Аннотация. В статье рассматривается процесс и этапы художественного творчества Ф.М. Достоевского как героя романа Дж.М. Кутзее «Осень в Петербурге». Выявление параллелей с произведениями русского классика позволяет глазами Кутзее увидеть процесс их создания, которые предстают в романе сплавом реальных событий и художественного вымысла. Книга Кутзее рассматривается как метароман и постмодернистская «псевдобиография».
Ключевые слова: писатель, читатель, писательское мастерство, интертекстуальность.
Сегодня «русская тема» нередко становится характерным элементом зарубежной литературы. Игорь Волгин полагает, что «отечественная литература лучшей своей поры (то есть XIX – начала XX в.) со своими <…> творцами превращается в одну из современных мировых мифологий», «классическое российское искусство делается источником для мировых обобщений» [3]. Наглядным примером этого явления может послужить «русский» роман Дж.М. Кутзее «Осень в Петербурге» (1994г., опубликован на русском языке в переводе С. Ильина в 1999 г.).
Джон Максвелл Кутзее (1940) – англоязычный писатель, критик, лингвист, уроженец Южно-Африканской Республики, ныне проживающий в Австралии, лауреат Нобелевской премии по литературе (2003) и первый писатель, дважды удостоенный Букеровской премии (1983 и 1999), известный, обласканный критикой современный автор. Он не раз обращался (как в своей художественной прозе, так и в эссеистике) к русской литературе, среди которой по степени значимости для него выделяется фигура Ф. М. Достоевского.
Роман Кутзее построен как псевдобиография русского писателя; в нём тесно сплетаются реальные, общеизвестные биографические и исторические факты с элементами вымысла. Действие происходит в октябре 1869 г., когда реальный Достоевский находился со своей молодой женой Анной Григорьевной в Дрездене. По сюжету романа он возвращается в Петербург, взволнованный загадочной смертью своего пасынка Павла Исаева.
Наряду с «мифологизированным» главным героем, в романе действуют как реальные лица, так и герои самого Достоевского, а иногда персонажи сочетают черты тех и других. Например, фамилия подозрительного бродяги Иванова отсылает нас к убийству студента И.И. Иванова членами тайного общества «Народная расправа», прообразу убийства Шатова в «Бесах». В свою очередь, речевая характеристика героя, его жалостливый, самоуничижительный тон сближает его с Семёном Мармеладовым. В героях романа узнаются черты Порфирия Петровича, Фёдора Павловича Карамазова, Сонечки Мармеладовлй. Присутствует среди героев и реальная историческая личность – руководитель «Народной расправы» Сергей Геннадьевич Нечаев.
Причины обращения к жанру придуманной биографии кроются в стремлении осмыслить ход истории и современную действительность, а также многие проблемы литературы. Следует заметить, что жанр псевдобиографии не нов даже в пределах темы Достоевского: ещё при жизни писателя, в 1868 г. вышла «подлая книжонка» Поля Гримма «Тайны царского двора времён Николая I» (на французском языке), в которой наряду с историческими личностями действовал сам Достоевский, который, вернувшись с каторги, вновь участвовал в тайном революционном заговоре. Другая псевдобиография – роман Леонида Цыпкина «Лето в Бадене» (1982 г.).
«Лето в Бадене», вероятно, стало своего рода текстом-посредником, повлиявшим на то, что роман Кутзее, оригинальное название которого – «The Master of Petersburg», было переведено С. Ильиным как «Осень в Петербурге». Установив параллелизм в названиях произведений, переводчик поставил их в один смысловой ряд. Действие «Лета в Бадене» относится к 1867 г.; действие «Осени в Петербурге» – к 1869 г. Так вслед за «летом» – светлой начальной порой супружеской жизни четы Достоевских – приходит «осень» – полоса разочарований, смерть первого ребёнка, мрачная пора мокрого снега (атрибута подполья).
Свойственные жанру псевдобиографии отклонения от исторической достоверности позволяют Кутзее глубже исследовать проблемы писательства и загадку писательской души. Поэтому и процесс создания «Бесов», изображённый в романе, не следует воспринимать как точную реконструкцию. Реальная работа над «романом-предупреждением» проходила на фоне страшной нужды в деньгах, в ограниченные сроки и порой представляла собой увязание в черновиках, бесконечные поиски и переиначивания. Две конкурирующие идеи (объемная поэма о религиозных мытарствах «Житие великого грешника» и памфлета на «нигилистов и западников», навеянный убийством И. Иванова) не могли двинуться с места, пока не появилась трагичная и сильная фигура Ставрогина, и роман не обрёл своё идейное и тематическое богатство.
