Аннотация. Статья посвящена анализу художественного пространства в повести А.И. Куприна «Молох» (1896). Особое внимание уделяется лингвостилистическим средствам воплощения инфернального пространства завода, который в сознании персонажа уподобляется древнему кровожадному существу Молоху.
Ключевые слова: художественное пространство, инфернальное пространство, колоративная лексика, метафора, художественный образ.
Повесть А.И. Куприна «Молох», впервые опубликованная в 1896 г. в журнале «Русское богатство», стала первым крупным произведением писателя и обратила внимание читателей и критиков на автора. Вместе с тем «Молох» Куприна выступил как особый этап в разработке темы влияния капитализма на русскую действительность, что в целом отразило социальные реалии рубежа веков.
В центре повествования оказывается судьба инженера Андрея Боброва – простого человека, работающего на крупном металлургическом предприятии и пытающегося противостоять капиталистическому механизму. Основные события разворачиваются на фоне панорамы завода, который метафорически уподобляется мифическому образу древнего идола Молоха – кровожадного существа, пожирающего человеческие жизни и постоянно требующего новых жертв, что позволяет автору актуализировать идею господства буржуазной цивилизации. Как отмечает А. Байбородин, «по Александру Куприну, технический прогресс – воистину Молох технократии, Зверь Апокалипсиса – в трагически вершинном развитии вырвется из человечьих рук, чтобы убить в человеке душу, затем и плоть» [1].
Особый интерес в повести представляет художественное пространство, которое мы вслед за Ю.М. Лотманом будем понимать как «модель мира данного автора, выраженную на языке его пространственных представлений» [3, с. 252]. Исследование художественного пространства «Молоха», выступающего одной из форм воплощения эстетического мышления писателя, позволяет выявить идейно-тематический уровень произведения, а также определить концептуальные представления автора о капиталистическом мире.
В первую очередь, художественное пространство «Молоха» актуализируется через образ завода, представленный как масштабный локус, расширяющийся до границ целого мира. Это важнейший пространственный образ повести, позволяющий концептуализировать действительность, изображаемую в произведении, и воплотить технократическую модель мира, подавляющую личность человека и его устремления.
Завод метафорически представлен как воплощение древнего опасного божества Молоха, кровожадно поглощающего человеческие жизни и требующего новые жертвы. Отметим, что подобное восприятие порождено болезненным сознанием Боброва, который находится в подавленном состоянии и ненавидит современный ему уклад жизни: для него завод – одушевленное существо, наделенное демоническими и разрушительными свойствами. «Вот он – Молох, требующий теплой человеческой крови! – кричал Бобров, простирая в окно свою тонкую руку. – О, конечно, здесь прогресс, машинный труд, успехи культуры... Но подумайте же, ради бога…» [2, с. 74].
Образ завода представлен в таком масштабном виде, что его можно соотнести с отдельной вселенной. Размеры заводского пространства и его господствующее положение в технократическом мире подчеркивается рядом повторяющихся эпитетов: «исполинские факелы», «исполинский завод», «исполинские размеры».
На протяжении всего повествования завод изображается как инфернальное пространство; этот мир, чуждый природе и всему живому, состоит из элементов, актуализирующих семантику смерти и опасности: «Это был настоящий город из красного кирпича, с лесом высоко торчащих в воздухе закопченных труб, – город, весь пропитанный запахом серы и железного угара, оглушаемый вечным несмолкаемым грохотом» [2, с. 8].
Металлические трубы, кирпич, железо – ряд образов-символов, благодаря которым репрезентируется художественное пространство завода, лишенного и лишающего жизни, а также воплощается одна из основных идей повести, связанная с господством буржуазной цивилизации. Даже люди, годами трудящиеся в этом адском пространстве среди печей и котлов, напоминают грешников: лица рабочих «выпачканы углем и высушены огнем», а их тела истощены. При этом физическая слабость персонажей определяется не только изнурительным физическим трудом, но и концептуальными представлениями автора о господстве капиталистического мира, отнимающего у человека жизнь.
