Аннотация. В статье речь идёт о примерах языковой игры в поэме «Мертвые души», которые выполняют характерологическую функцию.
Ключевые слова: языковая игра, школьное образование, характерологическая функция языковой игры.
В современном школьном образовании такое явление, как «языковая игра» либо анализируется неосознанно и бегло, либо не анализируется совсем. Объясняется это тем, что сам термин «языковая игра» появился в научном обороте только в 1983 году, то есть меньше полувека назад, в одной из монографий Е.А. Земской, М.В. Китайгородской и Н.Н. Розановой [4], в то время как значительная часть действующих учителей-словесников – выпускники вузов 1980-1990-х годов, которые попросту не могли увидеть данную работу во время студенческих лет. Более того, сам термин «языковая игра» до сих пор является темой для оживлённых дискуссий в кругу лингвистов, поскольку почти каждый исследователь обозначает понятие по-своему.
На наш же взгляд, самое точное, полное и удачное определение дала М.В. Захарова [3]. Мы, как и она, подразумеваем под данным термином умышленное нарушение языковых, речевых или коммуникативных норм, целями которого в литературе могут быть и создание комического эффекта, и остановка внимания читателя, и создание необходимого автору настроения, и разрушение привычных логических и языковых связей. Также мы считаем, что языковая игра в художественных произведениях призвана выполнять одну из важнейших функций – характерологическую, то есть характеризовать определённым образом тех или иных героев. По этой причине, с нашей точки зрения, анализировать примеры языковой игры на уроках русского языка и литературы необходимо. Благодаря этому читатель способен ещё глубже погрузиться в замысел произведения, по-настоящему задуматься над каким-либо фрагментом текста и отыскать в нём неявно выраженные мысли автора.
Вспомним и кратко проанализируем некоторые образы помещиков из поэмы Н.В. Гоголя «Мёртвые души», которую в обязательном порядке изучают в средней школе и в которой множество примеров языковой игры.
«Говорящие» фамилии в литературе можно по праву назвать фактом языковой игры, поскольку в обычной реальной жизни фамилии людей не могут ничего нам рассказать. Фамилия не отражает душу человека, не передаёт глубину его внутреннего мира, поскольку фамилия – это только маркер принадлежности к какому-то роду, фамилия – это то, что даётся человеку при рождении в обязательном порядке без его на то согласия или несогласия. Зная об этом и всё равно давая «говорящую» фамилию герою, автор, соответственно, вступает в игру, нарушает негласные правила и каноны жизни и литературы, реализует языковые возможности нестандартным образом и проявляет себя как творческую натуру. Это значит, что фамилия «Манилов» – пример языковой игры, получившийся в результате образования фамилии от глагола манить и призванный сообщить нам некоторую информацию о самом герое, а не его роде. И действительно, даже не прочитав вторую главу поэмы Н.В. Гоголя, читатель уже может хотя бы приблизительно представить, каков герой Манилов. Читатель может подумать, что герой этот приятный, любезный, притягивающий к себе, располагающий, а ведь именно таким он и кажется всем, хотя только и на первых порах.
Далее же автор показывает всю истинную сущность Манилова, говоря, например, о его начитанности. «В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он [Манилов] постоянно читал уже два года» [2, с. 14]. Данное предложение – языковая игра – однозначный оксюморон. Читать постоянно одну и ту же страницу попросту невозможно, даже если ты читаешь по буквам, как чичиковский Петрушка. Более того, в предложении имеется слово, которое напрямую сопряжено с темпоральностью, – это закладка. Закладка в книге – фиксатор времени, его остановка на какой-то непродолжительный период, закладка по ходу чтения всегда «путешествует» вместе с читателем, переставляется. Но когда закладка постоянно лежит между одними и теми же страницами, она не фиксирует процесс чтения, она перестаёт выполнять свою основную функцию и становится всего лишь декорацией книги. Это многое говорит о Манилове – он будто не живёт, а находится в застывшем состоянии. В какой-то момент он замер, как муха в янтаре, и не подаёт никаких признаков жизни, поэтому-то он и может быть назван мёртвой душой.
