Аннотация. В статье обращается внимание на то, что анекдотичность сюжетной ситуации, изображенной в «Компромиссе двенадцатом», вполне укладывается в традиции жанра анекдота, где установка на достоверность сочетается с вымыслом. Анекдот становится жанровой доминантой новеллы, и влияние поэтики анекдота проявляется на всех уровнях произведения, начиная с заглавия, где компромисс журналиста пронумеровывается, и кончая неожиданным финалам. Во всем этом явственно выступает позиция самого автора, его стремление вскрыть абсурдность и гротескность советской действительности второй половины 1970-х годов.
Ключевые слова: С. Довлатов, анекдот, поэтика, жанр, сюжетная ситуация, гротеск.
Целью статьи является выявление анекдотичности отдельных сюжетных ситуаций в одной из новелл сборника С.Д. Довлатова «Компромисс», содержательной и формальной функции анекдота в ней.
В статье Н.М. Нестеровой и Н.В. Корюкиной точно подмечено, что «довлатовский рассказ практически всегда есть развернутый анекдот, который всегда находится внутри самой жизни, внутри некоторой реальной ситуации» [2, с. 9].
Мы попытаемся подтвердить справедливость этого суждения на материале двенадцатой новеллы сборника (сам Довлатов назвал ее «Компромисс двенадцатый», имея в виду, по-видимому, что автору (он же герой) этих произведений, журналисту республиканской газеты «Советская Эстония» (так же, как и его коллегам) все время приходится идти на компромисс со своей совестью и со своими убеждениями. Причем особенность новеллистического сюжетосложения в «Компромиссе», как отмечал И.П. Смирнов состоит в том, что «Компромисс» держится по преимуществу на конфликте двух текстов, из которых один появляется в свет в советской периферийной газете, а другой пишется в эмиграции и излагает действительную подоплеку событий, упоминавшихся в первом» [4, с. 200].
Двенадцатая новелла сборника «Компромисс» является заключительной, своего рода эпилогом. В начале сборника «Компромисс» есть новелла, посвященная рождению ребенка, а одиннадцатая, предпоследняя новелла, повествует об анекдотической ситуации на похоронах известного партийного деятеля Эстонии. Неслучайно в последней новелле Довлатов обрисовывает как бы в анекдотическом изложении «поминки» по профессии журналиста.
Вся последняя новелла пронизана протестом против парадоксов советской действительности, против компромиссов, казалось бы, ко всему привычной журналистской жизни.
В «Компромиссе двенадцатом» сначала дается развернутая преамбула – цитата из газеты («Советская Эстония». Октябрь. 1976 г.). Начинается эта заметка в газете ссылкой на античную мифологию, что служит резким контрастом внешне скорбной, парадной и значительной, но внутренне фальшивой и показной ситуации, изображенной в новелле: «III Республиканскому слету бывших узников фашистских концентрационных лагерей» в эстонском городе Тарту.
При описании столь знаменательных и памятных событий, изменивших и сломавших судьбы миллионов людей, заметка в газете повышено эмоциональна, но вместе с тем бездушна, наполнена шаблонными фразами-клише. Чаще всего такие статьи пишут люди, далекие даже по-человечески от судеб и переживаний узников концлагерей.
В том же возвышенном тоне и стиле выдержано и окончание заметки в газете «Советская Эстония»: «Слет продолжался два дня. Два дня воспоминаний, дружбы, верности пережитому. Делегаты и гости разъехались, пополнив драгоценный и вечный архив человеческой памяти…» [1, с. 183].
В самой же новелле сатирически остро, в духе излюбленного Довлатовым жанра анекдота повествуется о том, как можно опошлить любое важное и значительное событие, свести все к очередному мероприятию «для галочки», когда все делается без души, для проформы.
На слет бывших узников концлагерей посылают двух корреспондентов газеты – автора рассказа и его коллегу, фотокорреспондента с «говорящей фамилией» Жбанков (которая, конечно же, ассоциируется в сознании читателя со словом «жбан» (сосуд в виде кувшина с крышкой) и недвусмысленно намекает на приверженность носителя этой фамилии возлияниям, что впоследствии подтверждается в полной мере).
Когда два журналиста попадают в театр «Ванемуйне», первое, что они видят и что сразу же бросается в глаза – это огромный транспарант над входом: («Слава бывшим узникам фашистских концентрационных лагерей!» [1, с. 184]). Уже этот транспарант звучит как пародия на привычные и шаблонные лозунги того времени: «Слава передовикам производства!» и т.п. Но организаторы мероприятия даже не чувствуют профанации в этом лозунге, звучащим совершенно неуместно по отношению к узникам фашистских концлагерей, претерпевшим много мук и страданий.