Поскольку Молох считался «божеством огня и брани у древних финикийцев», в повести встречаются тропы, воплощающие огненную символику и на лексическом уровне подчеркивающие мифологическую основу образа завода-Молоха [1]. Огненная стихия становится своеобразным структурным элементом при описании заводских «пейзажей», подчеркивает истинную природу чудовищного Молоха и метафорически связывает заводское пространство с преисподней: «огненные отблески», «огромный красный глаз» завода, «железный угар», «колеблющееся зарево» над заводом, «кровавый фон» неба, «вспыхивающее небо». Здесь же выражаются представления об огне как всесокрушающей стихии, что в целом актуализирует мифологический код произведения.
Одним из важнейших тропов, позволяющих персонифицировать завод в сознании Боброва, наделить неодушевленный объект характеристиками живого существа, напоминающего древнее и опасное чудовище, является олицетворение. В художественную канву повести вводятся и другие образы, которые детализируют пространство завода-Молоха и позволяют усилить ощущение его демонической сущности: это печи, топки, паровые котлы, кочегарные ямы, выступающие как элементы «организма» Молоха и проявляющие признаки жизнедеятельности.
Будучи частью инфернального пространственного образа, данные элементы также актуализируют семантику опасности и смерти: «Четыре доменные печи господствовали над заводом своими чудовищными трубами»; «Время от времени, когда, по резкому звону сигнального молотка, опускался вниз колпак доменной печи, из ее устья с ревом, подобным отдаленному грому, вырывалась к самому небу целая буря пламени и копоти»; «Через две минуты белое бурное пламя уже гудело в топках, а в котле глухо забурлила вода» и т.д. [2, с. 60-89].
Элементы завода также олицетворяются в повести: они вздыхают, свистят, поглощают «пищу», имеют физические характеристики, подтверждающие их «жизнедеятельность». Все эти элементы будто составляют единый заводской организм: так, например, паровые котлы метафорически обозначаются «сердцем завода» и вселяют ужас в Боброва. Котлы имеют собственное тело, способны «грозно клокотать» и «гудеть», обладают высокой температурой, способной нанести физический вред при соприкосновении с ними.
Способность завода проявлять признаки жизнедеятельности воплощается и на звуковом уровне: «Заводский гудок протяжно ревел, возвещая начало рабочего дня. Густой, хриплый, непрерывный звук, казалось, выходил из-под земли и низко расстилался по ее поверхности» [2, с. 3]. При этом звуки, издаваемые заводом-Молохом, рождают у Боброва ощущение ужаса; для их воссоздания Куприн использует особые эпитеты: «скачущий гул», «твердый звук», «резкие звуки», «глухие удары», «тяжелый грохот», «могучие вздохи» и т.д.
В тексте повести воссоздается тяжелая и мрачная звуковая картина, которая в полной мере отображает механистичность и бездушность мира произведения. Он наполнен искусственными звуками, режущими слух и оказывающими негативное воздействие на душевное и физическое состояние жителей города, доводящими главного героя до состояния безумия.
Картины инфернального пространства, актуализированные через образ завода-Молоха, воссоздаются с помощью подробных описаний, насыщенных тропами. Приведем в качестве примера эпизод, в котором Бобров демонстрирует Гольдбергу ужасающую ночную картину: «Разверстые пасти этих великанов безостановочно изрыгали густые клубы дыма, которые смешивались в одну сплошную, хаотическую, медленно ползущую на восток тучу, местами белую, как комья ваты, местами грязно-серую, местами желтоватого цвета железной ржавчины» [2, с. 60].
В данном примере можно выделить тропы, позволяющие воссоздать инфернальную картину:
- сравнения: известковые печи представлены как великаны, что в целом имеет гиперболизированный оттенок, позволяющий подчеркнуть их мощь; клубы дыма сравниваются с ватой, что позволяет актуализировать семантику густоты и интенсивности;
- эпитеты: «густые клубы дыма», «хаотическая туча», «грязно-серая туча», благодаря которым выражается тревожность;
- метафоры: «пасти великанов», актуализирующие идею персонификации завода и его отдельных элементов.