Нестандартные номинации героев – это примеры языковой игры, поэтому нельзя не упомянуть и имена детей Манилова. Фемистоклюс, Алкид – имена, которые, вне сомнений, были выбраны не случайно, дети названы так в честь древнегреческих героев, героя исторического и героя мифологического. Назвав младшего сына Алкидом, Манилов вполне мог начать воспринимать себя не просто помещиком, не просто министром или генералом, а древнегреческим богом, кем-то вроде самого громовержца Зевса, ведь недаром же для Фемистоклюса прочит он дипломатическое поприще: для всемогущего Зевса преград не существует, нет ничего невозможного, – писала В.Ш. Кривонос [5]. Поэтому можно смело сказать, что эти примеры языковой игры выполняют характерологическую функцию, но характеризуют они не самих детей, а того, кто эти имена им дал, помещика Манилова. И данные примеры показывают, что Манилов – фантазёр, мечтатель, выдумщик.
Фамилия «Ноздрёв» – опять же «говорящая». Такой номинацией автор выделил удивительно обострённый нюх героя на ситуации, в которых он может реализовать свою страсть к играм, тягу к дебоширству, спорам, скандалам, дракам. Подтверждение этому мы и находим в тексте: «Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами…» [2, с. 37]. Данное предложение, впрочем, тоже является языковой игрой: 1) нос Ноздрёва умеет слышать, а не только чувствовать запахи, что уже впечатляет; 2) умение слышать ярмарки автором явно гиперболизировано, поскольку даже уши человека не могут слышать за десятки вёрст. Очевидно, что таким способом Н.В. Гоголь хотел лишь сказать, что Ноздрёв – человек неугомонный, непоседливый, буйный, вечно ищущий приключений и сующий свой нос всюду, куда надо и не надо.
Неугомонность, неадекватность или даже нестабильность Ноздрёва проявляется как в поступках, так и в словах. «Эх, Чичиков, ну что бы тебе стоило приехать? Право, свинтус ты за это, скотовод эдакой! Поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя!» [2, с. 35]. В данном примере языковой игры прежде всего нарушены коммуникативные нормы, нормы этические, автор сознательно включил эти нарушения в речь своего героя. Сначала Ноздрёв ругает Чичикова, обзывает, но уже через секунду просит поцелуй, хвалит неуёмно и говорит о безмерной любви. Вследствие этого возникает ряд вопросов: а действительно ли Ноздрёв так любит Чичикова? Или, если любит, зачем так охаивает? Может быть, в этом и проявляется истинное отношение Ноздрёва к тому, что он говорит? По нашему мнению, данный пример передаёт как раз отношение Ноздрёва к тому, что он говорит, – ему всё равно. Он разбрасывается словами, никогда не следит за потоком своей речи и ни в одно сказанное слово он не вкладывает какого-то глубокого смысла, поэтому ему и верить нельзя.
«Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. <…> или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели» [2, с. 38]. Здесь же автор иронизирует над Ноздрёвым, сперва присваивая ему мнимый статус крупной исторической фигуры, важного исторического лица, без которого контекст той или иной эпохи понять и представить невозможно, а далее поясняя, как именно нужно понимать слово «исторический» – конечно, не буквально. Иными словами: Ноздрёв – лицо вовсе не историческое, он не выдающийся государственный деятель, не великий полководец и стратег, а кутила, дебошир, скандалист, пройдоха. Поэтому он и не прославляем, не почитаем людьми, а наоборот, бывает людьми бит. Н.В. Гоголь в данном случае сознательно употребил слово «исторический» в не свойственном ему значении, то есть целенаправленно нарушил речевые нормы языка. Итог такой игры со словом – комический эффект.