Так же сухо, деловито и без души распорядитель вечера конспективно излагает журналистам его программу, несколько раз упирая на то, что в конце мероприятия состоится банкет, как будто это самая важная и значительная часть программы: «Программа такова. Сперва – эмоциональная часть. Встреча старых друзей. Затем – торжественный митинг. И наконец – банкет. Кстати, вы тоже приглашены». [1, с. 184]. И, как бы успокаивая корреспондентов газеты, что все это мероприятие продлится недолго, а затем состоится вожделенный банкет, говорит: «Эмоциональная часть скоро кончится. Торжественный митинг продлится около часа. Даже меньше. Затем – банкет…» [1, с. 185].
И далее рассказ как бы сохраняет точность хроники и вместе с тем пропитан бытовой атмосферой анекдота. А отсюда смешение стилей, выход за пределы условного, нейтрального, единого стиля. Стиль прозы Довлатова точно соотнесен с неповторимыми приметами описываемого времени. Автор новеллы вспоминает: «Торжественная часть продолжалась всего минут двадцать. Дольше всех говорил сам распорядитель. В конце он сказал: – Мы навсегда останемся узниками фашизма. Ведь то, что мы пережили, не забывается» [1, с. 187]. Анекдотизм ситуации заключается в том, что от лица узников фашизма выступает распорядитель мероприятия, не только никогда не сидевший в концлагере, но, по-видимому, даже и не воевавший, – назначенный парткомом работник театра.
Далее в рассказе упоминается еще одна обязательная примета всех торжественных собраний и вечеров того времени. В зале появляется группа пионеров, которые по ошибке вручают «громадную корзину с цветами» не тем, кому она предназначалась, то есть узникам фашизма, а уже изрядно поднабравшемуся фотокорреспонденту Жбанкову: «Пионеры остановились. Жбанков растерянно топтался на месте. Худенький мальчик в алом галстуке поднял руку. <…> В наступившей тишине раздался прерывистый детский голосок: – Вечная слава героям! И затем – троекратно: – Слава, слава, слава! Испуганный Жбанков прижимал к груди корзину с цветами. Чуть помедлив, он крикнул: – Ура!» [1, с. 189].
Мероприятие, замышлявшееся его организаторами как торжественное и даже траурное, перерастает в обычную пьянку, в вакханалию: «В зале стоял невообразимый шум. Кто-то уже вытаскивал из ящиков реквизит. Кто-то плясал лезгинку с бутафорским ятаганом в зубах…» [1, с. 189]. И героем вечера, что полностью соответствует абсурдности ситуации, ожидаемо становится фотокорреспондент Жбанков: «Жбанкова фотографировали ребята из местной газеты. Его багровое лицо утопало в зелени» [1, с. 189].
И опять-таки парадокс: фотографируют не узников концлагерей, а фотографа, который в пьяном угаре совершенно забыл, зачем он оказался на этом вечере. «Я придвинул Жбанкову стул. «– Шикарный букет», – говорю. – Это не букет, – скорбно ответил Жбанков, — это венок» [1, с. 189]. И.Н. Сухих так характеризует эпизод с цветами: «Это не букет. Это венок». В записных книжках эта фраза зловеще звучит из уст Берии после неудачной охоты за миловидной старшеклассницей, которой ничего не подозревающий шофер вручает шикарный букет… А в «Компромиссе» автор дарит ее забавному фотографу Жбанкову, неожиданно получившему корзину с цветами от плохо сориентировавшихся в обстановке пионеров, принявших истощенного постоянными выпивками героя за бывшего узника концентрационных лагерей» [5, с. 64].
И завершается вся эта нелепая сцена финальной репликой повествователя, терпение которого иссякло, как кончилось его всегдашняя и долго продолжавшаяся готовность идти на всяческие компромиссы: «На этом трагическом слове я прощаюсь с журналистикой. Хватит!» [1, с. 189]. Здесь автор как бы прощается не только с журналистикой, но и с читателями сборника, поскольку «Компромисс двенадцатый» по нумерации последний в этом цикле.
Но оказывается, что и это еще не конец новеллы. Под занавес повествователем припасен и обязательный в анекдоте пуант. Как поясняет Н.Д. Тамарченко в словаре «Поэтика», «Пуант (франц. pointe – острие) – финальная перемена точки зрения (здесь и ниже курсив Н.Д. Тамарченко. – А.Д.) субъекта изображения и речи (рассказчика, героя) на исходную сюжетную ситуацию; она, как правило, связана с событием, которое выглядит новым и неожиданным, поскольку явно противоречит логике всего предшествующего сюжетного развертывания» [3, с. 199].