Герой испытывает смешанные чувства ужаса, ненависти и страха перед живым заводом, что выражается в описаниях, акцентирующих эмоциональное состояние персонажа: «Он смотрел на огромное тело котла, начинавшего гудеть и освещаться огненными отблесками, и оно казалось ему все более живым и ненавистным» [2, с. 168]; «Они [кочегары], под страхом ужасной смерти, должны были без устали кормить и кормить ненасытное, прожорливое чудовище...» [2, с. 48].
На лексическом уровне художественное пространство повести репрезентируется также с помощью лексики, выполняющей функции колоративов. Это имеет концептуальное значение: цветообозначения позволяют воплотить ощущение угасания и надвигающегося ужаса, придают городу-заводу зловещий и пугающий облик: «голубоватый мертвый блеск» и «кровавый свет» электрических огней на заводе; «красное зарево» над заводскими трубами.
Доминирующими в повести оказываются черный и серый цвет: прилагательное «черный» встречается в повести 19 раз, «серый» – 18 раз. Благодаря подобной цветовой картине выражается отношение Боброва к окружающей действительности: серость ассоциируется у него с безжизненностью, скукой, тоской и безысходностью; темнота (а значит, и черный цвет) – с опасностью, смертью.
Мир представляется Боброву чем-то унылым, поэтому серость, которую можно также воспринимать как отсутствие какого-либо цвета, в сознании персонажа ассоциируется и с другими объектами: «безвкусный чай», «лужи», «серая зелень», «серебристая седина», «блеклая трава». Поскольку завод соотносится с демоническим существом, в минуты особого эмоционального напряжения героя окружающий мир принимает сходные демонические черты: «черная толпа», «черные фигуры», «черные тела». Подобный прием позволяет раскрыть душевное состояние Боброва и, как следствие, его мировосприятие в отдельный момент. Также автор демонстрирует, как отдельные картины и объекты «смазываются» в сознании персонажа, становятся безликими.
Хотя внешне повесть «Молох» кажется колористически бедной, эта особенность позволяет достичь конкретной художественной задачи: воссоздать картину унылой обстановки и подавленного состояния Боброва, что в целом создает определенное настроение у читателей. Активное использование цветообозначений «серый» и «черный» позволяет соединить разрозненные объекты художественного мира в единое целое, а также создать единый колорит произведения: «серые лошади», «серые труженики», «серое небо», «серый полумрак», «серая зелень», «серая масса», «серая туча», «черная стена», «черные фигуры», «черное небо», «черные башни».
Таким образом, завод в представлении главного героя выступает не только и не столько как рабочее место, а скорее как одушевленное существо, которое в болезненном сознании Боброва наделяется демоническими и разрушительными свойствами. Художественное пространство повести и ассоциативные ряды, актуализирующие пространственный образ Молоха-завода, позволяют выразить идею господства буржуазного мира над личностью человека.
The artistic space in A.I. Kuprin`s story «Moloch»: linguistic and stylistic aspect
Sattorova M.F.,
undergraduate of 2 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Gromova Alla Vitalevna,
Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philology, Full Professor
Аnnotation. The article is devoted to analysis of the artistic space in A.I. Kuprin`s story «Moloch» (1896). Special attention is paid to the linguistic and stylistic means of embodying the space of the factory, which is likened to the ancient bloodthirsty creature Moloch in the character`s mind.
Keywords: artistic space, infernal space, colorative vocabulary, metaphor, artistic image.
- Байбородин А. Молох технократии и его жрецы. (дата обращения: 10.02.2022).
- Куприн А.И. Молох. М.: T8 RUGRAM, 2019. 178 с.
- Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. 352 с.
- Bayborodin A. Moloch of technocracy and his priests. (date of the address: 10.02.2022).
- Kuprin A.I. Moloch. Moscow: T8 RUGRAM, 2019. 178 pages.
- Lotman Yu.M. In the school of a poetic word: Pushkin. Lermontov. Gogol. Moscow: Education, 1988. 352 psges.