Случаев, когда Н.В. Гоголь придумывает словам новые значения, вкладывает в них иные смыслы, немало. Один из таких – «Ноздрев во многих отношениях был многосторонний человек, то есть человек на все руки. В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что хотите» [2, с. 38]. Как сказано в словаре Д.Н. Ушакова, многосторонний человек – разносторонний, с обширными интересами и познаниями в самых разных сферах жизни. Коннотация этого слова положительная. Ноздрёв же таким не является, в нём совсем нет ничего положительного. Глубокими познаниями в каких-либо науках он не отличается, а интересуют его только дикие и бессмысленные авантюры, которые не приводят ни к чему хорошему. Значит, словесное определение Ноздрёва и описание его привычек, поступков опять идут в разрез и создают комическое противоречие, комический эффект.
Помещик Собакевич не является исключением, он тоже обладатель «говорящей» фамилии. Именно она сразу же и вызывает логичные вопросы: а точно ли перед нами человек? Может быть, перед нами всё-таки животное? Есть ли в этом образе хоть что-то из мира людей, что дало бы возможность ответить на первый вопрос «да, человек»? Медведеподобный помещик Собакевич неуклюж, имеет собачий нрав, ест, как медведь, и даже имя его намекает на родство с медведем (так в народе именуют всех медведей). В этой связи сказать, что перед нами человек, не очень просто. Тем более, что даже Чичиков после покупки душ заметил, что жизнь омедведила Собакевича. Таким образом, фамилия очень компактно и ярко, вместо тысячи слов, даёт нам готовую характеристику героя.
Говорящей в пятой главе поэмы оказывается и вся мебель Собакевича, но только уже в буквальном смысле: она будто живая и умеет говорить. «…каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» или: «И я тоже очень похож на Собакевича!» [2, с. 51]. Данный пример безусловной языковой игры, созданный путём олицетворения, оживления мебели, характеризует самого помещика: Собакевич подобен предметам, мебели, он крепкий, неуклюжий, громоздкий из-за выдающегося аппетита, – то есть он слишком материален, он сродни мебели и животным, он не одухотворённый.
Собакевич – помещик домовитый, он следит за своей деревней, крепостными, он привязан ко всему материальному больше других, в этом-то и состоит его ограниченность, в духовном плане он мёртв. Наиболее показателен в этом смысле обед Собакевича: «У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует» [2, с. 52]. Из данных слов становится ясно, что еда, как и прочие предметы материального мира, земные блага, для Собакевича – всё, они заслоняют ему весь мир. Языковая игра же заключается в том, что Собакевич не отделяет внешний мир и телесный голод от внутреннего мира, души и духовного голода, – для него всё едино, всё перемешано. Однако же ему можно напомнить, что душа не требует ни части свиньи, ни всей свиньи, душа не определяет меру съедаемого, она не может определить сытость в желудке, ведь это задачи желудочно-кишечного тракта. И в то же время душа может испытывать голод, но для его утоления нужна духовная пища, мысли, знания, чувства, – а об этом Собакевич не говорит вообще ни одного слова. Исходя из данного размышления можно предположить, что самой же души у помещика нет, он не способен испытывать духовный голод, поэтому он – мёртвая душа.
Итак, почти все помещики в поэме, как нам удалось понять из анализа примеров языковой игры, душ не имеют, в них умерло всё человеческое. Манилов – пустопорожний мечтатель, Ноздрёв – неугомонный скандалист, Собакевич – бездуховный материалист. Наличие перечисленных героев в произведении объясняет заглавие поэмы. Мертвы не те души, которые купил или пытался купить Чичиков, мертвы прежде всего души помещиков. Следовательно, именно для того, чтобы научиться понимать произведение полностью, осмыслять его заглавие, подтекст, в школах и нужно изучать такое явление, как «языковая игра».
