Аннотация. В статье рассматривается стирание границ между «своим» и «чужим», ассимиляция хозяев карельской земли и утрачивание отличительных этнических черт в романе А. Бушковского «Рымба». Однако мы сталкиваемся не только с потерей памяти предков, забыванием языка, но и с рождением удивительного синтеза, например, христианства и карело-финского фольклора. Мы постараемся дать ответ на вопрос – из чего же складывается Русский Север и какое место в нем занимает карельский этнос.
Ключевые слова: Александр Бушковский, этнос, Карелия, Русский Север, современная русская литература.
Хронотоп в романе А. Бушковского распадается на две составляющие. В каждой главе на протяжении всего текста сначала повествуется о прошлом деревни Рымба. Стилистически данные части тоже отличаются, претендуя на сказовость. Затем повествование переходит к настоящему времени, которое приблизительно можно датировать десятыми годами XXI в. Манера повествования меняется, вбирая в себя просторечную и даже жаргонную лексику.
Остров, где расположена Рымба, изначально полностью принадлежал «лесным людям», как их именуют в тексте. Автор уточняет как минимум два основных субэтноса данной территории: людики, которые в основном проживают близ Онежского озера, и ливвики, базирующиеся в Олонецкой Карелии и некоторых районах Приладожья [7, с. 183]. Что касается формирования образа карел на основе этнографических представлений, то уже с первых страниц нам указывают на рыболовство и охоту как традиционные промыслы [5, с. 8]. Говоря же об этнопсихологии, мы находим подтверждение некоторым приписываемым финно-уграм чертам: трудолюбие, стремление к пониманию образа жизни и традиций другого народа, гармония с природой [4, с. 82-83]. Отдельно отмечается важность песенной культуры для разных поколений рымбарей. В тексте присутствуют: отрывок потешки на людиковском наречии; погребальная песня из реального устно-поэтического творчества карел-людиков XVII в.; антисоветские частушки 30-х гг. XX в.
А.В. Жучкова представленную в романе ментальность рассматривает как часть русского сознания: «Рымба» утверждает незыблемость русской земли, силу духа и доброту русского человека» [2, с. 150]. Позволим себе не согласиться, так как полиэтничность Рымбы довольно важна. Кроме уже названных этносов, позднее ее жители роднятся с финнами, со свеями (т.е. шведами), лопарями, вепсами и т.д. Присутствие финно-угорских народов в истории деревни слишком явно и многочисленно, чтобы говорить о чисто русской ментальности.
Впервые замкнутое существование карелов нарушается в «стародавние времена», когда их насильно выгоняют скандинавские воины. Сама земля сопротивляется захватчикам: строительству крепости мешает природная стихия, насылая то внезапную бурю, то грозу. Вскоре конунг-князь, услышав о новом «самом мудром и великом» Боге, уплывает вместе с саамской принцессой (обратим внимание на очередное скрещение судеб двух разных северных народов), а на остров возвращаются охотники и рыбаки. Примечательно, что оставшиеся от скандинавов сооружения окончательно разрушаются силами природы: «А озеро свалило-таки башню, ветром выдуло и дождями вымыло в ее стенах швы. Оползла за века крепость, осталась от нее лишь горушка замшелых камней» [1, с. 229].
В следующий раз «чужие» прибывают к карелам в 1530 г. Пришельцев называют топорниками или ушкуйниками, что указывает на их связь с новгородской землей. Так именовались в Новгороде вольные люди в составе вооруженной дружины, которые занимались торговлей и ремеслом [6]. Начиная с XI в. взаимоотношения Новгорода и карельской земли активно развиваются, в том числе в борьбе против шведов, а к концу XV в. «Намечается сближение разнородных этнических компонентов, из которых впоследствии сложилась современная карельская народность» [3, с. 28].