Автор обращается к реальным фактам своей автобиографии, собственной семейной истории. Он вспоминает о сводном брате, который считает, что журналистика еще хуже, чем убийство, потому что может убить душу читателя. Неслучайно журналистику называют второй древнейшей профессией (выражение стало ходовым после выхода в свет романа о журналистах «The Second Old Profession» (1950) американского писателя Роберта Сильвестра).
В своей книге «Довлатов: время, место, судьба» И.Н. Сухих отмечает: «Анекдот вырастает из быта, но всегда живет на границе дозволенного, тяготея к абсурду. <…> С анекдотом на самом деле работали многие. Он был воздухом второй литературной реальности. Но Довлатов оказался одним из немногих (если не единственным), кто сделал на него главную ставку. Превратил явление литературного быта в литературный факт» [5, с. 46].
Таким образом, некоторая фарсовость сюжетной ситуации, изображенной в «Компромиссе двенадцатом» вполне укладывается в традиции жанра анекдота, где установка на достоверность сочетается с вымыслом. Анекдот становится жанровой доминантой рассказа, и влияние поэтики анекдота проявляется на всех уровнях «Компромисса двенадцатого», начиная с заглавия, где компромиссы журналиста пронумеровываются, и кончая финалом произведения. Во всем этом явственно выступает позиция самого автора, его стремление вскрыть абсурд и гротескность окружающей его советской действительности второй половины 1970-х годов.
Poetics of anecdote in the novell of S.D. Dovlatov «Kompromiss»
Dzhanumov A.S.,
undergraduate of 2 course of the Moscow City University, Moscow
Research supervisor:
Kalashnikov Sergey Borisovich,
Associate Professor, Department of Russian Literature, Institute of Humanities of the Moscow City University, Candidate of Philological Sciences, Associate Professor
Annotation. The article draws attention to the fact that the anecdotal nature of the plot situation depicted in the «Compromise Twelve» fits well with the tradition of the anecdote genre, where the emphasis on reliability is combined with fiction. The anecdote becomes the genre dominant of the novel, and the influence of the poetics of the anecdote manifests itself at all levels of the work, beginning with the title, where the journalist’s compromise is numbered, and ending with unexpected finals. In all this, the position of the author himself clearly stands out, his desire to reveal the absurdity and grotesqueness of Soviet reality in the second half of the 1970s.
Keywords: S. Dovlatov, anecdote, poetics, genre, plot situation, grotesque.
- Довлатов С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 2: Компромисс; Заповедник; Наши / Сергей Довлатов. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. 480 с.
- Нестерова Н.М., Корюкина Н.В. О проблеме межкультурной трансформации комического (на примере повести Сергея Довлатова «Компромисс») // Вестник Южно-Уральского гос. университета. Серия «Лингвистика». Вып. 4. 2007. № 1. С. 9-12.
- Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / [гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко]. М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. 358 с.
- Смирнов И.П. Довлатов как рассказчик // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городская культура Петербурга – Нью-Йорка 1970-1990-х годов). Издание составил и подготовил А.Ю. Арьев. СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999. С.197-200.
- Сухих И.Н. Довлатов: время, место, судьба. М.: Группа Компаний «РИПОЛ классик» / «Пальмира», 2019. 286 с.
- Dovlatov S. Collected Works: in 5 vols. T. 2: Compromise; Nature reserve; Ours / Sergey Dovlatov. St. Petersburg: Azbuka, Azbuka-Atticus, 2019. 480 pages.
- Nesterova N.M., Koryukina N.V. On the problem of intercultural transformation of the comic (on the example of the story of Sergei Dovlatov «Compromise») // Bulletin of the South Ural State. University. Series «Linguistics». Vol. 4. 2007. № 1. Page: 9-12.
- Poetics: a dictionary of relevant terms and concepts / [Ch. scientific ed. N.D. Tamarchenko]. Moscow: Publishing house Kulagina; Intrada, 2008. 358 pages.
- Smirnov I.P. Dovlatov as a narrator // Sergey Dovlatov: creativity, personality, fate. The results of the first international conference «Dovlatov readings» (Urban culture of St. Petersburg – New York 1970-1990). The publication was compiled and prepared by A.Yu. Aryev. St. Petersburg: AOZT Zvezda Magazine, 1999. Page: 197-200.
- Sukhikh I.N. Dovlatov: time, place, fate. Moscow: RIPOL Classic / Palmira Group of Companies, 2019. 286 pages.