Аннотация. В статье впервые осуществляется попытка анализа романа Сухбата Афлатуни «Рай земной» с точки зрения исторической парадигмы. Выделяются основные локусы и этносы романа, которые рассматриваются в соответствии с историческими событиями, происходящими в романе. Реконструируются сюжетные линии.

Ключевые слова: Польша, польское дело, постколониальная проблематика.

«Рай земной» – многослойная и многоплановая книга, которая состоит из нескольких сюжетных линий. Ее необычность в том, что она может быть прочитана с расстановкой разных акцентов. Читатели воспринимают ее как текст об исторической памяти с постколониальной проблематикой [1], [5], [6], как текст, который относится к лагерной теме в русской литературе и, конечно, как религиозную притчу. Кроме того, эта книга продолжает архивный вектор в современной литературе, так как написана с ориентацией на реальные архивные материалы. Действительно, все эти темы так или иначе присутствуют в романе. Сложное повествование с каждой главой все больше напоминает мозаику или линии, сходящиеся в одной конечной точке.

Начинается книга историей о двух совершенно разных подругах, объединенных своим одиночеством. Плюша, сокращенное от Полина, – домашняя девочка, без амбиций и требований к жизни плывущая по течению, местами ленивая и инфантильная. На протяжении всего романа ее образ ассоциируется с образом классической литературной героини – гоголевской Коробочки. У нее даже есть характерная фраза: «Заберу это в свою комнату». Вторая подруга – Натали – гром-баба, бросающая вызовы судьбе и не унывающая в любой ситуации. Их взаимоотношения – это первый и поверхностный «слой» романа. Здесь описывается судьба каждой героини, а также момент их встречи. В самом начале книги повествование построено ретроспективно: мы оказываемся то в детстве Плюши, то видим ее взрослой, то обращаемся к периодам из жизни Натали. Чтение осложнено тем, что на один смысловой слой накладывается следующий, в повествование вплетаются различные цитаты из Евангелия, афоризмы, характерные для притчи или сказа. Они вводятся в текст осторожно, но каждый раз будто на крючок цепляя читателя и заставляя его рефлексировать еще долгое время после прочтения.

Второй слой – исторический, его можно выделить в качестве основного в этом многоплановом романе. Мы узнаем, что Плюша после окончания университета уходит от своего научного руководителя Карпа Семеновича к Геваркяну и занимается Польским делом. Кстати, сама Плюша по национальности полька, а главный локус романа – поле за домом Плюши и Натали, где в 1930-х годах были расстреляны поляки.

Не удивительно, что безвольную Плюшу течение выносит к работе именно в музее репрессий, ведь эта тема с детства была фактически у нее «перед носом». Образ поля проходит через всю жизнь и Плюши, и Натали. Изначально именно описание этого поля цепляет читателя своим ужасом, мистическими событиями и страшными легендами об этом месте: «Ребята тоже на поле вот так какой-то ком земли вместо мяча гоняли. Гол им забили, ком развалился. А это череп, оказывается. Ребятня в рассыпную» [4]. Польская тема проявляется на всех уровнях романа: это и поле расстрелянных в 1930-е годы солдат, и поляки, которые все еще живут на этой территории, сын Натали, который уехал в Польшу, да и сама Плюша, в которой течет польская кровь и которая носит говорящее имя Полина. Ощущение страха от «поля» поддерживают детские стишки-потешки, которые встречаются на протяжении всего повествования:

Плюшенька, душенька, не ходи на поле.
Плюшенька, подруженька, не ходи на поле.
Там на поле воробей, воробей,
Он возьми тебя побей,
Не ходи на поле.

Плюшенька, душенька, не ходи на поле.
Плюшенька, подруженька, не ходи на поле.
Там на поле польский пан, злобный пан,
С тебя сорвет сарафан,
Не ходи на поле [4].