Новгородцы, которых вначале неизменно обозначают как «гостей», в отличие от скандинавов настроены на дружеский контакт. Но, не спросив разрешения, они тоже начинают собственное строительство, т.е. своеобразную «мирную» колонизацию. На этот раз «хозяева-людики», поскольку силой их не прогоняют, пытаются провести границу: «Земля эта хоть и рымбо, но все же наша <…> Однако можем и потесниться. Платите за место» [1, с. 17]. Подобное стремление подстроиться приводит к тому, что постепенно хозяева земли, т.е. «свои», начинают утрачивать первенство. Весьма показательна следующая сцена, имеющая и символическое значение. Новгородцы устанавливают на новом месте христианский крест, но карелы-людики пытаются уравновесить элемент «чужого» тем, что «Прикатили из лесу каменное колесо. <…> надели колесо сверху на крест <…> Это, говорят, нашему богу колесо» [1, с. 17]. Однако на утро они застают такую картину: «Колесо на земле лежит, и крест из колеса торчит, будто пророс» [1, с. 18]. Пусть язычество и не разрушается, но уходит на второй план. Также и гости постепенно начинают становиться равноправными хозяевами земли, а понятия «своего» и «чужого» смешиваются. Дальше это начинает происходить на уровне межличностных отношений. Охотник из местных, по имени Урхо, решает жениться на девушке Таисье из построенной ушкуйниками деревни. Таисья ставит условие: Урхо должен перебраться из леса к ней. Вновь тот, кто был хозяином земли, идет на уступки и даже дом строит «по-новому, по-топорницки», оставляя из «своего» только маленькую деталь – выдалбливает на коньке «вместо кисти резной медвежью голову» [1, с. 27]. Свадьба тоже демонстрирует наступающее слияние традиций. Торжество идет по православному обычаю, но затем брак молодых людей закрепляют повторно, проведя языческий обряд: «Столетнего шамана с собой привезли. Тот был из лопарей, ан все ж таки сродни через вепсов и саамов. <…> Дед измазал им лица оленьим жиром, печной сажей и семужьей кровью. Велел взяться за руки и связал им ладони красной нитью. Дунул, плюнул и отпустил на все четыре» [1, с. 26].
Несмотря на сглаживание элементов этнической культуры карелов, взаимодействие между пришлыми и местными развивается по пути мирного контакта. Однако далее «чужое» вмешивает в размеренную жизнь Рымбы с иной стороны – государственной, – и уже насильственным путем. Вместе с вторжением «большой земли» в быт и нравы жителей острова в тексте возникает новая тема, проходящая красной нитью, связывающая прошлое и настоящее деревни, а также многие поколения рымбарей. Это тема войны, которая распадается на несколько аспектов.
Первый аспект – понимание войны как катастрофы, нарушающей естественный ход жизни и против воли разрывающей дружеские связи разных народов. В отличие от государства, для которого «найти врага – это лучший способ власть удержать», простые жители, в том числе Рымбы, умеют ладить с «чужими»: «Крестьяне же по обеим сторонам границы давно уже мирно меж собой живут, торгуют помаленечку. Кое-кто и породнился уже. А тут беда такая! Хоть и не желает порубежный народишко воевать ни с нашей, ни со шведской стороной, однако никуда не денешься» [1, с. 100]. Но война влияет не только на большие и малые социальные группы, Бушковский демонстрирует трагедии отдельных людей: смерть близких, долгую разлуку. В борьбе против насилия «чужих» местные обращаются к вере предков. Так, Урхо вспоминает о деде, который сумел прогнать шведов, попросив помощи у морского божества Ахто и хозяина лесов Тапио: «Историю вместе с молитвой о буре прадеду моему передал, прадед деду, дед отцу, а отец мне. <…> я подзабыл. Но ничего, нужда заставит, вспомню» [1, с. 53].
Упомянув религиозную составляющую, немного отойдем в сторону и обратимся к взаимодействию христианства и народных верований карелов. Распространение православия считалось частью «государевой» политики, в том числе подразумевавшей борьбу с языческим мировоззрением. Бушковский здесь показывает важность человеческого фактора, ведь вместо агрессивного навязывания новой веры мы видим нахождение компромиссов между «чужим» и «своим» и создание нового органического религиозного пространства. Однако старшие поколения демонстрируют не пассивное принятие православия, а отстаивание своих традиций, например, когда не дают срубить старую сосну – карсикко, где у людиков было капище: «Новый Бог наш – Исус, но и старого Укко гневить бы не надо» [1, с. 71]. В свою очередь, приехавшие с «большой земли» церковники понимают отрицательный эффект принуждения к отказу от старых богов. Поэтому сами идут по пути естественного срастания обычаев, что демонстрирует эпизод с освещением церкви во имя пророка Ильи: «А старики-людики в его же честь <…> барана зарезали. Костер развели, в углях запекли, требуху в котле сварили. Батюшку благословить просили, тот рукой махнул и крестом осенил» [1, с. 78].