Достоевский как герой Кутзее напрямую не погружён в творческие размышления, в романе заметно преобладают события личного плана. Почвой для писательского замысла становятся личные переживания героя (связанные с «расследованием» загадки смерти Павла). Подобным образом и социальная тематика, которая так сильна в «Бесах», преломляется в личностный план; основополагающим в ней является универсальный конфликт отцов и детей, который Кутзее решает в несколько фрейдистском ключе. «Не «народная расправа» – «сыновняя»: вот что лежит в основе всех революций – размышляет Достоевский-герой – зависть отцов к женщинам их сыновей, помыслы сыновей о том, как бы отнять у отцов их денежную мошну» [5, с. 129].
Кутзее создаёт действительность, пронизанную системой «культурных кодов, сигнализирующих о том, что герой в самом неотдалённом будущем займётся сочинением «романа-предупреждения» [3]. В частности, такими «культурными кодами» являются многочисленные аллюзии на «Бесов». Благодаря этому текст «Осени в Петербурге» становится метатекстом, который Н.А. Фатеева определяет как конструкцию «текст в тексте о тексте» [8, с. 142], эксплицитное (явно выраженное) высказывание об одном произведении внутри другого.
Кутзее заимствует у Достоевского в качестве аллюзий различные элементы. Например, ключевой образ бесов, вселяющихся в человека, постоянно присутствует в мыслях главного героя. В финале романа «тысячи мелких бесов», которые «роятся в воздухе, точно выпущенная из банки саранча» [5, с. 292], вселяются как бы в самого писателя, овладевают его душой, и тот начинает писать.
Кутзее воспроизводит некоторые сюжетные ситуации из «Бесов», например, вероятное (здесь используется столь важный для поэтики Достоевского момент неопределённости) убийство Павла нечаевцами ради корыстной и ничтожной цели – завлечь писателя из Дрездена в Петербург и заставить написать прокламацию. Здесь, как в ситуации с убийством Шатова, важна символическая сюжетообразующая деталь – печатный станок.
В «Осени в Петербурге» введены некоторые персонажи «Бесов» и связанные с ними элементы сюжета, например, историю о хромоножке Марье Лебядкиной, (с той разницей, что на месте Ставрогина в этой истории поставлен Павел), совращение девочки Матрёны.
Наконец, образ Ставрогина, ставший в реальности импульсом к развитию замысла «Бесов», слагается в романе Кутзее из множества аллюзивных намёков. Например, вместо красного паучка как символа греха героя в «Осени в Петербурге» появляется «чёрная муха, жужжащая на оконном стекле», сквозь которое также виден «жаркий, липкий» [5, с. 307] летний Петербург. Писателя-героя посещают «ставрогинские» мысли, отражающие тотальное сомнение героя: «Ни одно его слово не несёт в себе истины, ни одно – лжи, ничему нельзя верить, ни от чего нельзя отмахнуться» [5, с. 299]. Образ демонического героя рождается из видения безликого пугала (вспомним лицо Ставрогина, напоминающее маску).
В целом роман «Осень в Петербурге» можно рассматривать как вариации на тему претекста (эту разновидность метатекстуальности выделяет Н.А. Фатеева): мотивы и образы «Бесов» становятся «удобным фоном для развертывания нового смыслового измерения найденной предшественником темы» [8, с. 145].
Любопытны идеи о писательстве самого Достоевского-героя. В этом отношении важен включённый в роман рассказ, написанный дилетантом-Павлом, где до уродливости искажена знаменитая сцена убийства из «Преступления и Наказания». Вторичному искажению сюжет Достоевского подвергается в насмешливом пересказе и комментировании следователя Максимова. Такое неоднократное «преломление» создаёт эффект того, что все созданные Достоевским смыслы разлагаются и практически исчезают в восприятии его читателей, каждый из них извлекает из его творчества лишь выгодное и приятное для себя. Но для Кутзее именно в фигуре писателя сходятся и восстанавливаются все смыслы, все многочисленные точки зрения сочетаются в полифоническом единстве. «…Настоящее чтение в том-то и состоит, чтобы становиться и рукой, и топором, и черепом, – говорит он, раздражённый высокомерностью следователя, – Читать – значит забывать о себе, а не стоять в сторонке, посмеиваясь» [5, 61].