Стоит обратить внимание на игру родственных созвучных слов, которые часто повторяются в романе: поле, Полина, Польша и Польское дело. Такая лингвистическая находка [2] помогает Сухбату Афлутуни скрепить несколько линий повествования на уровне зрительного восприятия.

Подробнее обратимся к историческому слою и постколониальной проблематике романа [5]. Для более полного понимания необходимо обратиться к истории, а именно к реально существовавшему в 1930-е годы Польскому делу. Историческая справка: в период операции НКВД, которая началась 11 августа 1937 года и продолжалась до 1938 г., по фальшивым обвинениям об участии в польской военной организации и шпионской деятельности были расстреляны как минимум 111 091 человек. «Национальные операции – лишь малая часть так называемого «Большого террора», который совершал НКВД. Помимо них еще проводились репрессии, направленные против партийных деятелей, руководства страны и Красной армии» [3].

Повествование прерывается сухими выдержками вопросов и ответов на допросах, позволяя погрузить читателя в контекст. Вчитываясь в текст и реконструируя цепочку допросов, можно увидеть сюжет допроса отца Фомы, буквально вшитый в роман, а также покаяние работника НКВД, который признает: в «протоколах допроса, составленных мною исходя из материалов агентурного дела, я фиксировал показания арестованных, исходя из собственного усмотрения, игнорируя их действительные показания, и добивался подписи протоколов всяческими путями» [4]. Читая допросы отца Фомы, можно проследить, как человека ломали буквально за месяц: «3 июля – «Виновным себя не признаю»; 10 июля – «От дачи показаний отказываюсь»; 11 июля – «Признаю, что после службы выступил с проповедью» (частичное признание вины); 4 августа – «Виновным себя признаю» [4].

Постепенно вместе с историей отца Фомы в повествование вплетается третий слой – метафизический. Это страницы написанного им «Детского Евангелия». В этом, так называемом «метафизическом» слое появляются необычные образы «зеркальной комнаты» и «колодца счастья», чумы в человеческом обличии и загадочной Катаржины, образ которой так и остается не разгаданным до конца книги. Страницы детского Евангелия, написанные отцом Фомой, воспроизводят евангельский сюжет об Иисусе Христе и предательстве его Иудой. Реконструируя все отрывки, которые встречаются в книге, мы снова, как мозаику, собираем общую картину. Евангелие детское не только потому, что написано для детей, оно написано про детей. Главные герои здесь – дети. И эти отрывки напоминают описание видений, которые приходят к Плюше: «…поглядела на поле и увидела, как по нему ходят <…> Плюша заметила, что это дети. Как же так, их же взрослыми убили? Всех взрослыми. А тут… Это неважно, говорили голоса с поля, – во сколько лет нас убили. Помнишь, что отец Форма писал? Мы все тут дети» [4]. На поле с расстрелянными поляками она видит детей, а потом вяжет детские шапочки и кладет их на поле в память об умерших.

Строчка «мертвые хоронят своих мертвецов» не раз встречается в романе. Оригинал этой фразы мы обнаружим в Евангелие. Один из учеников Христа отказался следовать за ним, ссылаясь на то, что ему необходимо похоронить своего отца. Тогда Господь сказал оставить отца и следовать за ним, и предоставить «мертвым погребать своих мертвецов». Сейчас эту фразу воспринимают как пословицу, смысл которой отпустить прошлое и обратить свое внимание на настоящее, на то, что происходит в данный момент. Следует порвать с прошлым и жить здесь и сейчас. Несмотря на то, что такая трактовка признается не всеми лингвистами, на наш взгляд в контексте романа эту фразу следует трактовать именно так. Ведь и в конце романа о поле за домом все забывают, как бы уступая место новому: «И о поле, о поле за домом тоже все забыли. Сняли и увезли остатки забора. И оно снова стояло мертвое, пустое и никому не нужное» [4].