Один из наиболее ярких моментов в романе – проведение погребального обряда, который показывает, как на практике выражалось соединение мифологических представлений финно-угров и христианства. Кроме отпевания и чтения Псалтири, воспроизводится ряд языческих практик: сожжение недоделанной работы покойника; помещение гроба на специальную скамью мертвых («куолиан лауду»); набивание подушки под головой покойника болотным мхом; специфические детали одежды умершего (рукавицы мехом внутрь, чтобы не мерз на том свете; новые коты из желтой сыромятины, если мертвец окажется в приличном обществе; куколь-колпак и платок до самого носа, чтобы в тело не вселились духи); в гроб кладут охотничий нож («пукко») и огниво. Далее весь путь до церкви сопровождается исполнением местной народной песни.
Тем не менее, в каждом новом поколении связь с традициями предков ослабевает вместе с постепенной утратой языка. Если сначала все заметнее становится влияние православия, то позднее значимость любых религиозных традиций уменьшается. Симптоматично, что фамилия одной из немногих оставшихся в современной Рымбе семей – Неверовы. Родившиеся в советском государстве, рымбари XXI в. почти не помнят своих корней: «Деды с бабками померли, язык с собой забрали. Власть говорить не разрешала» [1, с. 62].
Возвращаясь к теме войны, скажем о втором направлении ее развития. Парадоксально, она оказывается способна не только на разрушение связей, но и на образование новых. Так, в одном из поколений рымбаря Митрия во время очередной войны со шведами спасает и выхаживает женщина Илва из лопарей. Вместе с ней и ее дочерью они находят в разрушенном финском хуторе брата и сестру, которых берут с собой в Рымбу. При этом мать героя, сама наполовину финка, сначала воспринимает Илву и детей враждебно из-за предрассудков: «Все они, лопари, колдуны да ведьмы…» и «Все чужие…» [1, с. 131]. Однако глава семьи призывает обратиться к корням: «Вспомни-ка язык своей матери» [1, с. 136]. В итоге люди, которые не связаны кровными узами, частично разделенные языковым барьером, те, кого мы могли бы отнести к категории «чужих», внезапно становятся «своими», так как их объединила общая беда – война. Схожая схема реализуется и в XXI в. Незнакомец Слава случайно попадает на остров, чуть не утонув. Формула «нет здесь чужих», которую озвучивает местный житель Волдырь, демонстрирует то, что каждый оказавшийся в деревне Рымба вовлекается в круг взаимной помощи и становится «своим» независимо от этнической или иной принадлежности. И Слава тоже это понимает: «Место это – деревня, остров, озеро – это его место, он должен здесь быть, он это знает. <…> Эти люди – его люди» [1, с. 208 ].
Третий аспект темы войны, очевидно, проистекает из системы патриархальный ценностей. Участие в тех или иных боевых действиях является объединяющим фактором для разных поколений мужчин. Здесь также есть деление на «своих» и «чужих». Когда государственные войска усмиряли крестьянский бунт, один из солдат случайно выпал за борт и его прибило к Рымбе. Местные «вздумали проверить, что за человек», стали узнавать, с кем и где воевал, что видел, спрашивать: «Как война, что о ней сказать можешь аль желаешь?» [1, с. 224]. И когда «чужой» дает верный ответ, то становится «своим»: «Кто в штыки не поднимался, тот войны <…> и не касался» [1, с. 224]. В настоящем времени мужские герои прошли через два военных конфликта. Во-первых, гражданскую войну в Таджикистане: оказавшийся в приграничных войсках рымбарь Митя именно здесь встречает свою будущую жену Любу, чья мать еще до распада СССР вышла замуж за таджика. Во-вторых, боевые действия в Чечне. Хотя в тексте нет конкретных указаний, но мы можем понять это по некоторым рассказам, а также в связи с тем, что сам автор романа принимал в них участие.
Самый младший из рода Неверовых, девятнадцатилетний Степан, как и все его предки, идет на службу, где трагически погибает. Но в опоре на «своих» и на родную землю, которую рымбари отстаивают раз за разом у «чужих» в лице государства, обретается надежда на будущее. После катастроф жизнь в Рымбе всегда возвращается на круги своя. Возможно, так будет, пока, во-первых, местные не утратят веру окончательно. Все же в настоящем, например, остается Манюня – носительница некой формы народного христианства. А после смерти Степана и его мать обращается к Богу. Во-вторых, пока пусть и слабо, но теплится память о корнях. Так, именно Волдырь является рассказчиком тех частей, в которых речь идет о предках. Эти же знания он передает сестре Степана.
