, автор романа о Калмыкове «Белый круг», предполагает, что вызывающее поведение Калмыкова – защита от беспощадности сталинского режима и цензуры, идеальный щит для свободы творчества и жизни. «Калмыков всю жизнь играл роль городского сумасшедшего. Эта роль, исполненная мастерски, спасла его от ареста и расстрела. Всю свою жизнь он не желал приближаться к власти. <…> Вся история Калмыкова – это история нашего времени. Это безумная жизнь художника, что не ново. Это голод, это непрерывная творческая работа, это непонимание современниками, это смелейший разрыв с Союзом художников в начале 50-х годов, еще при жизни Сталина. Он не говорил, что ненавидит советскую власть. Он написал в своем заявлении, что какой же это союз художников, если они не могут ему дать три рубля сорок копеек возвратной ссуды для того, чтобы он купил краски или бумагу. И вышел из союза. В столице он недолго ходил бы после этого на свободе. А в Алма-Ате считался городским сумасшедшим, с которого что возьмешь, если он рожден свободным» (интервью Давида Маркиша «Независимой газете» [12]. Хранитель древностей, Зыбин, Домбровский – он не такой, как этот художник, за что и расплачивается своей свободой.
В финальной сцене романа «Факультет ненужных вещей» художник Калмыков зарисовывает один из сотен алма-атинских пейзажей: в парке на лавочке собираются вместе «эти трое: выгнанный следователь, пьяный осведомитель по кличке Овод (все, видно, времена нуждаются в своем Оводе) и тот, третий, без кого эти двое существовать не могли» [3, с. 798]. Его рука на бумаге воспроизводит эту сцену откуда-то издалека, свысока, и та навечно запечатлевается на куске бумаги. Таково положение Калмыкова и как гражданина СССР, и как жителя Алма-Аты 1930-х, и как человека, и как художника – по-видимому, Калмыков был слишком эксцентричным и выдающимся даже для русского авангарда и, конечно, не мог остаться совсем незамеченным.
Интерес к личности художника и его творчеству значительно возрос в последние годы. Общий объем сохранившихся работ Сергея Калмыкова оценивается в две тысячи произведений разного формата, но точное их число неизвестно, и оценки его творчества широко варьируются. Крупнейшее из известных собраний, более тысячи ста работ, экспонируется в Государственном музее искусств им. Абылхана Кастеева в Алма-Ате (работы были переданы туда после смерти Калмыкова), несколько десятков работ находится в коллекции Русского музея в Санкт-Петербурге и в Пушкинском музее в Москве, часть работ сосредоточена в руках частных коллекционеров в Казахстане, России, США и Европе. В настоящее время (февраль-май 2020) в музее современного искусства «Гараж» проходит выставка «Мы храним наши белые сны. Другой Восток и сверхчувственное познание в русском искусстве. 1905-1969», на которой, среди прочих произведений русского авангардного искусства, представлены работы Сергея Калмыкова.
Sergey Kalmykov as a pattern of Almaatin local text
Demidova M.L.,
undergraduate of 2 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Shafranskaya Eleanora Fedorovna,
Professor, Department of Russian Literature, Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philology, Associate Professor
Annotation. The article is devoted to the local Almaatin text in Russian literature. On the material of the dilogy of Yu. Dombrovsky and other sources described one of the patterns of the local text of Alma-Ata – the artist Sergey Kalmykov, a real person and a character of urban mythology.
Keywords: local text, Almaty, Yuriy Dombrovskij, Sergey Kalmykov.
- Абашев В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века. Пермь, 2008. 492 с.
- Гаврилина Л.М. Архитектоника локального сверхтекста культуры // Вестник ТвГУ. Сер. Философия. 2016. № 3. С. 104-111.
- Домбровский Ю.О. Избранное: В 2 т. М.: Книжный клуб 36.6, 2009. Т. 2. 798 с.
- Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Ю.М. Лотман. Семиосфера. M.: Языки русской культуры, 1996. C. 263-300.
- Люсый А.П. Крымский текст в русской литературе. СПб.: Алетейя, 2003. 314 с.
- Люсый А.П. Московский текст: Текстологическая концепция русской культуры. М.: Вече, 2013. 320 с.
- Рубина Д.И. Русская канарейка: Роман: В 3 кн. М.: Эксмо, 2014. Кн. 1. Желтухин. 480 с.
- Семиотика города и городской культуры. Петербург // Труды по знаковым системам. Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1984. Вып. 664. 139 с.
- Шафранская Э.Ф., Лебедева Е.В. Алма-Ата как локальный текст // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2015. № 3. С. 272-282.
- Шафранская Э.Ф. Туркестанский текст в русской культуре: Колониальная проза Николая Каразина (историко-литературный и культурно-этнографический комментарий). СПб.: Свое изд-во, 2016. 370 с.
- Шафранская Э.Ф. Вруны и фантазеры как паттерн локальных текстов ХХ в. // Вестник Московского городского педагогического университета. Серия: Филология. Теория языка. Языковое образование. 2017. № 1(25) С. 22-29.
- Щевелев Иван. Черный квадрат и белый круг. // НГ EX LIBRUS. (дата обращения: 17.03.2020).
- Abashev V. Perm’ as a text. Perm’ in Russian culture and literature of the 20th century. Perm’, 2008. 492 pages.
- Gavrilina L.M. Architectonics of local culture supertext // The Herald of Tver’ State University. Series: Philosophy. 2016. No. 3. Page 104-111.
- Dombrovsky Yu.O. Selected work: 2 T. M.: Book club 36.6, 2009. T. 2. 798 pages.
- Lotman Yu.M. Inside the thinking worlds // Yu.M. Lotman. Semiosphere. M.: Russian culture’s languages, 1996. Page 263-300.
- Lyusyi A.P. Crimean text in Russian literature. SPb.: Aleteia, 2003. 314 pages.
- Lyusyi A.P. Moscow text: Textological concept of Russian culture. M.: Veche, 2013. 320 pages.
- Rubina D.I. Russian canary: Roman: In 3 books. M.: Exmo, 2014. Book 1. Zheltukhin. 480 pages.
- Semiotics of the city and urban culture. St. Petersburg // Works on iconic systems. Scientists note of Tartu State University. Tartu, 1984. Vol. 664. 139 pages.
- Shafranskaya E.F., Lebedeva E.V. Alma-Ata as a local text // Herald of Tver State University. Series: Philology. 2015. No. 3. Page 272-282.
- Shafranskaya E.F. Turkestan text in Russian culture: Colonial prose by Nikolai Karazin (historical-literary and cultural and ethnographic commentary.). SPb.: Own publishing house, 2016. 370 pages.
- Shafranskaya E.F. Liars and dreamers as a pattern of local texts of the 20th c. // Herald of the Moscow City Pedagogical University. Series: Philology. Language theory. Language education. 2017. No. 1 (25). Page 22-29.
- Ivan Shchevelev. Black square and white circle. // NG EX LIBRUS. (date of the address: 17.03.2020).