Возникает закономерный вопрос: почему же роман называется «Рай земной»? Для объяснения заглавия обратимся к притче в самом начале романа: «Про одну монахиню рассказывали, что она была незлобива и не имела никакой привязанности к земному. Когда при кончине явился к ней ангел смерти, старица попросила: «Не забирай меня, я и здесь всем довольна». Она и на земле переживала рай. И ангел, вздохнув, ушел. В конце концов Бог послал к ней пророка Давида, и тот, играя на лире, смог забрать ее душу» [4]. Эта притча – один из ключей к пониманию смысла не только заголовка, но и всего романа. Не такая ли героиня Плюша? Она ничему не сопротивляется, несмотря на свою непростую жизнь – всем довольна и не ропщет на Господа. В каком-то смысле «плывет по течению». Не в этом ли смысл земного рая?

Но есть и другая трактовка. Ведь выражение «Рай земной» – оксюморон. Такое название – некоторая ирония. Это тот земной рай, который пытались построить в СССР, однако так ничего и не построили. И если сделать поправку на идеологию, которая определяла ракурс и фокус видения социально-экономической реальности, и учесть «устремленность в светлое будущее», то картина СССР как «рая», где отсутствуют антагонистические противоречия, становится достаточно убедительной.

Таким образом, в романе Сухбата Афлатуни история Польского дела переплетается с религиозной темой. Явная проблематика романа, связанная с локусами и этносами, позволяет встроить его в ряд постколониальной литературы.

Loci and ethnoses in Sukhbat Aflatuni's novel «Paradise of the Earth»

Yusupova V.A.,
undergraduate of 1 course of the Russian State Humanitarian University, Moscow

Research supervisor:
Vorobyova Evgenia Isaakovna,
Associate Professor of the Department of History of Russian Literature of Modern Times, Russian State Humanitarian University, Candidate of Philological Sciences

Annotation. For the first time, the article attempts to analyze Sukhbat Aflatuni's novel «Paradise on Earth» from the point of view of the historical paradigm. The main loci and ethnoses of the novel are highlighted, which are considered in accordance with the historical events taking place in the novel. Storylines are being reconstructed.
Keywords: Poland, Polish case, postcolonial problems.


  1. Галиева Н. От первого лица: поэты и писатели о современной литературе Узбекистана. (дата обращения: 05.03.2022).
  2. Казимирчук А.Д. Языковая игры в билингвальной прозе Сухбата Афлатуни // Тенденции развития науки и образования. 2019. № 50-10. С. 43-46.
  3. Проект «Бессмертный барак»./ (дата обращения: 03.04.2022).
  4. Cухбат Афлатуни. Рай земной: Роман. М.: Эксмо, 2019. 320 с.
  5. Шафранская Э.Ф. Постколониальная проблематика современной русской литературы // Respectus Philologicus. 2015. № 28. С. 9-22.
  6. Шафранская Э.Ф. Летаргарий: образ безвременья в русской постколониальной литературе (проза Сухбата Афлатуни) // Безвременье как сюжет: Статьи и материалы / Ред.-сост. С.А. Васильева, А.Ю. Сорочан. Тверь: Изд-во М. Батасовой, 2017. С. 108-118.
  1. Galieva N. From the first person: poets and writers about modern literature of Uzbekistan. (date of the address: 05.03.2022).
  2. Kazimirchuk A.D. Language games in the bilingual prose of Sukhbat Aflatuni // Trends in the development of science and education. 2019. № 50-10. Page: 43-46.
  3. The Immortal Barrack Project. (date of the address: 05.03.2022).
  4. Sukhbat Aflatuni. Earthly Paradise: Roman. Moscow: Eksmo, 2019. 320 pages.
  5. Shafranskaya E.F. Postcolonial problems of modern Russian literature // Respectus Philologicus. 2015. № 28. Page: 9-22.
  6. Shafranskaya E.F. Letargarius: the image of timelessness in Russian post-colonial literature (prose of Sukhbat Aflatuni) // Timelessness as a plot: Articles and materials / Editor S.A. Vasilyeva, A.Yu. Sorochan. Tver: M. Batasova Publishing House, 2017. Page: 108-118.