«И все же любовь сильнее смерти, а воля к жизни несломима у северного мужика» [1, с. 348], – говорится ближе к концу романа. Но кто же такой этот «северный мужик»? Даже внутри карельских земель видно смешение многих этносов из финно-угорских народов и не только. Вместе с тем, становясь частью «материка», маленький мир карельских поселений неизбежно теряет значительную часть уникальности, перенимая культуру, религию и язык народа-колонизатора. Лучше всего трудность этнической самоидентификации в такой ситуации передают слова Волдыря: «Митька по матери помор, по отцу тоже людик, а языка совсем не помнит. Любаша – та полутаджичка, а дети их и вовсе не понятно кто. Русские, одним словом» [1, с. 63].
Таким образом, мы наблюдаем в романе, что для героев разных поколений, с одной стороны, важны уточнения этнической принадлежности как их самих, так и других. С другой же, степень родства определяется иными категориями, и «своим» человек становится, разделяя общие ценности, связанные с понятиями взаимовыручки, отзывчивости и доброты. Бушковский рисует оптимистичный вариант существования малого мира внутри Империи: Человек (именно с заглавной буквы), каким бы крохотным он ни был, все равно оказывается больше и сильнее, потому что у него есть главное – любовь и умением найти в «чужом» «своего».
«Own» and «alien» in A. Bushkovsky's novel «Rymba»: Karelian ethnos in the Russian North
Vorontsova S.S.,
undergraduate of 2 course of the Russian State University for the Humanities, Moscow
Research supervisor:
Magomedova Dina Mahmudovna,
Professor of the Department of History of Russian Classical Literature of the Institute of Philology and History of the Russian State University for the Humanities, Doctor of Philological Sciences, Professor
Аnnotation. The article describes the blurring of boundaries between «own» and «alien», the assimilation of the owners of the Karelian land and the loss of distinctive ethnic features. However, in the novel we find not only the loss of the memory of ancestors, forgetting of the language, but also the birth of a synthesis of Christianity and Karelian-Finnish folklore. We will try to answer the question – what creates the Russian North, and what place in it belongs to the Karelian ethnos.
Keywords: Alexander Bushkovsky, ethnos, Karelia, Russian North, modern Russian literature.
- Бушковский А.С. Рымба: роман. М.: АСТ: Ред. Елены Шубиной, 2019. 350 с.
- Жучкова А.В. Кто держит небо? Роман А. Бушковского «Рымба» // Вопросы литературы. 2020. № 1. C. 150-159.
- Кочкуркина С.И. Корела и Русь. Л.: Наука, 1986. 143 с.
- Крысько В.Г. Этническая психология: Учебник для вузов. М.: Юрайт, 2020. 359 с.
- Тароева Р.Ф. Материальная культура карел (Карельская АССР). Этнографический очерк. М.; Л.: Наука, 1965. 247 с.
- Энциклопедический словарь: В 86 т. / Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. СПб.: Акц. общ. Брокгауз-Ефрон, 1902. Т. 35. С. 132-133.
- Этнография: Учебник / Под ред. Ю.В. Бромлея и Г.Е. Маркова. М.: Высш. школа, 1982. 320 с.
- Bushkovsky A.S. Rymba: novel. Moscow: AST Publishing house: Editing by Elena Shubina, 2019. 350 pages.
- Zhuchkova A.V. Who holds the sky? A. Bushkovsky's novel «Rymba». // Voprosy literatury. 2020. № 1. Page: 150-159.
- Kochkurkina S.I. Korela and Rus. Leningrad: Nauka, 1986. 143 pages.
- Krysko V.G. Ethnic psychology: a textbook for universities. Moscow: Yurait Publishing house, 2020. 359 pages.
- Taroeva R.F. Material culture of the Karelians (Karelian ASSR). Ethnographic essay. Moscow; Leningrad: Nauka, 1965. 247 pages.
- Encyclopedic Dictionary: In 86 v. / Ed. F. Brockhaus, I.A. Efron. St. Petersburg: Brockhaus-Efron stock company, 1902. Vol. 35. Page: 132-133.
- Ethnography: Textbook / Ed. Yu.V. Bromley and G.E. Markov. Moscow: Vyshaya shkola, 1982. 320 pages.