Истинный талант романиста должен быть настолько широк, чтобы вобрать в себя множество чужих сознаний и правд, иногда это стоит полного отказа от себя. «Кутзее показывает, как писатель отдаёт душу дьяволу, чтобы превратить факты жизни в искусство. У писателя не остаётся нормальных чувств, все они превращаются в материал для романа» [4, 135]. В этих идеях отчасти отражается концепция творчества самого Кутзее.
Творческой мастерской Ф.М. Достоевского как главного героя романа Д.М. Кутзее «Осень в Петербурге» оказывается вся окружающая действительность, и, в первую очередь, Петербург. Метатекст Кутзее, наполненный аллюзиями на романы Достоевского, является средством осмысления художественного творчества как самого автора, так и великого предшественника, избранного им в качестве героя.
Dostoevsky’s creative workshop through J. M. Coetzee’s eyes (a case study of the novel «The master of Petersburg»)
Orlova A.O.,
student of 1 course FGBOOU IN Literary institute of A.M. Gorky, Moscow
Research supervisor:
Panfilov Alexander Mikhaylovich,
Candidate of Philology, associate professor of the latest Russian literature FGBOOU IN Literary institute of A.M. Gorky, Moscow
Annotation. The paper conciders the process and the stages of artistic creativity of F. M. Dostoevsky as a protagonist in the novel by J. M. Coetzee «The Master of Petersburg». Finding out references to Russian classic’s works shows the process of their creating through Coetzee’s eyes, which is represented in the novel by the mixture of real events and fiction. Coetzee’s book is seen as meta-roman and postmodernist «pseudobiography».
Key words: writer, reader, pencraft, intertextuality.
- P. McGrath. To Be Conscious Is to Suffer, URL: http://www.nytimes.com/books/97/11/02/home/coetzee-master.html (дата обращения: 14.05.18)
- Бержайте Д. Посвящение отцам, или диалог с русской литературой (Дж. М. Кутзее. Осень в Петербурге. Literatura. 2009. № 2 (51). C. 21-34
- Волгин И., Из России – с любовью?, URL: http://magazines.russ.ru/inostran/1999/1/volgin.html (дата обращения: 14.05.2018).
- Залесова-Докторова Л. Мир Джозефа Максвелла Кутзее / Звезда. М.: 2004. - № 3. С. 131-135
- Кутзее Дж.М. Осень в Петербурге [пер. с англ. С. Ильина]. М.: Эксмо, 2010. 320 с.
- Сараскина Л.И. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 2011. 825 с.
- Струкова Е.А. Мифологизированный образ русского писателя в романе-псевдобиографии Дж. М. Кутзее «Осень в Петербурге». Научный диалог. 2016. № 1 (49). C. 159-169.
- Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов. Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2007. 280 с.
- McGrath P.P. To Be Conscious Is to Suffer, URL: http://www.nytimes.com/books/97/11/02/home/coetzee-master.html (date of reference: 14.05.18).
- Berzhajte D. Posvyashhenie otczam, ili dialog s russkoj literaturoj (Dzh. M. Kutzee. Osen` v Peterburge. Literatura. 2009. № 2 (51). Page 21-34.
- Volgin I., Iz Rossii – s lyubov`yu?, URL: http://magazines.russ.ru/inostran/1999/1/volgin.html (date of reference: 14.05.2018).
- Zalesova-Doktorova L. Mir Dzhozefa Maksvella Kutzee / Zvezda. M., 2004. № 3. Page 131-135.
- Kutzee Dzh. M. Osen` v Peterburge [per. s angl. S. Il`ina]. M. : E`ksmo, 2010. 320 pages.
- Saraskina L.I. Dostoevskij. M.: Molodaya gvardiya, 2011. 825 pages.
- Strukova E.A. Mifologizirovanny`j obraz russkogo pisatelya v ro-mane-psevdobiografii Dzh. M. Kutzee «Osen` v Peterburge». Nauchny`j dialog. 2016. № 1 (49). Page 159-169.
- Fateeva N.A. Intertekst v mire tekstov. Kontrapunkt intertekstual`nosti. M.: KomKniga, 2007. 280 pages.