Language game at school (using the example of the poem «Dead Souls»)
Popov G.V.,
bachelor of 5 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Zakharova Maria Valentinovna,
associate professor of the Department of Russian Language and Methods of Teaching Philological Disciplines of the Institute of Humanities of The Moscow City University, candidate of philological sciences, associate professor
Аnnotation. The article deals with examples of the language game in the poem «Dead Souls», which perform a characterological function.
Keywords: language game, school education, character function of language game.
- Безина Е.Д. Анализ поэмы Н.В. Гоголя «Мёртвые души» в свете расшифровки образных словесных характеристик персонажей в тексте поэмы: пейзаж, быт, портрет. // Молодой ученый. 2014. № 6.3 (65.3). С. 11-19. (дата обращения: 11.05.2022).
- Гоголь Н.В. Поэма «Мёртвые души». М.: «Im-Werden-Verlag», 2003. 128 с. (дата обращения: 11.05.2022).
- Захарова М.В. Языковая игра в художественных текстах XIX века // Вестник МГПУ. Сер. «Филологическое образование». 2011. № 2 (7). С. 15-21.
- Земская Е.А., Китайгородская М.А., Розанова Н.Н. Языковая игра. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М.: Наука, 1983. 240 c.
- Кривонос В.Ш. Фемистоклюс и Алкид в «Мертвых душах» Гоголя // Гоголь и русская литература. Девятые Гоголевские чтения. М.: 2010. С. 197-205. (дата обращения: 11.05.2022).
- Куранова Т.П. Функции языковой игры в медиаконтексте // Ярославский педагогический вестник. 2010. Т. 1. № 4. Гуманитарные науки. С. 272-277.
- Манн Ю.В. В поисках живой души: «Мертвые души»: Писатель – критика – читатель. 2-е изд., испр. и доп. М.: Книга, 1987. 351 с.
- Машинский С.И. Художественный мир Гоголя: Пособие для учителей. 2-е изд. М.: Просвещение, 1979. 432 с.
- Поспелов Г.Н. Творчество Н.В. Гоголя. М.: Учпедгиз, 1953. 280 с.
- Ушаков Д.Н. Большой толковый словарь современного русского языка. М.: Альта-Принт, 2008. 287 с.
- Bezina E.D. Analysis of N.V. Gogol's poem «Dead Souls» in the light of the decoding of the figurative verbal characteristics of the characters in the text of the poem: landscape, life, portrait. // Young scientist. 2014. № 6.3 (65.3). Page: 11-19. (date of the address: 11.05.2022).
- Gogol N.V. Poem «Dead Souls». Moscow: «Im-Werden-Verlag», 2003. 128 pages. (date of the address: 11.05.2022).
- Zakharova M.V. Language game in artistic texts of the XIX century//Bulletin of the Moscow State Pedagogical University. Ser. «Philological Education». 2011. № 2 (7). Page: 15-21.
- Zemskaya E.A., Kitaygorodskaya M.A., Rozanova N.N. Language game. Russian spoken language. Phonetics. Morphology. Vocabulary. Gesture. Moscow: Science, 1983. 240 pages.
- Krivonos V.S. Themistokluss and Alkid in Gogol's «Dead Souls». // Gogol and Russian literature. Ninth Gogol readings. Moscow: 2010. Page: 197-205. (date of the address: 11.05.2022).
- Kuranova T.P. Functions of the language game in media context // Yaroslavl Pedagogical Bulletin. 2010. T. 1. № 4. Humanities. Page: 272-277.
- Mann Y.W. In Search of a Living Soul: «Dead Souls»: Writer – Criticism – Reader. 2nd ed., Edited and additional. Moscow: Book, 1987. 351 pages.
- Mashinsky S.I. Gogol's artistic world: A manual for teachers. 2nd ed. Moscow: Enlightenment, 1979. 432 pages.
- Pospelov G.N. Creativity N.V. Gogol. Moscow: Uchpedgiz, 1953. 280 pages.
- Ushakov D.N. Big Explanatory Dictionary of the Modern Russian Language. Moscow: Alta-Print, 2008. 287 pages.